Последний клик мыши прозвучал как финальный аккорд долгожданной симфонии. Алина откинулась на спинку офисного кресла, с наслаждением вытянув уставшие за день ноги. На мониторе горела надпись: «Отчет сдан и принят». Это означало только одно — премия. Не просто очередная зарплата, а солидная, ощутимая прибавка, за которой она охотилась последние три месяца, засиживаясь допоздна и работая в выходные.
Предвкушение сладкой волной разлилось по телу. Она уже представляла себе, как зайдет в интернет-магазин и наконец-то нажмет ковую кнопку «Купить» на том самом ноутбуке, о котором мечтала последний год. Ее старенький лэптоп то и дело зависал в самые ответственные моменты, и его пора было с почестями отправить на заслуженный отдых.
Дорога домой пролетела незаметно. Алина смотрела на мелькающие огни города и улыбалась. В кармане куртки лежала дебетовая карта, которая к утру должна была стать ощутимо тяжелее. Она зашла в любимую кофейню, купила не просто американо, а большой капучино с корицей, и с наслаждением потягивала его, идя по вечерним улицам. Позволить себе такую маленькую роскошь без мыслей «а не дорого ли?» — это ли не счастье?
Дома, переодевшись в мягкий домашний халат, она налила себе кружку чая, устроилась на диване и взяла в руки телефон. Палец сам потянулся к иконке с маминым номером. Импульс был простым и светлым — поделиться хорошим настроением.
Трубка взялась почти сразу.
— Алло, дочка? — послышался знакомый, теплый голос.
— Привет, мам! Я домой пришла, отдыхаю.
— Хорошо, что позвонила. А я тут окно мыла, еле-еле оттерла. Руки теперь болят.
Алина почувствовала знакомый легкий укол. Но сегодня он был не властен над ее настроением.
— Зачем же ты одна? Подождала бы меня, я бы в субботу приехала, помогла.
— Да знаю я твою субботу. У тебя вечно свои дела. Ты-то как? Не устала?
И тут Алина не удержалась.
— Да сегодня вообще отлично! Проект закрыли, премию обещали. Так что у меня, можно сказать, праздник!
На другом конце провода на секунду воцарилась тишина.
— Вот как? — голос матери стал чуть более заинтересованным. — Поздравляю, доченька. Счастливая ты у нас, с премиями разными. А мы тут с отцом вчера считали… Счетчики передать забыли, пенсия у нас одна, а комунальные услуги растут, просто жуть. За свет в этом месяцу аж на тысячу больше пришло.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и липкие, как паутина. Прежняя радость Алина вдруг сменилась знакомым, противным чувством вины. Почему? Почему ее успех всегда должен омрачаться чьими-то проблемами?
Но сегодня она была сильнее.
— Мам, ну вы же знали, что сроки подходят. В следующий раз просто будьте внимательнее, — стараясь, чтобы голос не дрогнул, ответила она.
— Конечно, конечно, — вздохнула мать. — Ладно, не буду тебя грузить. Отдыхай, раз праздник у тебя.
Попрощавшись, Алина опустила телефон на колени. Кофе на столе seemly остыл. Она встряхнула головой, словно отгоняя назойливую муху.
«Нет, — сказала она себе твердо. — Сегодня мой день».
Она взяла свой старый, потрепанный ноутбук, который с шумом заработал вентиляторами, открыла браузер и перешла в закладку, хранившуюся с прошлого месяца. Страница с желанной моделью загрузилась. Современный, тонкий, с ярким экраном и мощным процессор. Она добавила его в корзину, не раздумывая, ввела данные своей карты и нажала «Оформить заказ».
На экране всплыло зеленое уведомление: «Поздравляем! Ваш заказ принят в обработку». Алина выдохнула и снова улыбнулась. Она это заслужила.
Эйфория длилась ровно до следующего вечера. Когда раздался звонок сестры, Алина была уверена, что та просто хочет поболтать.
— Алиш, привет, — голос Ольги звучал непривычно официально. — Слушай, родители ждут нас сегодня в гости. После семи. Без опозданий.
— А что случилось? — насторожилась Алина.
— Ничего страшного. Просто важный разговор. Приезжай, и все сама узнаешь.
Трубка резко отключилась. Алина медленно опустила телефон, глядя на только что доставленную коробку с новым ноутбуком. Предвкушение радости бесследно испарилось, сменившись холодным, тяжелым предчувствием.
Алина медленно поднималась по знакомой лестнице, от каждого шага в груди тяжелел комок тревоги. Она задержалась на работе, надеясь, что разговор будет коротким, но звонок от Ольги с требованием «не опаздывать» не оставлял сомнений — ничего хорошего ее не ждет.
Дверь в родительскую квартиру была приоткрыта, будто ее ждали. Запах жареной каршки и лука, обычно такой уютный, сегодня казался удушающим.
— Дочка, наконец-то! — Людмила Петровна встретила ее в прихожей с тем неестественным, слишком широким оживлением, которое всегда предвещало неприятности. — Проходи, раздевайся. Все уже в сборе.
Алина повесила куртку и прошла в гостиную. Картина была выстроена, как на сцене. Отец, Виктор Иванович, сидел в своем кресле у телевизора, смотря в пол, и нервно теребил в руках газету. На диване, подбоченясь, восседала Ольга. Рядом с ней, развалившись, сидел ее муж Игорь, уткнувшись в телефон. Он лишь кивнул Алине, не отрывая взгляда от экрана.
— Садись, Алиночка, садись, — махнула рукой мать, занимая место напротив, в позе председательствующего.
Алина опустилась на краешек свободного кресла, чувствуя себя подсудимой на скамье.
— Ну, раз все здесь, можно начинать, — Людмила Петровна обвела всех взглядом и сложила руки на коленях. — Собрались мы, чтобы обсудить одно важное дело. Семейное. Ведь семья — это главное, верно? Мы всегда должны помогать друг другу, выручать в трудную минуту.
Алина молча кивнула, предчувствуя, куда клонит мать.
— Вот и я говорю, — продолжила Людмила Петровна. — Сейчас как раз такая минута для нашей семьи наступила. Вернее, для Игоря. Ему представился уникальный шанс — войти в долю в одном перспективном бизнесе. Автосервис, — она произнесла это слово с придыханием. — Хозяин уезжает, продает свою часть. Дело верное, денежное.
Игорь, услышав про себя, наконец оторвался от телефона и важно выпрямился.
— Да уж, развал такой мимо пройти — грех, — провозгласил он. — Клиентура раскрученная, помещение свое. Я там все просчитал. Окупится все быстро.
— Но есть один нюанс, — голос матери снова стал сладким и заговорщицким. — Нужен первоначальный взнос. И не маленький. Всего требуется четыреста тысяч рублей.
Алина похолодела. Она молча смотрела то на мать, то на сестру, которая с вызовом держала ее взгляд.
— Мы с отцом, — Людмила Петровна кивнула в сторону мужа, тот лишь глубже уткнулся в газету, — наскребли свои кровные сто тысяч. Отложили с пенсии, сняли с книжки. Оля с Игорем тоже нашли сто. Заняли, машину под залог оформили… Герои, одним словом.
Людмила Петровна сделала драматическую паузу, а затем устремила на Алину полный надежды взгляд.
— А вам, Алиночка, по силам дать оставшиеся двести тысяч. Для тебя это не такие уж большие деньги. У тебя же вчера зарплата с премией была, да и накопления, я знаю, имеются. Ты у нас умница, бережливая.
В комнате повисла тишина, густая и звенящая. Алина чувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Она обвела взглядом всех: молчаливый отец, самодовольный Игорь, надменная Ольга и мать, смотрящая на нее с хищным ожиданием.
— Мам… — голос Алины предательски дрогнул, и она сглотнула комок в горле. — Я… я не могу. У меня свои планы. Я как раз на эти деньги…
— Какие планы?! — резко вклинилась Ольга, ее голос прозвучал как удар хлыста. — Новое платье купить? Еще раз в Турцию съездить? У Игоря шанс на безбедную жизнь, а у меня — на достойное будущее для твоих племянников! А ты про какие-то «планы» завела!
— Оль, у меня старый ноутбук разваливается, я на работу без него не могу! Я его уже купила! — попыталась возразить Алина, но ее голос потонул в нарастающем хоре.
— Ноутбук… — с презрительной усмешкой покачала головой Людмила Петровна. — Ну купишь ты его через месяц, в чем проблема? Техника… А здесь судьба семьи решается!
И тут прозвучала та самая фраза, от которой у Алины похолодело внутри. Мать смотрела на нее не с мольбой, а с холодным, испытвающим вызовом.
— Дочка, ты для нас что ли денег пожалела?
Эти слова, произнесенные с такой ледяной обидой, переполнили чашу терпения.
Год накоплений, отказы от себя, работа на износ — и все это в один миг превратилось в ее «жадность».
— Да! — выкрикнула Алина, вскакивая с кресла. Глаза ее застилали слезы ярости и унижения. — Пожалела! Пожалела для вас, для него, — она резко ткнула пальцем в сторону Игоря, — и для всех вас! Потому что это МОИ деньги! И я не дам вам ни копейки! Ни-ко-пей-ки!
Не глядя на шокированные лица родных, она, задыхаясь от рыданий, выбежала из гостиной, схватила в прихожей свою куртку и выскочила на лестничную площадку, громко хлопнув дверью.
Очнулась Алина только под утро, разбитая, с опухшими от слез глазами и тяжелой, как свинец, головой. В квартире царила зыбкая, неестественная тишина, которую не нарушал даже шум машин за окном. Она допила вчерашний остывший чай, взяла новый ноутбук, но включать его не стала. Руки сами потянулись к телефону.
Первым невыслушанным оказался звонок от тети Люды, маминой сестры. Алина вздохнула с облегчением, но ненадолго. Прямо сейчас на дисплее загорелось имя крестной, Капитолины Сергеевны. Та самая, которая всегда дарила на день рождения по тысяче рублей в открытке с котиками.
Алина сделала глубокий вдох и приняла вызов.
— Алиночка, родная моя, это ты? — голос крестной звучал проникновенно и скорбно. — Я тут с Людмилой твоей разговаривала. Детка, что же у вас там произошло? Она вся в слезах, бедная, не унимается. Говорит, родная дочь от семьи отказалась, в трудную минуту отвернулась.
— Крестная, все не совсем так… — начала Алина, чувствуя, как по телу разливается знакомый холод.
— Алиночка, милая, я все понимаю, — перебила ее Капитолина Сергеевна. — Молодые, вам лишь бы потратить на себя любимых. Но семья — это святое! Родители жизнь за тебя положили, а ты им двести тысяч пожалела. Это же не чужие люди! Ты подумай, молва какая пойдет. Люди осудят.
Алина слушала, сжимая телефон так, что пальцы побелели. Она попыталась объяснить, что это не долг, а требование отдать последнее, что это несправедливо, но ее голос тонул в потоке праведных укоров. В конце концов, она просто положила трубку, не в силах больше слушать.
Это был только начало. В течение дня раздались звонки еще от двух дядь и бывшей соседки бабушки, которая «как родная». Сценарий повторялся с пугающей точностью: притворное участие, переходящее в обвинения в черной неблагодарности и эгоизме. Словно все они выучили один и тот же текст, разосланный матерью.
Она заблокировала несколько номеров, но это не помогло. Волна злобы перехлестнула через берега и хлынула в социальные сети.
Вечером, собравшись с духом, Алина зашла в одну из популярных сетей. Первое, что она увидела — новый пост сестры Ольги. Фотография: Ольга обнимала своих двух дочек, все трое надули губки и смотрели в камеру грустными глазами. Подпись гласила:
«Сложные времена показывают, кто рядом, а кто просто делает вид. Очень больно, когда самые близкие люди вставляют палки в колеса и лишают твоих детей будущего. Но мы держимся. Вместе. Спасибо всем, кто поддерживает. И пусть те, кто предал, знают: Бог все видит».
Сердце Алины упало. Пост уже собрал десятки лайков и поддерживающих комментариев. «Олечка, держись!», «Какие же люди бывают злые, родная!», «Сильные женщины всегда справляются!». Она пролистала ленту и нашла ту же картинку у одной из теть с подписью: «Поддержите мою племянницу и ее прекрасных детишек. Им сейчас так тяжело из-за черствости одного человека».
Алина закрыла приложение, чувствуя тошноту. Ее превратили в монстра. В злодейку из сказки, которая вредит несчастной матери и ее детям.
На следующее утро на работе ее остановила коллега Наталья из соседнего отдела, с которым они иногда ходили вместе на обед.
— Алина, ты как? — спросила она, понизив голос. — У меня тут подруга знакома с твоей… вроде как, сестрой мужа. Она мне странные вещи рассказывает. Мол, у вас в семье скандал, ты кого-то чуть ли не на улицу выгнала… Я, конечно, ничего не поверила, но… слухи ходят. Решила предупредить.
Алина поблагодарила ее одеревеневшими губами и дошла до своего кабинета, как во сне. Они добрались и до ее работы. До ее репутации.
Скоро все ее окружение будет обсуждать, какая она жадная и бессердечная.
Обессиленная, она позвонила своей единственной и самой старой подруге Кате. Той, с которой дружили еще с института и которая знала всю подноготную ее семьи.
Выслушав сбивчивый, полный отчаяния рассказ, Катя не стала утешать. Ее голос прозвучал жестко и четко.
— Аля, они же съедят тебя с потрохами. Ты поняла, что это не просьба, а объявление войны? Травля. Они пытаются сломать тебя, чтобы ты, вся в чувстве вины, приползла и отдала им все, что у тебя есть. Ты должна занять жесткую позицию. Не оправдываться, не объяснять. Игнорировать. Или дать отпор.
— Но как? Они везде… Все им верят…
— Потому что они кричат громче. А ты молчишь. Но это надо пережить. Дай им понять, что их методы не работают.
Разговор с подругой немного вернул ее к реальности. Она была не одна. Но чувство полной беззащитности не отпускало.
Вечером, перебирая в голове события дня, она решила проверить старую электронную почту, которую почти не использовала. В папке «Спам» лежало письмо. Отправленное два дня назад. Алина едва не выронила телефон, прочитав имя отправителя.
Это был ее бывший муж, Дмитрий. С которым они мирно развелись три года назад и с тех пор не общались.
Тема письма была пустой, а в теле короткое сообщение: «Привет, Алина. Твоя мама тут меня разыскала, звонила на старый номер. Спрашивала, не в моих ли деньгах или влиянии причина твоего «неадекватного» поведения в последнее время. Выглядела очень обеспокоенной. Что происходит?»
Алина откинулась на спинку стула, и по телу у нее пробежали мурашки. Они перешли все границы. Они полезли в ее прошлое, в ее личную жизнь, в отношения, которые давно остались позади. Они пытались стучаться во все двери, лишь бы найти на нее управу.
Холодная ярость медленно, но верно стала вытеснять чувство бессилия. Катя была права. Это была война.
Прошла неделя. Алина медленно приходила в себя после информационной атаки. Она отключила звук на телефоне, временно деактивировала страницы в соцсетях и сосредоточилась на работе. Новый ноутбук радовал своей скоростью и безотказностью, напоминая, что не все в жизни было плохо. Чувство постоянной тревоги понемногу отступало, сменяясь усталым онемением.
В субботу она позволила себе поваляться в кровати до десяти, а потом неспеша собиралась сходить в магазин. Звонок в домофон прозвучал как гром среди ясного неба. Алина вздрогнула и подошла к панели. На экране было пусто — кто-то просто нажал кнопку с ее номером.
— Кто там? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Это я, дочка, — послышался приглушенный, знакомый голос. — Отец.
Сердце Алины сжалось. Отец. Молчаливый Виктор Иванович, который за всю прошлую неделю не проронил ни слова. Она не могла не впустить его. Нажав кнопку открытия двери, она глубоко вздохнула, готовясь к худшему.
Через несколько минут в дверь постучали. Алина открыла. На пороге стоял отец, в своем стареньком пальто, с сумкой-авоськой в руках. Он выглядел усталым и постаревшим.
— Входите, папа, — пропустила она его.
Он переступил порог, неуверенно снял обувь и протянул ей авоську.
— Это тебе… Мама пирог с капустой испекла. Твой любимый.
Алина молча взяла сумку. Пахло домашней выпечкой, и от этого запаха, такого родного и такого далекого, защемило в груди. Она отнесла пирог на кухню и вернулась в гостиную. Отец стоял посреди комнаты, словно не решаясь сесть.
— Садитесь, — предложила она. — Чай будете?
— Не… не надо, — он медленно опустился на край дивана, положив руки на колени. Помолчал, глядя в окно. — Как ты… живешь тут одна?
— Нормально, пап. Живу.
Он кивнул, снова замолчал. Тишина затягивалась, становясь невыносимой.
— Папа, зачем вы пришли? — наконец не выдержала Алина. — Мама прислала? Узнать, не передумала ли я?
Виктор Иванович сжал свои крупные, исчерченные прожилками руки.
— Нет, что ты… Я сам. Просто… Тяжело все это. Ссоры, крики. Мать твоя… она не спит ночами. Переживает.
— Она переживает, что не получила мои деньги, — холодно отрезала Алина. — А не за меня.
— Дочка, не говори так, — он поморщился, будто от боли. — Она хочет как лучше.
Для семьи. Ольга с детьми, им действительно тяжело. Игорь тот еще… но шанс у него хороший. А ты… ты у нас сильная, самостоятельная. С работой хорошей. Тебе легче. Могла бы и помочь, чтобы мир был.
Алина смотрела на отца, и ее охватывало странное чувство — смесь жалости и ярости. Жалости к этому сломленному, вечно подчиняющемуся человеку. И ярости — за его готовность принести ее в жертву ради мнимого «семейного мира».
— Легче? — ее голос задрожал. — Папа, а вы хоть раз спросили, чего мне это стоило? Сколько лет я пахала, чтобы получить эту «хорошую работу»? Сколько ночей не спала, чтобы меня заметили и дали премию? Вы думаете, эти деньги с неба упали? Я их кровью и потом заработала! А Ольга, которая замуж вышла, чтобы ее содержали, и Игорь, который за десять лет три места работы поменял, — им тяжело? А я что, не ваша дочь? Почему моя жизнь, мои планы, мои деньги никого не волнуют?
Она почти кричала, выплескивая накопившееся за все годы молчаливого пренебрежения. Отец сидел, сгорбившись, не в силах поднять на нее глаза.
— Я знаю… я все понимаю, — пробормотал он. — Но семья… Надо прощать. Надо быть мудрее.
— Быть мудрее — это позволить себя обобрать? Это поставить крест на своей жизни ради сомнительной авантюры зятя? Это то, чему вы меня учили?
Он ничего не ответил. Просто сидел, тяжело дыша. Алина отвернулась, чтобы он не видел ее слез. Она ждала от него защиты. Хоть одного слова в свою пользу. И не дождалась.
Через несколько минут он поднялся с дивана.
— Ладно… я пойду. Ты не кипятись. Пирог… кушай на здоровье.
Он медленно, шаркая ногами, направился к прихожей и стал обуваться. Алина молча стояла и смотрела на его согнутую спину. Вдруг он остановился, уже взявшись за ручку двери, и обернулся. Его лицо было серым и испуганным.
— Алиш… Будь осторожна, ладно? — он понизил голос почти до шепота. — Они… они вроде как узнали, что ты в прошлом году получала наследство от бабушки Лиды. Туда, в деревню, кто-то звонил, уточнял. Мать с Ольгой что-то шептались… Говорили, раз уж ты такую сумму скрыла, то можешь и больше дать. Я… я просто предупредил.
Он быстро вышел, не прощаясь, словно испугался собственных слов.
Алина осталась стоять посреди прихожей, глядя на захлопнувшуюся дверь. Пахло пирогом. И пахло предательством. Холодная волна страха накатила на нее с новой силой. Они не просто требовали ее зарплату. Они положили глаз на все, что у нее было. Они рылись в ее прошлом, копались в документах, строили планы на ее наследство.
Она медленно вернулась на кухню, села на стул и уставилась на стену. Жалости не осталось и следа. Остался только холодный, ясный ужас и понимание: отступать было некуда.
Слова отца повисли в воздухе ядовитым туманом. «Они узнали про наследство». Эта фраза перевернула все с ног на голову. Раньше Алина думала, что имеет дело с обычной жадностью. Теперь же она понимала — это была настоящая осада, планомерная и беспощадная. Они не успокоятся, пока не выжмут из нее все до последней копейки.
Мысли метались, как пойманные птицы. Запретить им? Как? Угрожать? Но чем? Она чувствовала себя абсолютно беззащитной. И в этот момент, сквозь панику, в голове всплыл спокойный, уверенный голос подруги Кати: «Ты должна занять жесткую позицию».
Жесткая позиция… Но что это значит, когда против тебя — целая семья, не гнушающаяся самыми грязными методами? Нужен был не эмоциональный ответ, а холодный, железобетонный аргумент. Закон.
Имя юриста, которое Катя скинула ей еще после первого звонка, лежало в телефоне неприкосновенным запасом. Елена Аркадьевна Орлова. Семейное право, наследственные споры. Алина неделю не решалась набрать номер, надеясь, что все уляжется само собой. Теперь она понимала — наивная надежда была ее главной ошибкой.
Она позвонила и записалась на ближайшую консультацию.
Кабинет Елены Аркадьевны находился в современном бизнес-центре. Стекло, хром, строгие линии. Ничего общего с уютными, обшарпанными юридическими конторами, которые представляла себе Алина. Сама юрист оказалась женщиной лет сорока пяти с внимательным, спокойным взглядом и собранными в тугой узел волосами.
Она выслушала Алину, не перебивая, изредка делая пометки в блокноте.
Алина рассказывала все, с самого начала: про семейный совет, про требование денег, про травлю в соцсетях, про звонок бывшему мужу и, наконец, про визит отца и наследство. Говорила сбивчиво, путаясь в деталях, ожидая увидеть на лице юриста удивление или осуждение. Но Елена Аркадьевна лишь кивала, ее лицо оставалось невозмутимым.
Когда Алина закончила, юрист отложила ручку.
— Я поняла ситуацию. Вы не первый и не последний человек, кто сталкивается с подобным. К сожалению, алчность и чувство вседозволенности у некоторых родственников обостряются, когда речь заходит о деньгах. Давайте разберемся с правовой точки зрения.
Она говорила медленно и четко, как будто диктуя текст для протокола.
— Первое и главное. Статья 209 Гражданского кодекса Российской Федерации. Собственник вправе по своему усмотрению владеть, пользоваться и распоряжаться своим имуществом. Никто не вправе диктовать вам, на что тратить свои деньги — будь то зарплата, премия или наследство. Требования вашей семьи не просто наглы, они незаконны по своей сути.
Алина слушала, и камень на душе понемногу начинал сдвигаться с места.
— Но они говорят, что это долг семьи… что я должна…
— Второе, — продолжила юрист, как будто не слыша возражения. — Статья 572 ГК РФ. Дарение является безвозмездной сделкой. Требование денег под видом «семейного долга» или «морального обязательства» дарением не является. Это попытка получить имущество под давлением. В судебной практике подобное часто квалифицируется как вымогательство, пусть и в бытовой форме.
Слово «вымогательство» прозвучало как пощечина. Тяжелое, уголовное слово. Оно придавало всему происходящему совсем иной, зловещий оттенок.
— Что же мне делать? Они не оставят меня в покое. Они везде… звонят, пишут…
— Вам нужно создать правовой барьер, — объяснила Елена Аркадьевна. — Во-первых, прекратить все устные обсуждения. Любой разговор, особенно о деньгах, ведите только в письменной форме — через мессенджеры или электронную почту. Это дисциплинирует их и даст вам доказательства. Во-вторых, фиксируйте все. Сохраняйте скриншоты оскорбительных постов, смс-сообщения, запишите даты и содержание звонков. Если решите пойти на открытый разговор, поставьте их в известность, что будете вести аудиозапись. Согласно правовой позиции Верховного Суда, такая запись, сделанная вами для защиты своих прав, является допустимым доказательством.
Юрист посмотрела на Алину прямо.
— Главное, что вы должны понять — вы не просите у них что-то. Вы защищаете то, что вам по праву принадлежит. Вы не должны им ни копейки. Ни юридически, ни морально. Их манипуляции — это их оружие. Лишите их этого оружия, перестав реагировать. Ваша спокойная уверенность и знание закона — ваша лучшая защита.
Консультация длилась около часа. Алина вышла из кабинета с папкой, где были распечатаны выдержки из статей ГК, и с четким планом действий в голове. Она шла по шумной улице, и странное чувство наполняло ее. Это была не злость, не обида, не страх. Это была уверенность.
Она достала телефон и посмотрела на последнее сообщение от сестры, присланное три дня назад: «Алишка, ну одумайся же ты! Все тебя ждут!». Раньше такие сообщения заставляли ее сжиматься от чувства вины. Теперь же она видела в них лишь слабость и отчаяние манипуляторов, которые чувствуют, что теряют контроль.
Она подняла голову и глубоко вдохнула прохладный воздух. Катя была права. Елена Аркадьевна дала ей оружие. Теперь оставалось только им воспользоваться.
«Хорошо, — подумала Алина, подходя к своему дому. — Вы хотите войны? Значит, вы ее получите. Но по моим правилам».
Неделю Алина тщательно готовилась. Она собрала все доказательства: скриншоты постов Ольги, переписку в семейном чате, куда ее добавили без спроса, список входящих звонков с неизвестных номеров. Она продумала каждую фразу, каждый возможный ответ. И теперь настал момент действовать.
Она сама создала групповой чат, назвав его холодно и официально: «Разговор». Добавила туда мать, отца, Ольгу и Игоря.
И отправила первое сообщение, составленное по всем правилам, которые ей объяснила Елена Аркадьевна.
«Здравствуйте. В связи с продолжающимся давлением и распространением ложной информации о моей личности, предлагаю встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию один раз, чтобы больше к этой теме не возвращаться. Жду вас сегодня в 19:00 у меня дома. Прошу подтвердить ваше участие.»
Ответы пришли почти мгновенно.
Ольга: «Наконец-то ты образумилась!»
Людмила Петровна: «Мы придем, доченька. Я всегда знала, что ты все поймешь.»
Они восприняли это как капитуляцию. Что ж, тем лучше.
Ровно в семь часов раздался резкий, требовательный звонок в дверь. Алина глубоко вздохнула, проверила, что диктофон на телефоне включен и лежит на видном месте на полке, и открыла.
На пороге стояли все четверо. Лица у всех были торжествующие, победные. Людмила Петровна вошла первой, окинув квартиру оценивающим взглядом.
— Ну вот и хорошо, что решила поговорить по-хорошему, — начала она, снимая пальто.
Они устроились в гостиной, заняв весь диван. Алина осталась стоять напротив, прислонившись к косяку двери. Она была спокойна. Легендарное спокойствие перед битвой.
— Ну что, Алиночка, — сладким голосом завела мать. — Готова помочь семье? Мы тебя прощаем, все понимаем. Молодость, глупость…
— Я не собираюсь просить у вас прощения, — тихо, но четко сказала Алина. — И я не собираюсь вам ничего давать в долг.
На лицах родственников застыло изумление. Игорь фыркнул.
— Тогда зачем мы здесь? Время терять?
— Я предлагаю сделку, — продолжила Алина, глядя прямо на мать. — Вы так хотите получить двести тысяч рублей. Я готова их вам передать.
В воздухе снова повисло то самое торжествующее ожидание. Они поверили, что она сломалась.
— Но не в долг, — голос Алины зазвучал громче и металлически-четко. — А в обмен на полный и безоговорочный отказ от любых претензий на бабушкину квартиру. Ту самую, в деревне, о которой вы так внезапно узнали.
Ольга резко вскочила с дивана.
— Что?! Какая квартира? О чем ты вообще?
— Не притворяйся, Ольга. Вы с матерью уже обзванивали всех, пытаясь выяснить, сколько же я получила. Так вот, я предлагаю выкуп. Вы получаете свои двести тысяч наличными, здесь и сейчас. А я получаю от каждого из вас расписку, что вы более не имеете и не будете иметь никаких финансовых, имущественных или моральных претензий ко мне, Алине, до конца жизни. Навсегда. И мы идем к нотариусу, где вы официально отказываетесь от любых прав на то наследство в мою пользу.
В комнате повисла оглушительная тишина. Ее нарушил Игорь, который с презрением бросил:
— Да ты что, охуела совсем? Это же грабеж! Эта квартира стоит больше!
— Возможно, — холодно парировала Алина. — Но вы хотите денег сейчас. А я предлагаю вам их сейчас. Или вы откажетесь, и у вас не будет ни денег, ни прав на квартиру. Выбор за вами.
Людмила Петровна побледнела. Ее торжество сменилось ледяной яростью.
— Да как ты смеешь ставить нам условия?! Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? Мы — твоя семья!
— Семья? — Алина рассмеялась, и смех ее прозвучал горько и нервно. — Семьи так не поступают. Я предлагаю чистую, законную сделку. Без угроз, без шантажа, без травли в соцсетях. Деньги в обмен на мое спокойствие. Что вы выбираете?
Она посмотрела на их лица, искаженные жадностью и злобой. Они не ожидали такого хода. Они ждали сломленную жертву, а получили равного партнера, диктующего свои правила. И это повергло их в ступор.
Тишина в гостиной длилась недолго. Ее разорвал истошный крик Людмилы Петровны.
— Да как ты смеешь ставить условия?! Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? Мы — твоя семья! Мы имеем право на твою поддержку! А ты тут какие-то контракты предлагаешь!
Ольга, вся багровая от ярости, сделала шаг вперед, тыча пальцем в сторону Алины.
— Так ты нашу долю в квартире хочешь за копейки забрать? Мы тоже имеем право на бабушкино наследство! Это же семейное имущество!
Алина стояла неподвижно, чувствуя, как дрожь от адреналина сменяется ледяным спокойствием. Она ждала этого. Ждала, когда они сами снимут маски.
— Какая доля, Ольга? — тихо спросила она.
— Бабушка оформила завещание лично на меня. Юридически вы не имеете на эту квартиру никаких прав. Никаких. Я предлагаю вам деньги просто так. Но вы почему-то против.
Игорь, до этого молчавший, с презрительной усмешкой покачал головой.
— Ну ты и хитрая, Алина. Все продумала. Держишь нас за нищих родственников, которые должны быть благодарны и за копейки рады. Нет, дорогая, мы не лохи. Эта квартира по справедливости должна быть поделена!
— По какой такой справедливости? — голос Алины оставался ровным, но в нем зазвенела сталь. — По справедливости, при которой я три года ухаживала за бабушкой, возила ей продукты, лекарства, ночевала у нее, когда ей было плохо? А вы, Ольга, за все это время сколько раз к ней приехали? Два? Три? На пару часов? По справедливости, при которой вы, мама, тогда сказали: «Не вздумай везти ее к нам, у меня нервы не выдержут старческого маразма»? Это ваша справедливость?
Людмила Петровна всплеснула руками, ее глаза загорелись недобным огнем.
— Ах, вот как! Теперь ты нам припоминаешь? Выставляешь нас монстрами? А мы тебя на ноги поставили, образование дали! Мы должны были тебя на улицу выгнать в восемнадцать лет, раз уж ты такая самостоятельная!
— Дачала! — внезапно рявкнул Виктор Иванович, впервые за весь вечер подняв голову. Его лицо было багровым. — Хватит!
Но его крик уже никто не слушал. Плотину прорвало.
— Ты просто жадная стерва! — зашипела Ольга. — У тебя все есть, а ты трясесь над своими деньгами, как над златом! Тебе лишь бы на себя любимую тратить! Тебе плевать, что у моих детей будущего нет!
— Будущее своих детей вы должны были строить сами, а не вымогать у сестры! — парировала Алина, и наконец ее голос дрогнул от нахлынувших чувств. — Вы все считали мои деньги общими! А меня — своей собственностью! Кошельком на ножках! Вы не семья. Вы — банда вымогателей, прикрывающихся родственными связями.
Она выдержала паузу, давая своим словам повиснуть в воздухе. Она видела, как ее слова впиваются в них, как ножи.
— Всё. Разговор окончен. — Алина выпрямилась во весь рост. — Вы только что подтвердили все, что я о вас думала. Вам нужны не я, а мои деньги. С этого момента для вас их больше не существует. Никаких. Никогда.
Она подошла к полке и взяла свой телефон, демонстрательно нажав кнопку остановки записи.
— Уходите. И если хоть один из вас, — ее взгляд скользнул по каждому, — попытается снова позвонить, написать или, не дай Бог, испортить мне репутацию, эти записи услышат все ваши друзья, коллеги и знакомые. Я дойду до суда, но вы больше никогда не получите от меня ни рубля и не приблизитесь ко мне ближе чем на сто метров. Ясно?
Лица родственников исказились от бессильной злобы. Они видели, что проиграли. Проиграли тому, кого считали слабой и податливой.
Игорь первым направился к выходу, бормоча под нос непечатные ругательства. За ним, громко рыдая от злости, поплелась Ольга. Людмила Петровна, бледная как полотно, с ненавистью посмотрела на дочь.
— Ты останешься одна. На старости лет поймешь, кого предала.
— Я уже одна, — тихо ответила Алина.
Она проводила их до двери. Виктор Иванович вышел последним, не поднимая глаз. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что задребезжали стекла в серванте.
Алина осталась стоять в прихожей, прислонившись лбом к прохладной поверхности двери. Дрожь, которую она сдерживала все это время, наконец вырвалась наружу. Она медленно сползла на пол, обхватив колени руками, и разрыдалась. Но это были не слезы слабости. Это были слезы освобождения. Горькие, болезненные, но очищающие.
Прошел месяц. Тишина, которая сначала оглушала, теперь стала наполняться новыми звуками. По утрам Алина просыпалась не от тревожного сердцебиения, а от щебетания воробьев за окном. Она купила себе дорогой кофе и французскую прессу, и теперь ритуал утреннего кофе стал не спешкой перед работой, а небольшим личным праздником.
Новый ноутбук стоял на столе, открытый. На его экране — расписание онлайн-курсов испанского. Эта идея пришла ей внезапно, как озарение. Она всегда хотела выучить второй язык, но вечно не хватало то времени, то денег, то сил.
Теперь все три ресурса волшебным образом появились в ее распоряжении.
Она прокручивала в голове прошедшие недели. Травля прекратилась почти мгновенно. После того вечера не последовало ни звонков, ни сообщений. Лишь через две недели пришло одно-единственное смс от отца: «Забери мамины вещи с дачи. Больше она туда не поедет.» Больше — ничего. Ни упреков, ни угроз. Они исчезли из ее жизни так же резко, как и ворвались в нее с своими требованиями.
На работе коллега Наталья как-то подошла к ней и сказала:
— Знаешь, а те сплетни как-то сами по себе затихли. Никто уже ничего не говорит.
Алина просто улыбнулась в ответ. Ее это больше не волновало.
Она съездила в тот самый короткий отпуск. Всего на четыре дня в Санкт-Петербург. Гуляла одна по Эрмитажу, без экскурсий и планов, просто заходя в те залы, которые нравились ей. Сидела в маленьких кафе и ела пирожные, не думая о калориях. И впервые за много лет она почувствовала, что принадлежит сама себе.
Конечно, иногда накатывала грусть. Особенно по вечерам в воскресенье. Она вспоминала, как в детье они всей семьей ходили в парк, и отец покупал ей мороженое. Но это была грусть не по тем людям, что были сейчас, а по призракам из прошлого, по иллюзии семьи, которой на самом деле не существовало.
Однажды вечером она сидела в своей уютной гостиной, закутавшись в мягкий плед. За окном моросил осенний дождь, а в комнате было тепло и светло. На коленях лежал новый ноутбук, на экране которого был открыт учебник испанского. Она повторяла неправильные глаголы, и странные, певучие слова понемногу начинали укладываться в голове, создавая новые нейронные связи, новый мир, в который не было доступа никому, кроме нее. Она отложила компьютер, подошла к окну и смотрела на мокрые от дождя улицы, на блики фонарей на асфальте. И вдруг ее осенило. Она не чувствовала ни злости, ни обиды, ни даже триумфа. Было другое чувство — легкое, почти невесомое. Это было спокойствие. Она пожалела для них денег. Да, пожалела. Но пожалела их для себя. Для своих курсов, для своей поездки, для своего спокойного утра с кофе, для своего будущего, которое теперь было только ее и больше ничьим. И это было самое правильное решение в ее жизни. Оно стоило каждой копейки, которую она им не отдала. Оно стоило каждой слезы, пролитой в одиночестве в той самой прихожей. Оно стоило разбитой иллюзии, потому что на ее месте теперь выстраивалась прочная, настоящая жизнь. Она вернулась к дивану, взяла ноутбук и закрыла учебник. Зашла на сайт авиакомпаний. Следующей весной она очень хотела посмотреть на Мадрид. Не для того, чтобы кому-то что-то доказать. А просто потому, что она этого хотела.
И этого было достаточно.
