Я стояла у окна и смотрела, как такси медленно заползает во двор. Сердце ухнуло куда-то вниз, хотя я уже неделю знала о приезде свекрови. Знала и всё равно не была готова.
— Света, мама приехала! — радостно закричал Дима из прихожей.
Я глубоко вдохнула и пошла встречать гостью. Вернее, не гостью. Людмила Павловна никогда не была в нашем доме гостьей. Она была хозяйкой, инспектором, контролёром — кем угодно, только не гостьей.
— Здравствуй, Светочка, — она вошла в квартиру с двумя огромными сумками и сразу же оглядела коридор. — Ой, а тут у тебя немножко пыли на зеркале. И тапочки… тапочки, Дима, надо ставить ровненько, я тебя всегда этому учила.
Димка виноватой улыбкой посмотрел на меня и бросился выравнивать обувь. Ему сорок два года, он руководитель отдела в крупной компании, но перед матерью превращается в пятилетнего мальчика.
— Проходите, Людмила Павловна, — я взяла одну из её сумок. — Устали с дороги? Чаю сделать?
— Чай потом. Сначала надо вещи разложить. Дима, помоги матери, — она уже прошла в комнату, которую мы приготовили для неё.
Мы с Димой переглянулись. Началось.
Вечером, когда мы сидели за ужином, свекровь наконец объявила причину своего визита. Хотя я и так уже догадывалась.
— Дети мои, я хочу вам сообщить радостную новость, — она торжественно оглядела нас обоих. — Я переписала свою квартиру на Сашеньку.
Дима замер с вилкой на полпути ко рту.
— Как… как переписала? Совсем?
— Ну конечно, совсем. По дарственной. Саша теперь полноправный хозяин, — Людмила Павловна гордо улыбнулась. — Он ведь такой молодец, столько для меня делает. И не женат пока, квартира ему нужнее.
— Мама, — Дима осторожно положил вилку, — но ведь мы всегда думали, что ты завещание напишешь. На двоих. Мы же братья.
— Завещание — это долго, нотариусы, проблемы. А так всё просто и быстро. И Сашенька обещал за мной ухаживать в старости, — она многозначительно посмотрела на сына. — А мне ведь уже шестьдесят восемь. Здоровье не то. Вот я и решила обезопасить себя.
Я молча жевала котлету, которая вдруг показалась мне резиновой. Дима побледнел.
— Но, мама, я тоже всегда тебе помогал. Мы каждый месяц деньги присылаем, на лекарства, на продукты…
— Ах, Димочка, ну что ты, — она снисходительно махнула рукой. — Деньги — это не главное. А вот Саша каждую неделю приезжает, полки прибьёт, лампочку поменяет. Он — настоящий мужчина, хозяйственный.
— Мы в другом городе живём! — не выдержал Дима. — Конечно, Саша чаще приезжает, он в двадцати минутах от тебя!
— Не кричи на мать, — холодно произнесла Людмила Павловна. — Тебе Света мозги промыла, да? Я сразу знала, что она корыстная.
— Извините, — я встала из-за стола, — я пойду помою посуду.
— Вот правильно, иди. Нам с сыном надо поговорить, — кивнула свекровь.
Я ушла на кухню, но их разговор всё равно было слышно.
— Димочка, не обижайся, пожалуйста, — голос Людмилы Павловны стал мягче. — Ты ведь хорошо устроен в жизни, у тебя работа, квартира своя. А Сашенька пока снимает жильё, ему трудно. Он же младший, я должна ему помочь.
— Мама, но это несправедливо…
— Что ты понимаешь в справедливости? Я мать, я лучше знаю. И потом, квартира-то моя, я что хочу, то и делаю.
— Ты права, — глухо сказал Дима. — Твоя квартира.
Я вытирала уже чистую тарелку и чувствовала, как закипает внутри. Не из-за квартиры даже, а из-за того, как она с ним разговаривает. Как всегда разговаривала.
Ночью Дима долго ворочался.
— Спишь? — тихо спросил он.
— Нет.
— Света, прости её. Она старая уже, характер портится.
— Дим, она всегда такой была. Ты просто не замечал.
— Она моя мать, — он повернулся ко мне. — Что мне делать? Обижаться? Ссориться?
— Можно просто принять это как факт, — я погладила его по руке. — И жить дальше. Но перестать чувствовать вину за то, что ты живёшь в другом городе, что у тебя своя семья.
— Она сказала, что ты корыстная, — он виноватым голосом прошептал эти слова.
— Я знаю. Я слышала.
— Ты не корыстная. Ты самая…
— Дим, всё в порядке. Спи.
Но я не могла заснуть ещё долго. Потому что понимала: это только начало.
Утром Людмила Павловна проснулась рано и сразу пошла на кухню. Когда я вышла, она уже переставляла банки в шкафчиках.
— Людмила Павловна, что вы делаете?
— Ой, Светочка, ты уж прости, но у тебя тут такой беспорядок. Крупы с консервами вместе стоят, это же неправильно!
— Но мне так удобно. Я привыкла…
— Привыкла неправильно, значит, — она продолжала перестановку. — Надо всё рационально организовать. Я тебя научу.
Я сделала себе кофе и села за стол, наблюдая, как свекровь хозяйничает на моей кухне.
— А холодильник мы сегодня вымоем, — объявила она. — Я уже заглянула, там некоторые продукты несвежие.
— Всё свежее, я два дня назад проверяла.
— Ну, мне виднее. У меня опыт большой, я всю жизнь домашним хозяйством занималась.
— А я что делала последние пятнадцать лет? — не выдержала я.
Людмила Павловна повернулась и внимательно на меня посмотрела.
— Милая, не обижайся. Но что-то у тебя получается хорошо, а что-то нет. Вот готовить, например, ты не очень умеешь. Диме, я знаю, приходится на работе в столовой обедать.
— Он обедает в столовой, потому что на работе столовая! — я почувствовала, что начинаю срываться. — А дома я готовлю нормальную еду, и Дима никогда не жаловался!
— Конечно, не жалуется. Он мальчик воспитанный, я его правильно вырастила. Но между нами, женщинами, можно и честно сказать, что твой борщ не такой насыщенный, как мой. И котлеты суховаты.
Я молча допила кофе и вышла из кухни. Если я останусь, то скажу что-то, о чём потом пожалею.
В комнате я схватила телефон и набрала номер подруги.
— Лен, я сойду с ума. Она здесь два дня, и я уже на грани.
— Держись, подруга. Сколько она гостит?
— Две недели.
— О боже. Света, может, вам куда-то съездить? Ну, типа дела неотложные?
— Дима в командировку не может, проект важный. Да и бежать из собственного дома… Это же глупо.
— Не глупо, это самосохранение, — вздохнула Лена. — Ладно, держись там. И помни: она уедет. Рано или поздно, но уедет.
Эти слова стали моей мантрой на следующие дни.
Людмила Павловна развернула бурную деятельность. Она перестирала все шторы, хотя потом жаловалась на боль в спине. Она разобрала мой платяной шкаф и вынесла половину вещей на балкон, заявив, что «это всё старьё, носить нельзя». Она учила меня правильно гладить рубашки Димы, хотя я гладила их пятнадцать лет. Она составила мне меню на неделю с рецептами и замечаниями вроде «здесь не жалей сметаны» или «тут соль по вкусу, но без фанатизма».
А ещё она постоянно звонила Саше.
— Сашенька, как дела? Ты покушал? Что покушал? Это вредно, надо нормальный обед… Я бы тебе приготовила, но меня здесь Дима попросил побыть, помочь по хозяйству… Ну конечно, сынок, я скоро приеду, посмотрю твою квартиру. Нашу квартиру.
Дима делал вид, что не слышит этих разговоров, но я видела, как темнеет его лицо.
На пятый день случился конфликт. Я пришла с работы уставшая, с головной болью. В квартире стоял запах хлорки — свекровь затеяла мытьё полов.
— Людмила Павловна, зачем? Мы же в субботу убирались!
— Ой, Светочка, ну какая это уборка была? Ты просто пыль протёрла. А я вот плинтуса помыла, хоть и тяжело мне уже такое, спина болит.
— Мне плохо, можно я лягу?
— Конечно, ложись, только сначала ужин помоги доготовить. Я начала, но у меня спина разболелась совсем.
— У меня голова болит, — я потёрла виски. — Может, Дима придёт и доделает?
— Дима? — она возмущённо посмотрела на меня. — Мужчина на кухне? Что ты такое говоришь? Это женское дело!
— Он иногда готовит, и у него хорошо получается…
— Потому что я его научила! Но это не значит, что он должен вкалывать на кухне, когда жена дома. Стыдно, Света. Совсем стыда нет.
— Знаете что, — я почувствовала, что терпение лопнуло, — я не хочу готовить. Я устала, у меня голова раскалывается, и я пойду лягу. Готовьте сами или не готовьте, но меня оставьте в покое!
Я развернулась и ушла в спальню, закрыв дверь. Через закрытую дверь было слышно, как Людмила Павловна возмущённо говорит по телефону:
— Сашенька, представляешь, какая невоспитанная эта Света! Нагрубила мне, хотя я весь день для них старалась…
Вечером Дима осторожно постучал в спальню.
— Света, можно?
— Заходи.
Он сел на край кровати и виноватой улыбкой посмотрел на меня.
— Прости её. Она не со зла. Просто привыкла командовать.
— Дим, ей шестьдесят восемь лет. Она не изменится. И я больше не могу, — я села на кровати. — Понимаешь? Это мой дом. Я здесь живу, я работаю, я устаю, и я хочу приходить в свой дом и чувствовать себя комфортно. А не виноватой в том, что я плохая хозяйка, плохая жена, плохая невестка.
— Ты не плохая…
— Но она так считает! И она это мне постоянно показывает. Каждый день, каждый час.
Дима молчал, глядя в пол.
— Я поговорю с ней, — наконец сказал он.
— Ты уже говорил. После истории с квартирой. Помнишь?
— Она старая, Света. Может, ей одиноко, и она так проявляет заботу…
— Она проявляет контроль, — я устало вздохнула. — Но ладно. Осталась неделя. Я переживу.
Следующие дни я старалась больше времени проводить на работе. Задерживалась допоздна, уходила рано утром. Дома молча ела ужин, который готовила свекровь, молча слушала её замечания и советы, молча уходила в спальню.
Людмила Павловна явно чувствовала, что я отстранилась, и это её раздражало.
— Света, я с тобой разговариваю! — однажды вечером она повысила голос, когда я не отреагировала на её очередное наставление про правильную глажку постельного белья.
— Извините, я задумалась о работе.
— О работе! Всё время о работе! А о доме кто думать будет? О муже?
— Я думаю и о доме, и о муже. Просто по-своему.
— По-своему, — она скривилась. — Я вот смотрю на тебя и думаю: как Дима терпит такую холодную жену?
Дима, который сидел в гостиной с ноутбуком, поднял голову:
— Мама, не надо.
— Что «не надо»? Я правду говорю! Видела бы ты, какая тёплая, какая уютная атмосфера была в нашем доме, когда я была молодой! Твой отец с работы летел домой, потому что знал: там чистота, порядок, вкусный ужин и любящая жена!
— Мама, хватит, — Дима закрыл ноутбук.
— Я не закончила! — она повернулась к сыну. — Димочка, я волнуюсь за тебя. Ты заслуживаешь лучшего. Ты такой хороший, работящий, а тебя не ценят!
— Света меня ценит, — твёрдо сказал Дима.
— Да? А почему тогда она всё время на работе? Почему дома ничего не готовит толком? Почему на тебя внимания не обращает?
— Потому что я тоже работаю, — вмешалась я. — Потому что у нас равноправный брак, где оба зарабатывают и оба отвечают за дом. Потому что мы живём не в девятнадцатом веке!
— Вот как ты разговариваешь со старшими! — Людмила Павловна всплеснула руками. — Ты слышишь, Дима?
— Мама, пошли, я провожу тебя в комнату, — Дима встал.
— Я не хочу в комнату! Я хочу, чтобы ты наконец понял, что…
— Мама, пожалуйста, — он взял её под руку. — Пошли.
Когда они вышли, я села на диван и уронила лицо в ладони. Я не плакала, просто сидела и дышала, пытаясь успокоиться.
Дима вернулся минут через десять. Сел рядом, обнял меня.
— Прости.
— За что ты извиняешься? — я подняла голову. — Ты же не виноват, что у тебя такая мать.
— Я виноват, что не могу её остановить. Не могу защитить тебя.
— Ты не можешь встать между ней и мной, потому что она твоя мама. Я понимаю, — я прижалась к нему. — Но, Дим, я больше так не могу. Если она ещё раз приедет надолго, я уеду. К родителям, к подруге, куда угодно. Но я не буду жить под одной крышей с человеком, который считает меня плохой женой.
— Она не считает тебя плохой…
— Именно что считает. И говорит об этом прямым текстом.
Дима тяжело вздохнул.
— Я поговорю с ней завтра. Серьёзно поговорю.
На следующий день, когда я ушла на работу, Дима остался дома. Он взял отгул и устроил с матерью долгий разговор. Я вернулась вечером и сразу почувствовала напряжённую атмосферу.
— Как дела? — осторожно спросила я Диму на кухне.
— Поговорили, — коротко ответил он. — Она обиделась, но я сказал всё, что думаю.
— И что ты сказал?
— Что ты — моя жена, и я не позволю никому, даже родной матери, её оскорблять. Что мы живём так, как нам удобно, и нам не нужны советы. Что квартира — её право, но выбор в пользу Саши был несправедливым, и я больше не хочу об этом говорить.
— Как она отреагировала?
— Сказала, что я предал её ради чужой женщины. Что ты меня испортила. Что я забыл, кто мне мать, — Дима потёр лицо руками. — Но я не отступил. Сказал, что люблю её, но ты важнее.
Я обняла его. Мне было жаль свекровь, но в то же время я чувствовала облегчение. Наконец-то Дима сказал то, что должен был сказать давно.
Последние дни визита Людмила Павловна держалась холодно и отстранённо. Она больше не давала советов, не лезла на кухню, не переставляла мои вещи. Она просто сидела в своей комнате, звонила Саше и тяжело вздыхала, когда мы проходили мимо.
В день отъезда Дима помог ей собрать вещи и отвёз на вокзал. Я осталась дома — мы обе понимали, что прощание будет натянутым.
— Как она? — спросила я, когда Дима вернулся.
— Сказала, что больше к нам не приедет. Что не хочет быть обузой и мешать нашей счастливой жизни, — он грустно улыбнулся. — Типичная манипуляция. Но я не поддался.
— Ты сделал правильно, — я погладила его по щеке. — Я горжусь тобой.
— Мне грустно, Света. Она моя мама, и мне больно, что мы поссорились. Мне страшно, что она будет жить одна на даче, которую никто не ремонтировал несколько десятков лет.
— Вы не поссорились. Ты просто обозначил границы. Это нормально. И ее жизнь — это ее выбор.
Он кивнул, но грусть не ушла из глаз.
Прошло несколько месяцев. Людмила Павловна звонила Диме раз в неделю, разговаривала холодно и формально, постоянно жаловалась на здоровье. Каждый раз после звонка Дима был грустным, но не поддавался на манипуляции.
А потом случилось то, чего никто не ожидал. Саша встретил девушку. Серьёзную, взрослую, с характером. Леной звали. И Лена не захотела жить под колпаком у Людмилы Павловны.
— Представляешь, — рассказывал Дима после очередного звонка брата, — мама хотела каждый день приходить к ним, убираться, готовить. А Лена сказала: мы молодая семья, нам нужно пространство. И Сашка её поддержал!
— Серьёзно? — я даже остановилась, не веря своим ушам.
— Серьёзно. Мама в шоке. Говорит, что Лена испортила её младшего сыночка, — Дима усмехнулся. — Знакомая история, правда?
— Очень знакомая.
— Саша звонил мне сегодня, — продолжил Дима. — Извинялся. Сказал, что теперь понимает, как мне было тяжело все эти годы. Что мама действительно не умеет соблюдать границы.
— И как он себя чувствует?
— Виноватым. Говорит, что принял квартиру, хотя понимал, что это несправедливо. Ему было удобно быть любимчиком, а теперь он столкнулся с обратной стороной этой медали.
— Что ты ему ответил?
— Что я не держу на него зла. Что мы братья, и квартира не должна нас ссорить, — Дима взял мою руку. — И знаешь что? Мне действительно стало легче после этого разговора. Как будто камень с души упал.
Ситуация развернулась так, что теперь Людмила Павловна жаловалась Диме на Сашу и Лену. Дима слушал, но не встревал. Он сказал матери: «Это их жизнь, их решения. Я не буду вставать ни на чью сторону».
Прошёл почти год. Постепенно, очень медленно, Людмила Павловна начала меняться. Не кардинально — в свои шестьдесят девять лет характер не переделаешь. Но она стала осторожнее в словах, реже давала непрошеные советы. Столкнувшись с тем, что оба сына отстаивают свои границы, она поняла: старые методы больше не работают.
Она позвонила однажды Диме и попросила прощения. Неловко, с оговорками, но всё же попросила.
— Димочка, я, наверное, перегнула палку тогда, — сказала она. — Я просто хотела помочь, а получилось… Ну, ты понял.
— Я понял, мама, — ответил Дима. — Спасибо, что позвонила.
— Знаешь, я была не права, когда переписала квартиру только на Сашу. Я тут подумала… дача, на которой я сейчас живу, достанется только тебе.
— Спасибо, мама. Это твое право, распоряжаться недвижимостью…
— Тебе спасибо, сын. Я давно тебе не говорила, но я люблю тебя. И горжусь тобой.
— И я тебя люблю, мама.
С тех пор отношения Димы с мамой начали налаживаться. Это было непросто, но… все испытания стоили того.
