— Да ты издеваешься?! — голос Алины звенел так, что стеклянные дверцы шкафа легонько дрогнули. — Игорь, объясни, зачем твоя мать опять сюда притащилась без звонка?
Он стоял в коридоре, застёгивая куртку, будто готовился сбежать, и смотрел на неё глазами побитого котёнка.
— Алиночка, ну не кричи… Мама просто зашла помочь…
— Помочь? — она вскинула брови. — Разве «помощью» считается то, что она пустила в расход всю еду, которую я вчера таскала из «Ленты» на себе? Пока ты в телефоне сидел, кстати.
— Они проголодались…
— Да ну? — Алина скрестила руки. — А ты не проголодался? Или тебя мама с собой перекусить привезла?
Игорь вздохнул и отвернулся, притворяясь, что не слышит. Алина же кипела — и кипение это началось не сегодня, не вчера и не позавчера. Оно зрело месяцами, как батарея в старом подъезде в ноябре: вроде работает, но уже еле держится.
Откатимся на пару недель назад — именно туда, где всё начало рассыпаться так тихо и буднично, что поначалу даже смешно было замечать.
Сейчас — глубокая осень, середина ноября. За окнами серое, сырое, мрачное, а во дворе всё в лужах и листьях, как будто город сам пытается скрыть собственные недостатки грязью. Алина возвращалась тогда домой после работы — выбилась из сил, голова трещит, на улице холодно, в автобусе — давка. Мечтала о горячем чае и тишине.
Открывает дверь.
И замерла.
На кухне стояла Ольга Петровна — уверенная, как начальница отдела, которая знает, что все документы перепутала, но увольнять всё равно будет других. Она хлопала дверцами шкафов, перекладывала продукты, ставила кастрюли на плиту, и от неё пахло духами, жареным луком и властностью.
— Добрый вечер, — сказала Алина, внутренне надеясь, что ей мерещится.
— Вечер, — ответила свекровь, даже не посмотрев в её сторону. — Игорь ключи дал, сказала зайти. Мужики скоро подтянутся, надо успеть всё приготовить. А то они с голодухи опять поедят ерунду какую-нибудь.
«Мужики». Это слово у Ольги Петровны звучало так, будто речь идёт не о взрослых людях, а о каком-то редком виде, который без неё вымрет на месте.
Алина стояла в дверях, обхватив руками сумку, и чувствовала себя как гость в собственной квартире.
Гость, которого никто не приглашал.
— А вы… ну, может, хотя бы предупредили бы? — осторожно спросила она.
— Чего тут предупреждать? — свекровь махнула рукой. — Мы же семья. Семья может приходить когда угодно. К тому же, судя по пустому столу, ты сама ничего ещё не готовила. Так что не мешай.
Алина сжала зубы. «Пустой стол» потому что она пришла только что с работы. Но объяснять это было бесполезно. Ольга Петровна логикой не пользовалась — она пользовалась благословением «я мать, поэтому права по умолчанию».
Спустя час, будто по сигналу, подтянулись отец и три братца Игоря — Дима, Саша и Петя. Все крупные, гулкие, как шкафы-купе с функцией ходьбы.
Они даже не поздоровались нормально. Просто прошли, заняли кресла, включили телек и начали ждать, когда стол «сам накроется». Алина тихо сидела на табуретке, пока свекровь раздавала всем порции так, словно это её кухня, её квартира, её продукты и её правила жизни.
Банка огурцов ушла за пять минут, контейнер с варёной картошкой — за семь, сыр исчез загадочно, будто его просто не существовало. Алина сидела и думала: «Зачем я вообще стараюсь?»
Когда вся эта армада уехала, в холодильнике осталось два яйца и полпачки масла.
Всё.
Игорь, войдя вечером на кухню, даже не понял, почему она сидит перед открытым холодильником и дышит, будто прошла марафон.
— Алиночка, что случилось? — невинно спросил он.
— Ничего, — сухо ответила она. — Просто пытаюсь понять, как завтра будем завтракать. И чем.
Он пожал плечами.
— Купим. Мама так старалась…
«Старалась». Она едва не рассмеялась. Но сдержалась.
Потом был очередной визит. И ещё один. И ещё.
Вот они — их семейные выходные: холодильник минус, Алина минус нервы, Игорь — плюс игнор.
Ольга Петровна то приходила без звонка, то звонила уже стоя возле двери. Братья приносили с собой только аппетит, свёкор — газету. Помощь? Ноль. Разговаривать по-человечески? Ноль. Уважение к чужому труду и чужому пространству? Минус десять тысяч.
Алина пыталась пару раз говорить Игорю, но его ответы были как копия один другого:
— Они же семья.
— Они же просто хотят поесть.
— Ты же девушка, тебе несложно приготовить…
— Ты слишком остро реагируешь.
Каждый раз ей хотелось спросить, как насчёт того, что «он парень», и как насчёт того, чтобы он что-нибудь приготовил, но Игорь делал вид, что не понимает смысл слов «взаимный труд».
И вот, спустя две недели тишины — редкий подарок судьбы! — наступила та самая суббота.
Алина проснулась рано, ещё до будильника. Листопадный холодный свет ложился на потолок, как будто ноябрь специально старался сделать всё в доме чуть серее. Она оделась, выпила кофе на бегу и поехала закупаться. Купила всё, что нужно на неделю: мясо, овощи, молочку, крупы. Несла эти пакеты так, что руки онемели, но думала: «Зато спокойно поживём, без гостей. Хотя бы неделю».
Она поднималась на четвёртый этаж, едва дыша, ставила пакеты, тянулась за ключом…
Открыла дверь — и обмерла.
На диване развалились все. Полным составом. Братья, свёкор, свекровь. Игорь сидел рядом, что-то обсуждая с матерью, и выглядел так, будто это его нормальная суббота.
Салфетки на столе, обувь кое-как брошена у входа — в общем, они устроились, будто жили здесь всю жизнь.
И первым делом, что услышала Алина, было:
— Ты где шлялась? — холодно бросила Ольга Петровна, даже не взглянув на неё.
Даже не «привет». Даже не «здравствуй».
Просто «где шлялась».
Алина поставила пакеты на пол.
— В магазине была, — сказала она ровно.
— Ну наконец-то, — недовольно продолжила свекровь. — Мы уже час ждём. Давай, накрывай на стол. Мужики есть хотят.
Алина закрыла глаза на секунду. Открыла. Посмотрела на всех сразу.
…И в эту секунду Алина поняла: если она сейчас промолчит, то вся её жизнь превратится в бесконечное субботнее застолье против её воли. Ещё год — и она сама перестанет понимать, кто здесь хозяйка, кто гость и кто вообще имеет право на слово.
Она открыла глаза, подняла голову и сказала:
— Нет.
В комнате наступила такая тишина, будто кто-то невидимый выдернул вилку из розетки.
Ольга Петровна моргнула, будто не расслышала.
— Что «нет»? Ты, может, по-человечески объяснишься? Люди сидят, голодные…
Алина медленно выпрямилась и повторила:
— Я не буду накрывать на стол. И вообще — вы все сейчас уйдёте.
И тут началось шоу века.
— Ты с ума сошла?! — рявкнула свекровь, вскакивая так резко, что кресло вздрогнуло. — Ты кому это говоришь?! Это СЕМЬЯ! Мы имеем право сюда прийти в любой момент! Сколько раз тебе можно повторять?!
— А я сколько раз должна повторять, что это моя квартира? — спокойно спросила Алина и даже сама удивилась, как ровно звучит её голос. — Я не обязана тут устраивать кормёжку вашего батальона.
— Батальона?! — взвизгнула Ольга Петровна. — Ах вот как ты про нас! Ну-ка, Игорь, скажи ей! Что она вообще несёт?!
Игорь поднялся, нервно потирая переносицу.
— Алина… ну ты чего? Люди сидят… Час ждут… Мама обиделась…
— Игорь, — перебила его Алина, — если тебе важнее мамины эмоции, чем мой труд и моё здоровье, то можешь идти с ней. Дверь вот.
Братья переглянулись — то ли удивлённо, то ли обиженно. Петя даже поднял руку, будто хотел что-то сказать, но передумал. Виктор Сергеевич хмурился, словно учитель, который внезапно понял, что класс срывает урок, а он ничего сделать не может.
Но Ольга Петровна уже не собиралась сдавать позиции.
— Алина, у меня всего один вопрос, — она скрестила руки и подалась вперёд. — Когда ты, девочка, вообще собралась научиться уважать мужа и его близких? Или ты считаешь, что семья — это только ты сама?
Алина тихо засмеялась. Не зло. Горько.
— Семья — это теснота, ответственность и взаимность. А тут только теснота. Без остального.
— Мы тебе что, враги? — вздохнула Ольга Петровна. — Мы же хотели как лучше! Мы приходили, чтобы вы не жили как чужие!
— Вы приходили есть, — уточнила Алина. — И уходили, когда холодильник пустел. Как это называется? Забота?
— Ты неблагодарная! — свекровь вспыхнула ещё сильнее. — Мы к вам всей душой, а ты…
— А вы ко мне всем аппетитом, — парировала Алина. — И, знаете… хватит.
Она подошла к двери и распахнула её настежь.
— Всё. Уходите. Я больше не буду обсуждать это. Я предупреждала. Я просила заранее звонить. Я объясняла, что работаю. Вы игнорировали. Теперь — всё. До свидания.
Наступила пауза.
Тяжёлая, густая, напряжённая, как воздух перед грозой.
Виктор Сергеевич первым поднялся.
— Пойдём, Оля, — сказал он. Сказал спокойно, без крика, но это «пойдём» звучало так, будто он сам устал от всех этих походов и молчаливых столов.
— Но… Виктор…
— Пойдём. Потом поговорим.
Он взял жену под локоть. Братья нехотя поднялись, натянули куртки, пробурчали каждому своё недовольное «ага» и ушли вслед за родителями.
Ольга Петровна, проходя мимо Алины, бросила:
— Ты ещё пожалеешь.
— Может быть, — ответила Алина. — Но точно не сегодня.
Когда дверь закрылась и ключ повернулся снаружи, квартира опустела так резко, будто выключили громкий телевизор.
Остались только они двое: Алина и Игорь.
И это молчание было хуже всего.
Игорь стоял посреди коридора, сжав кулаки.
— Ты понимаешь, что ты сейчас сделала? — спросил он наконец.
— Да. — Алина сняла куртку и аккуратно повесила её на крючок. — Я поставила точку.
— Точку?! — гаркнул Игорь. — Это ты точку поставила? Да это катастрофа! Ты оскорбила мою мать, моего отца, моих братьев!
— Я защитила себя, — спокойно ответила Алина. — В этой квартире я всё делала сама. Готовила. Убирала. Покупала. Терпела. И никто из твоей семьи не спрашивал, удобно ли мне. Они просто приходили и брали. Всё. БЕЗ огранич… — она осеклась и тут же поправилась: — без меры. Как будто это по праву им принадлежит.
— Потому что они твоя семья!
Она посмотрела в глаза мужу — внимательно, пристально, без истерики. И впервые увидела: он не считает её семьёй. Ей просто выдали роль — и он ждал, что она молча примет её.
— Игорь, — сказала Алина тихо, почти шепотом, — а я тебе кто?
Он дёрнулся, будто вопрос его ошеломил.
— Ты жена.
— Ну? — она шагнула ближе. — А почему тогда мои гра… мои рамки, мои желания, моё время — никто не учитывает? Почему «семья» — это только они? Почему их чувства для тебя важнее, чем мои?
Игорь отвернулся.
— Они всегда были со мной. Это мои корни.
— А я — нет? — голос сорвался. — Мы же семья, говоришь? Или это в одну сторону работает?
Он не ответил.
И Алина наконец-то поняла: он не плохой. Просто неспособный. Неспособный выстроить свою жизнь без разрешения мамы. Неспособный защитить собственный дом. Неспособный стать взрослым.
Она глубоко вдохнула.
— Игорь, если ты хочешь идти к родителям — иди. Я не держу. Правда.
Он резко, почти зло схватил куртку, натянул на себя, будто убегает от пожара.
— Ты сама этого захотела! — выкрикнул он. — Сама всё разрушила! Потом не жалуйся!
— Не буду, — ответила Алина.
Дверь хлопнула так громко, будто подъезд вздохнул от облегчения.
После его ухода наступила странная тишина — не пугающая, а освобождающая, как будто весь шум, копившийся месяцами, наконец выключили.
Алина прошла на кухню.
Пакеты всё ещё стояли в прихожей — тяжёлые, полные, потеющие от холода. Она спокойно разобрала продукты: мясо — в морозилку, овощи — в ящик, молочку — на верхнюю полку. Холодильник тихо заурчал, будто одобряет порядок.
И впервые за долгое время там было много еды.
И она принадлежала только ей.
Она поставила чайник, налила себе крепкий чёрный чай, села за стол и смотрела на чашку, ощущая что-то странное — смесь облегчения, грусти и какого-то неожиданного спокойствия.
Она думала:
«Неужели так должно было быть с самого начала?»
«Может, я слишком долго терпела?»
«Может, мне следовало раньше сказать „нет“?»
Но эти вопросы уже не имели значения.
Главное — она наконец сказала.
Телефон завибрировал. «Игорь».
Алина не взяла трубку.
Пусть остывает.
Потом пришло сообщение от Ольги Петровны: длинное, сердитое, с обвинениями и прогнозами «как у тебя жизнь пойдёт». Алина удалила его без чтения.
Потом от Пети: короткое «мама просила передать, что ты неправа». Улыбнулась — и тоже удалила.
Потом снова от Игоря: «мы поговорим».
Она даже не открыла.
Поздним вечером Алина сидела у окна. За стеклом моросил дождь, фонари отражались в мокром асфальте, соседские машины булькали в лужах. Город жил своей жизнью, а она — впервые за долгое время — своей.
Никаких шагов в коридоре, никакого громкого смеха братьев, никакого ворчания свекрови. В квартире было тихо, просторно, спокойно.
Она наконец позволила себе выдохнуть.
Это не было ощущением победы.
Это было ощущением, что она вернула себе дом.
Вернула тишину.
Вернула собственное право решать.
Вернула свою жизнь.
И где-то глубоко внутри начала зарождаться уверенность:
да, дальше будет сложно, но точно лучше, чем было.
Потому что она больше не позволит никому входить в её дом, в её жизнь и в её душу без разрешения.
И на этом, наконец, можно было поставить точку. Или — если честно — красивую жирную многоточие.
