Максим поднял бокал и постучал ложкой — гости затихли, повернулись к нему. Отец сидел во главе стола, румяный, довольный, семьдесят лет сегодня. Подходящий момент для хороших новостей. Вера сжала его руку под столом, кивнула: давай.
— За папу, конечно, — начал Максим, улыбаясь. — Но еще хочу сказать… мы с Верой купили участок. У реки, рядом с заповедником. Будем строить баню, может, небольшой домик для выходных. Девчонки уже там были, в восторге.
Он ждал улыбок, аплодисментов. Вместо этого мать резко опустила вилку — звон разнесся по комнате.
— Участок? — Анна Ивановна смотрела на него так, будто он ударил ее. — Ты купил участок?
— Ну да, мам, недорого взяли, там нельзя капитальное строить, но нам и не надо…
— Какая ещё баня? А я на что жить буду?! — она почти кричала, и гости застыли с бокалами в руках.
Максим не сразу понял, о чем она. Вера тоже растерянно посмотрела на свекровь.
— Мы через полгода на пенсию, ты забыл? — голос матери стал жестким, режущим. — Кредит твой вот-вот закроется, мы ждали, терпели. Думали, наконец-то сможем нормально жить. А ты вместо того, чтобы помочь родителям, спустил деньги на ерунду!
— Мам, при чем тут вы? — Максим почувствовал, как внутри все сжимается. — Это наши деньги, мы с Верой откладывали…
— Твои родители — это твоя обязанность! — Анна Ивановна встала, оперлась на стол. — Ты старший сын, нормальные люди заботятся о стариках! И Кирилла надо поддерживать, у него творческий кризис, ему не до заработков сейчас!
— Кириллу тридцать пять, — тихо сказал Максим. — Пусть сам себя обеспечивает.
— Как ты смеешь! — мать задохнулась от возмущения. — Мы тебя растили, на ноги ставили, а ты! Это она, — она ткнула пальцем в Веру, — это она тебе мозги запудрила! Всегда знала, что от нее одни проблемы!
Вера побледнела, схватила сумку. Максим поднялся, взял дочерей за руки.
— Мы уходим, — сказал он. — И я не буду вас содержать. Никого из вас.
В машине Вера не плакала, просто смотрела в окно, сжав губы. Дочери притихли на заднем сиденье. Максим вел молча, костяшки пальцев побелели на руле. Внутри клокотало — обида, злость, стыд. Стыд за то, что не послал мать сразу, при всех.
— Двадцать лет, — прошептала Вера. — Двадцать лет мы выплачивали кредит на ремонт их дома. Ты помнишь, как мы отказались от отпуска? Как я шила Софье платье на выпускной в садик, потому что денег не было? А они… они просто ждали, когда мы расплатимся, чтобы предъявить новый счет.
Максим остановил машину у обочины, вышел, прислонился к капоту. Закурил — первый раз за год. Дым обжигал горло, но руки перестали дрожать. Вера вышла следом, встала рядом.
— Что будешь делать? — спросила она.
— Строить баню, — он выбросил окурок, растер ногой. — Все равно строить. Они не получат ни копейки.
Кирилл приехал через пять дней. Постучал вечером, когда Максим только вернулся с завода. Брат стоял на пороге с виноватым лицом, в потертой куртке.
— Можно зайти?
Максим пропустил его на кухню, налил воды, сам не стал пить. Стоял у раковины, скрестив руки.
— Мама просила поговорить, — начал Кирилл, не поднимая глаз. — Она не со зла, просто испугалась за будущее.
— У нее будет пенсия.
— Ну ты же понимаешь, какие там деньги… — Кирилл потер переносицу. — Им нужна помощь. Ты старший, у тебя все стабильно, работа, семья…
— А у тебя руки отвалились? — Максим шагнул вперед, и брат инстинктивно отодвинулся. — Двадцать лет ты ищешь себя в искусстве. Двадцать лет я плачу за всех. Меня никто не спрашивал, хочу я этого или нет.
— Я не могу сейчас, у меня выставка намечается…
— Какая выставка? — Максим усмехнулся. — Ты последние пять лет одно и то же говоришь. Выставок не было и не будет. Ты просто не хочешь работать, потому что удобно жить на шее у других.
— Ты изменился, — Кирилл встал, схватил куртку. — Совсем черствый стал.
— Нет, — Максим открыл дверь. — Я просто перестал быть удобным. Иди работать, Кирилл. Пора.
Брат вышел, хлопнув дверью. Максим прикрыл глаза, прислонился лбом к дверному косяку. Внутри было пусто и странно спокойно.
К концу лета баня стояла. Максим вложил в это все силы — ездил по выходным, таскал брус, месил бетон, учился по видео. Вера помогала, дочери носились рядом, собирали ягоды, рисовали на досках. Спина болела к вечеру так, что хотелось выть, но каждый уложенный венец был маленькой победой.
Телефон зазвонил в субботу утром — незнакомый номер.
— Максим, это Лидия Семеновна, соседка родителей, — голос пожилой женщины звучал встревоженно. — Анна Ивановна в больнице, сердце прихватило. Отец один остался, Кирилл вообще не появляется. Ты бы приехал.
Максим приехал в понедельник. Зашел в палату — мать лежала бледная, осунувшаяся, но глаза все те же, колючие. Отец сидел рядом на продавленном стуле.
— Доволен? — выдавила Анна Ивановна. — Довел мать до больничной койки.
— Я тебя не доводил, — Максим сел, положил руки на колени. — Ты сама решила, что я должен всю жизнь за всех платить. А я не должен, мам. Никто никому ничего не должен за то, что его родили.
— Где Кирилл? — спросил он у отца.
— Не знаю, — старик опустил голову. — Не звонит. Мы думали, он хоть в трудную минуту поможет, но…
— Но вы ошиблись, — Максим достал конверт из кармана, положил на тумбочку. — Здесь на лекарства. Хватит на курс лечения. Это последний раз, когда я даю просто так. Дальше только если увижу, что вы сами стараетесь. А Кирилл пусть за себя отвечает, я ему больше не нянька.
Мать схватила конверт, заглянула внутрь, на лице мелькнуло облегчение, потом снова злость.
— Ты купил свою баню, а мать пусть умирает?
— Ты не умираешь, мам, — Максим встал, посмотрел на нее сверху вниз. — Ты просто впервые за двадцать лет поняла, что я не банкомат. И что младший сын, на которого ты вся жизнь молилась, оказался пустышкой. Это больнее, чем любое сердце.
Он вышел, не оборачиваясь. В коридоре увидел Кирилла — брат стоял у окна, курил, вид был потрепанный, грязная футболка, небритое лицо.
— Где пропадал? — спросил Максим.
— Да так, дела… — Кирилл затушил сигарету. — Слышал, ты денег дал? Может, мне тоже…
— Нет.
— Макс, ну я же брат…
— Именно поэтому и нет, — Максим шагнул ближе, и Кирилл отступил к стене. — Мама лежит пятый день, папа один мается. А ты где был? На очередной пьянке с такими же бездельниками? Выставка не состоялась, да? Потому что ее никогда и не было.
— Ты не понимаешь, творческим людям нужна свобода…
— Творческим людям нужна совесть, — Максим развернулся к выходу. — Мама уже поняла, в кого вкладывалась. Теперь будешь расхлебывать сам.
Вечером они сидели в бане — первый раз всей семьей. Пар поднимался к потолку, пахло березой и свежим деревом, за окном шумела река. Софья с Полиной плескались в тазу, визжали от холодной воды. Вера провела рукой по стене.
— Мы построили это сами, — сказала она тихо. — Никто не помогал. Только мы.
Максим кивнул, откинулся на полок. Внутри было спокойно — впервые за много лет. Телефон лежал в раздевалке, выключенный. Завтра он снова включит его, вернется к работе, к счетам, к обязательствам. Но здесь, в этой бане, на этом участке у реки, он был свободен.
— Пап, мы теперь каждую неделю будем приезжать? — спросила Софья.
— Каждую, — пообещал он.
Лидия Семеновна рассказала потом: Анна Ивановна выписалась через неделю и долго плакала, когда Кирилл так и не пришел навестить ее. Она ждала от младшего сына благодарности, а получила пустоту. Отец устроился подрабатывать сторожем — впервые за десять лет взял ответственность на себя. Кирилл пропал — то ли уехал в другой город, то ли просто перестал выходить на связь.
Максим не злорадствовал. Ему было просто все равно. Он больше не был частью их игры, не был пешкой в чужих планах. Он построил баню своими руками, и это стоило всех потерянных связей.
