Тридцать лет. Тридцать лет я прожила с этим человеком. Родила ему дочь, вырастила, поставила на ноги. Готовила, стирала, гладила его рубашки, ждала с работы. И вот – я на пенсии. Наконец-то! Думала, теперь заживём спокойно, по-своему. Может, в театр сходим, как раньше, когда молодые были. Может, на дачу почаще станем ездить, цветы сажать. Я уже столько планов нарисовала в голове – страшно сказать.
А Павел пришёл в среду вечером и бросил, как топором по голове:
– Мама переезжает к нам. Я уже комнату освободил.
Я стояла на кухне с половником в руке. Суп варила. Обычный вечер, ничего особенного. И вдруг – вот так. Даже не спросил. Не посоветовался. Сказал – и всё. Решил за меня. За нас.
– Паша, но мы же не обсуждали это… – начала я тихо. – У нас и так квартира небольшая, а тут…
– Что тут обсуждать? – перебил он и отвернулся к окну. – Она моя мать. Ей одной тяжело. Ты же понимаешь.
Понимаю. Конечно, понимаю. Галина Степановна живёт одна после смерти свёкра. Ей шестьдесят восемь. Но она ещё крепкая, ходит сама, готовит сама. Есть у неё подруги, есть соседи. А главное – она всегда была… как бы это сказать… властной. Очень властной.
– Паша, давай хотя бы подумаем, – попробовала я снова. – Может, наймём ей сиделку, если что? Или рядом квартиру поищем? Мы же можем помогать, но чтобы каждый был на своей территории…
Он обернулся. Посмотрел так, словно я предложила что-то непристойное. Лицо холодное, чужое.
– Моя мама будет жить здесь, а ты можешь идти куда хочешь.
Вот так. Просто. Без эмоций. Как приговор.
Я опустилась на стул. Ноги подкосились. Половник выпал из руки, звякнул о кастрюлю. Павел ушёл в комнату, даже не оглянулся. А я сидела и не могла поверить. Тридцать лет вместе – и вот это? «Можешь идти куда хочешь»?
В эту ночь я не спала. Лежала и смотрела в потолок. Павел похрапывал рядом, ему-то хорошо. А я думала: когда это началось? Когда я стала для него не женой, не человеком, а просто… мебелью? Которую можно заменить, если что?
Утром он ушёл на работу, даже не попрощался. Я осталась одна. Весь день ходила по квартире, как чужая. Смотрела на обои, которые мы вместе клеили лет десять назад. На шторы, которые я сама шила. На посуду, которую собирала годами. Всё это – моё. Наше. А теперь выходит, что не моё вовсе.
Галина Степановна приехала через неделю. С двумя огромными чемоданами и коробками. Павел суетился вокруг неё, как мальчишка. Таскал вещи, улыбался, спрашивал, удобно ли ей. Я стояла в прихожей, не зная, что делать. Поздоровалась, конечно. Даже попыталась помочь разложить вещи. Но Галина Степановна только поджала губы:
– Не надо, Лариса. Я сама. Ты всё равно не так сделаешь, как мне нужно.
Вот так сразу. Не прошло и часа.
Первые дни она обживалась. Переставляла мебель, требовала, чтобы Павел повесил новые полки, меняла постельное бельё. А я… я старалась не мешать. Готовила, как обычно, убирала. Но каждый раз чувствовала, что делаю что-то не так.
– Лариса, а почему ты так рано встаёшь? – спросила как-то свекровь за завтраком. – Шумишь, скрипишь. Мне спать мешаешь.
– Я всегда в шесть встаю, – ответила я тихо. – Привычка.
– Ну так и привычки менять надо, – отрезала она. – Я пожилой человек, мне сон важен.
Павел молчал. Жевал свой бутерброд и смотрел в телефон. Не вступился. Даже слова не сказал.
Потом началось с готовки. Я сварила гречку с мясом – нам с Пашей всегда нравилось. Галина Степановна попробовала и скривилась:
– Фу, какая пересоленная. Павлуша, как ты это ешь? Я завтра сама приготовлю нормально.
И приготовила. Заняла всю кухню, выставила мои кастрюли, расставила свои. Я пришла вечером – а там уже её порядки. Она готовила, Павел сидел рядом, они разговаривали, смеялись. А я как гость. Лишняя.
– Лариса, ты бы лучше пол помыла, – бросила свекровь, даже не глядя на меня. – Что-то прилипает к ногам.
Я молча взяла ведро, швабру. Помыла. А внутри всё кипело. Неужели я дожила до этого? До того, что в собственной квартире меня гоняют, как прислугу?
Павел изменился. Окончательно. Раньше он хоть иногда прислушивался ко мне. А теперь – только мама, мама, мама. Если я пыталась что-то сказать, он отмахивался:
– Не сейчас, Лариса. Мама устала, не надо её нервировать.
– Но я же не нервирую! Я просто хотела…
– Потом поговорим.
«Потом» не наступало никогда.
Однажды я решилась. Подошла к нему вечером, когда Галина Степановна уже легла спать. Села рядом, тихо:
– Паша, нам надо поговорить.
– О чём? – спросил он, не отрываясь от газеты.
– О нас. О том, что происходит. Мне кажется, мы теряем друг друга. Ты меня совсем не слышишь…
Он опустил газету. Посмотрел так, словно я говорю на китайском.
– Лариса, не выдумывай. Всё нормально. Просто маме нужна помощь, вот и всё. Ты же понимаешь – она пожилой человек.
– Но я тоже не девочка, Паша! Мне шестьдесят! Я тоже устаю! И я хочу, чтобы ты хоть иногда…
– Хватит! – Он встал резко, газета упала на пол. – Хватит ныть! Мама одна, ей плохо! А ты думаешь только о себе! Эгоистка!
Эгоистка. Я. Которая тридцать лет тянула на себе весь дом, всю семью. Которая родила, вырастила дочь, ухаживала за его отцом, когда тот болел. Эгоистка.
Я ушла в спальню, закрыла дверь. Легла на кровать, уткнулась лицом в подушку. Плакать не хотелось. Внутри была пустота. Холодная, беспросветная.
Галина Степановна чувствовала себя всё увереннее. Она заняла моё место за столом – то самое, где я всегда сидела. Просто пришла и села. Я стояла с тарелкой в руках, не зная, куда деться. Павел даже не заметил. Или не захотел замечать.
– Лариса, а почему ты внуков не навещаешь? – спросила как-то свекровь. – Дочь твоя жаловалась, что ты редко бываешь.
– Я бываю, – ответила я тихо. – Просто Юля занята, она работает…
– Вот именно! Работает! А ты на пенсии! Сидела бы с детьми, помогала! А ты тут ходишь, как барыня. Ничего не делаешь.
Я замолчала. Спорить не было сил. Да и зачем? Павел всё равно на её стороне. Он кивнул:
– Мама права. Юле помощь нужна. Ты бы съездила, посидела с малышами.
А я хотела на выставку. Хотела в театр. Хотела наконец-то пожить для себя. Но кто спрашивает, чего я хочу?
Однажды я пришла домой – а мои вещи стоят в коридоре. Коробка с косметикой, мои книги, халат.
– Это что? – спросила я у Галины Степановны.
– А это я освободила шкаф, – спокойно ответила она. – Мне же надо куда-то вещи складывать. Ты уж извини, Лариса, но места не хватает. Свои вещи пока в коробках подержи.
Я посмотрела на Павла. Он сидел на диване, смотрел телевизор. Услышал, но даже не повернул голову.
– Паша… – начала я.
– Ну что теперь? – буркнул он. – Мама же места попросила. Ты потерпи.
Потерпи. Всё время – потерпи. Сколько можно?
В ту ночь я не выдержала. Собрала сумку. Немного вещей, только самое нужное. Павел спал. Галина Степановна тоже. Я тихо оделась, взяла ключи. Оставила записку на столе: «Уехала к Свете. Вернусь через несколько дней».
Света – моя подруга ещё со школы. Живёт одна, муж умер лет пять назад. Встретила меня на пороге, обняла:
– Господи, Лара, что случилось? Ты вся бледная!
Я рассказала. Всё, как есть. Плакала, смеялась, снова плакала. Света слушала, качала головой:
– Да как же так, Лариска? Ты что, позволяешь им над собой издеваться?
– Я не знаю, что делать, – призналась я. – Это же мой муж. Мой дом. Я тридцать лет…
– Тридцать лет ты была для них! – перебила она. – Для него, для дочери, для всех! А теперь настало время быть для себя! Неужели ты не понимаешь?
Она налила чай. Мы сидели на кухне до утра. Говорили обо всём. О жизни, о мужьях, о том, как мы мечтали в молодости и что получилось. Света призналась, что после смерти мужа почувствовала… облегчение. Страшно сказать, но облегчение.
– Он не был плохим, – говорила она. – Но я всю жизнь подстраивалась под него. А когда его не стало, я поняла – я же ничего не знаю о себе! Кто я? Чего хочу? И знаешь, Лара, я начала узнавать. И это… это счастье.
Я слушала и думала: а я? Кто я? Жена Павла. Мать Юли. Бабушка. А сама-то Лариса – она где?
– Света, мне страшно, – призналась я. – Если я уйду… что дальше?
– А если не уйдёшь – что дальше? – спросила она. – Будешь прислуживать свекрови до конца дней? Будешь терпеть, как муж тебя игнорирует? Лара, ты умная, красивая, здоровая! У тебя вся жизнь впереди! Ну пенсия – и что? Пенсия – это свобода! Ты можешь делать, что хочешь!
Я засмеялась сквозь слёзы:
– Да я уже и не помню, чего хочу.
– Вспомнишь, – улыбнулась Света. – Главное – начать.
Три дня я прожила у Светы. Три дня – и я словно ожила. Мы ходили в парк, в кафе. Света водила меня в библиотеку, где она волонтёрила. Там я встретила женщин своего возраста – весёлых, живых, увлечённых. Они обсуждали книги, делились впечатлениями, смеялись. И никто не говорил им, что они эгоистки.
Павел звонил два раза. Первый раз спросил, когда вернусь. Я ответила:
– Не знаю.
– Лариса, хватит дурить, – сказал он раздражённо. – Возвращайся домой. Мама спрашивает, где ты.
– А ты спрашиваешь? – не выдержала я.
Тишина. Потом он повесил трубку.
Второй раз позвонил Юля, дочь. Голос встревоженный:
– Мам, что случилось? Папа говорит, ты уехала непонятно куда.
– К Свете, – ответила я спокойно. – Просто отдыхаю.
– Но папа говорит, ты бросила их! Бабушка обижена…
– Юль, – перебила я. – Твоя бабушка заняла мой дом. Твой отец сказал мне, что я могу идти куда хочу. Вот я и пошла.
– Мам, ну не надо так… Они же не специально…
– Юля, я люблю тебя. Но я больше не могу жить так, как жила. Прости.
Дочь замолчала. Потом тихо:
– Мам, а ты вернёшься?
– Не знаю, – честно ответила я.
После этого звонка я долго сидела у окна. Думала о Юле. О том, что она не поняла. Не поддержала. Но она – молодая. У неё своя семья, свои дети. Ей не понять. Пока не понять.
На четвёртый день я собрала вещи. Света обняла меня на прощание:
– Ты сильная, Лара. Помни это.
Я вернулась домой днём. Павел был на работе, Галина Степановна дома. Открыла дверь, посмотрела на меня:
– А, вернулась. Ну и слава богу. А то тут без тебя беспорядок. Прибери, пожалуйста.
Я прошла мимо неё. Не ответила. Зашла в спальню, достала из шкафа чемодан. Начала складывать вещи. Галина Степановна заглянула:
– Ты что делаешь?
– Собираюсь, – коротко ответила я.
– Как это – собираюсь? Куда?
– Отсюда.
Она растерялась. Первый раз я видела её растерянной. Она позвонила Павлу. Я слышала, как она говорила быстро, взволнованно:
– Павлуша, приезжай скорее! Лариса совсем с ума сошла! Вещи собирает!
Павел примчался через полчаса. Влетел в квартиру, ворвался в спальню. Я складывала книги в коробку.
– Ты куда собралась? – спросил он. Голос дрожал.
– Я иду туда, где меня уважают, – спокойно ответила я. – Я больше не чужая в своей жизни.
– Лариса, что за глупости? – Он попытался взять меня за руку, но я отстранилась. – Ну подожди, мы всё уладим! Мама не хотела…
– Мама твоя хотела именно того, что получила, – перебила я. – А ты позволил. Ты выбрал. Ты сказал, что я могу идти куда хочу. Вот я и иду.
– Но я же не думал… Я не хотел, чтобы ты…
– А ты вообще думал обо мне? – Я остановилась, посмотрела ему в глаза. – Хоть раз за эти недели ты подумал о том, каково мне? Ты спросил, как я себя чувствую? Ты заметил, что я плачу?
Он молчал. Отвёл взгляд.
– Вот именно, – тихо сказала я. – Ты не заметил. Потому что мне не было места рядом с вашей мамой.
– Лариса, ну подожди! Давай поговорим! Я всё исправлю!
– Поздно, Паша. Слишком поздно.
Я закрыла чемодан. Взяла коробку с книгами. Павел стоял посреди комнаты, растерянный. Галина Степановна выглядывала из-за его спины. Лицо у неё было такое… испуганное.
– Лариса, ты серьёзно? – спросил Павел тихо.
– Я никогда не была так серьёзна, – ответила я.
И вышла.
Я сняла небольшую квартиру на окраине. Одну комнату, но мою. Только мою. Первую неделю было тяжело. Я плакала по ночам, сомневалась. Может, зря? Может, надо было потерпеть? Но потом утром вставала, варила кофе, сидела у окна – и понимала: нет. Не зря.
Света помогла мне найти работу. В Доме культуры искали преподавателя по рукоделию. Я пришла, поговорила с директором. Он посмотрел на мои работы – я вязала всегда, ещё с молодости – и кивнул:
– Берём. Приходите в понедельник.
И я пришла. Первое занятие вела, дрожа от волнения. Но потом втянулась. Женщины приходили разные – молодые, пожилые. Мы вязали, разговаривали, смеялись. Они рассказывали о своих семьях, я молчала о своей. Но мне было хорошо. Впервые за долгие годы – хорошо.
Юля навестила меня через месяц. Пришла с внуками. Мы пили чай, дети бегали по комнате. Юля смотрела на меня странно:
– Мам, ты… изменилась.
– Это плохо? – спросила я.
– Нет. Просто… ты какая-то другая. Спокойнее. И… счастливее, что ли.
Я улыбнулась:
– Может, и так.
– А папа… он плохо выглядит, – тихо сказала Юля. – Спрашивает о тебе.
– Пусть спрашивает, – ответила я.
– Мам, ты правда не вернёшься?
– Юль, я не знаю. Пока мне хорошо здесь.
Дочь кивнула. Обняла меня на прощание:
– Я рада, что ты нашла себя, мам.
Это были самые важные слова.
Павел приехал в начале зимы. Позвонил в дверь. Я открыла – он стоял с цветами. Лицо осунувшееся, глаза усталые.
– Привет, – сказал он тихо.
– Привет.
– Можно войти?
Я пропустила его. Он прошёл в комнату, огляделся. Сел на диван.
– Как ты? – спросил.
– Хорошо.
Молчание. Он крутил в руках цветы.
– Лариса, я хотел… Я приехал попросить тебя вернуться.
Я села напротив. Посмотрела на него спокойно:
– Зачем?
– Как зачем? Ты моя жена. Ты нужна мне.
– Раньше не была нужна, – заметила я.
– Я был не прав, – признался он. – Я понял это. Мама… она действительно много на себя взяла. Я с ней поговорил. Она согласна переехать в дом престарелых. Хороший, с уходом. Лариса, вернись. Пожалуйста.
Я смотрела на него. Этот человек прожил со мной тридцать лет. Мы были молодыми, счастливыми. Родили дочь. Строили планы. А теперь сидит передо мной – чужой, усталый. И просит вернуться.
– Ты выбрал, Паша, – тихо сказала я. – Ты выбрал тогда, когда сказал, что я могу идти куда хочу. Теперь я выбираю себя.
– Но мы же семья…
– Семья – это когда уважают друг друга, – перебила я. – Когда слышат. А ты меня не слышал. Долгие годы.
– Я изменюсь!
– Может быть. Но я уже изменилась. Я нашла себя, Паша. Впервые за всю жизнь я знаю, кто я. И мне хорошо. Мне спокойно.
Он опустил голову. Положил цветы на стол.
– Значит, всё?
– Всё.
Он встал. Медленно пошёл к двери. На пороге обернулся:
– Если передумаешь…
– Не передумаю, – сказала я.
Дверь закрылась. Я осталась одна. Села у окна, смотрела на падающий снег. И знала: я сделала правильный выбор. Наконец-то – правильный.
Впереди была моя жизнь. Моя. И я была готова прожить её так, как хочу. Для себя.
