– А мама говорит, это отличное вложение. Представляешь, свой дом, участок. Шашлыки по выходным, свежий воздух. Для будущих детей – вообще идеально, – Игорь с воодушевлением размахивал руками, расписывая радужные перспективы.
Маша молча помешивала чай, глядя не на мужа, а на блик от лампы в тёмной жидкости. Этот разговор возникал уже в третий раз за неделю, и с каждым разом энтузиазм Игоря только рос, а у неё на душе становилось всё тревожнее.
– Игорь, мы уже обсуждали. У нас нет таких денег, – спокойно ответила она, ставя чашку на стол.
– Ну как же нет? Маша, ты меня вообще слушаешь? Мама свою двушку продаст, мы твою однушку, добавим накопления и возьмём небольшую недостающую сумму. Она уже и варианты присмотрела. Симпатичные такие домики под городом.
Маша подняла на него глаза. В её взгляде не было ни злости, ни раздражения, только холодное удивление, будто она впервые видела человека, за которого вышла замуж год назад.
– «Твою однушку»? То есть, мою квартиру? Ту, на которую я копила с двадцати лет, работая на двух работах? Ту, которую мне помогли купить мои родители, отдав всё, что у них было? Эту квартиру?
Игорь немного сник под её взглясом. Он подошёл и сел рядом на диван, попытавшись взять её за руку.
– Машенька, ну что ты так сразу? Мы же семья. Какая разница, чья квартира? Всё будет общее. Большой, красивый дом. Наш дом.
– Разница большая, – отрезала Маша, убирая руку. – Эта квартира – моя. Добрачная. И она – моя единственная гарантия, мой тыл. Я не собираюсь её продавать, чтобы вложиться в какую-то сомнительную авантюру с домом, который будет оформлен непонятно на кого.
– Почему сразу на непонятно кого? На меня оформим, я же мужчина, глава семьи, – выпалил Игорь и тут же прикусил язык, поняв, что сказал лишнее.
Маша горько усмехнулась. Вот оно. Прозвучало. Не «на нас», а «на меня». Картина, которую рисовала в её воображении свекровь, Валентина Петровна, начала складываться в единый пазл…
Валентина Петровна была женщиной внушительной и по комплекции, и по силе характера. Она не устраивала скандалов, не лезла с непрошеными советами по хозяйству. Её методы были тоньше. Она приходила в гости всегда с домашней выпечкой, которую Маша не очень-то и любила, но вежливо благодарила. Садилась в кресло и начинала свой неторопливый, обволакивающий рассказ.
– Ох, Машенька, как же у вас тут душно. Форточку откроешь – шум, газы с проспекта. А как деток растить в такой тесноте? – вздыхала она, обводя взглядом вполне просторную, светлую и чистую однокомнатную квартиру. – Игорёк в детстве такой болезненный был, пока мы на дачу не переехали. Свежий воздух творит чудеса.
Она говорила о преимуществах загородной жизни так, словно читала рекламный проспект. Рассказывала про соседку, которая продала квартиру в центре и теперь «не нарадуется» на свой огород и баньку. Про то, как «мужчина должен иметь свой дом, свою крепость», намекая, что жизнь в квартире жены – это что-то унизительное.
Игорь, выросший под этим мягким, но постоянным давлением, впитывал слова матери как губка. Он начинал видеть недостатки там, где их не было. Ему уже казалось, что квартира действительно тесная, воздух в ней спёртый, а соседи слишком шумные. Идея о доме из материнской фантазии превратилась в его собственную мечту.
– Она просто заботится о нас, Маш, – оправдывал он мать после её очередного визита. – Она хочет как лучше.
– Она хочет, чтобы было так, как хочет она, – тихо отвечала Маша, но Игорь её словно не слышал…
– Лен, я не знаю, что делать. Он как будто зомбированный, – жаловалась Маша своей лучшей подруге Лене по телефону. Они дружили со школы, и Лена знала Машу как облупленную. Знала, чего ей стоила эта квартира.
Лена, прагматичная и резкая на язык, слушала молча.
– Так, стоп. Давай по фактам. Квартира твоя, куплена до брака. Так?
– Так.
– Муж и его мама предлагают её продать, чтобы купить дом, который будет оформлен на мужа. Я правильно понимаю?
– Ну… он так сказал. Потом исправился, что на нас, но…
– Никаких «но». Первое слово дороже второго. Маш, ты же умная девочка. Ты видишь, что это за схема? Тебя оставляют без ничего. В случае чего – ты пойдёшь на улицу из ЕГО дома. А твоя квартира, твоя крепость, растворится в этом «общем» благе.
Маша молчала. Слова подруги были жестокими, но справедливыми. Она и сама всё это понимала, но часть её отчаянно хотела верить, что Игорь просто не понимает, что делает. Что он любит её и не желает ей зла.
– Он говорит, я ему не доверяю, – прошептала Маша.
– А ты доверяешь? – прямо спросила Лена. – После всего этого? Человек, который любит, не будет лишать свою женщину единственной опоры. Он либо заработает на общую, либо будет жить там, где есть, и радоваться. А твой, извини, пляшет под мамину дудку.
После разговора с Леной Маша почувствовала себя немного увереннее. Туман в голове начал рассеиваться. Она решила поговорить с Игорем ещё раз. Серьёзно, без эмоций, разложив всё по полочкам…
Вечером она подготовилась. Положила на стол документы на квартиру, выписку из банка со своими накоплениями. Когда Игорь пришёл с работы, она спокойно предложила ему сесть и поговорить.
– Игорь, я хочу закрыть тему с домом раз и навсегда. Вот документы. Эта квартира – моя. Я не буду её продавать. Ни при каких обстоятельствах. Мы можем копить на дом вместе, с нуля. Можем взять ипотеку лет через пять, когда встанем на ноги. Но моя квартира останется моей.
Игорь посмотрел на неё, и в его взгляде она увидела не понимание, а глухое раздражение.
– Опять ты за своё? Маша, я не понимаю, почему ты так упираешься! Это же для нас, для нашей семьи! Моя мать готова последнее отдать, свою квартиру продать, а ты держишься за свои квадратные метры! Это эгоизм!
– Эгоизм? – переспросила Маша, и её голос дрогнул. – Эгоизм – это пытаться лишить меня моего единственного жилья, моей безопасности, чтобы удовлетворить свои и твоей мамы амбиции. Твоя мама продаст свою квартиру и переедет жить куда? В наш «общий» дом?
Игорь замялся.
– Ну… да. А что такого? Она же нам поможет… будет с детьми сидеть.
– С какими детьми, Игорь? У нас их нет! И я не хочу жить с твоей мамой! Я выходила замуж за тебя, чтобы жить с тобой, а не с твоей семьёй.
Спор разгорался. Игорь уже не подбирал выражений. Он обвинял её в меркантильности, в недоверии, в том, что она рушит его мечту. В какой-то момент он отошёл в другую комнату, чтобы позвонить. Маша слышала обрывки фраз.
– Да не соглашается она… Упёрлась, говорит, моё… Да, мама, я говорю ей то же самое… Что значит «надавить посильнее»? Как? … Хорошо, я попробую. Ты только не волнуйся. Решим мы этот вопрос. Главное, чтобы она сейчас бумаги не подписывала ни на кого…
Маша замерла. «Главное, чтобы она сейчас бумаги не подписывала ни на кого». О чём это он? Какое им дело до её бумаг? И тут её осенило. Они боятся, что она перепишет квартиру на родителей или продаст её и положит деньги на счёт, к которому у них не будет доступа. Их волновал не её комфорт, не её чувства. Их волновал актив. Её квартира была для них просто активом.
Холод сковал её изнутри. Это было не просто предательство. Это было что-то гораздо хуже. Её использовали. Планомерно, цинично, прикрываясь словами о семье и любви.
Она дождалась, когда Игорь закончит разговор и вернётся на кухню. Он выглядел решительным, готовым к новому раунду атаки. Но Маша его опередила…
Она встала и посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде больше не было ни любви, ни сомнений. Только лёд.
– Я всё слышала, Игорь. Ваш разговор с мамой. Про «надавить» и про «бумаги».
Игорь побледнел. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не нашёл слов.
– Собирай свои вещи, – тихо, но твёрдо сказала Маша.
– Что? Маша, ты что, с ума сошла? Из-за ерунды?
– Это не ерунда. Это моя жизнь. И моя квартира. А теперь слушай внимательно. Моя добрачная квартира ни к тебе, ни к твоей маме отношения не имеет. На выход.
– Ты меня выгоняешь? – в его голосе смешались удивление и возмущение. – Сво-его мужа?
– Мужа я, кажется, потеряла несколько месяцев назад. А сейчас передо мной стоит чужой человек, который вместе со своей мамой пытался меня обмануть и лишить крыши над головой. У тебя есть полчаса, чтобы собрать самое необходимое. Остальное заберёшь завтра.
Он смотрел на неё, не веря своим ушам. В этот момент раздался звонок в дверь. Маша, не сомневаясь ни секунды, пошла и открыла. На пороге стояла Валентина Петровна. Видимо, приехала «надавить посильнее» лично.
– Машенька, здравствуй. Игорёк сказал, вы тут немного… спорите. Я приехала вас помирить.
Она попыталась пройти в квартиру, но Маша преградила ей дорогу.
– Добрый вечер, Валентина Петровна. Мирить нас не нужно. Ваш сын как раз собирает вещи. Вы можете ему помочь. И забрать его к себе.
Лицо свекрови вытянулось. Маска доброжелательности слетела, обнажив хищный, злой оскал.
– Да как ты смеешь! Мальчик мой ради тебя старается, о будущем думает, а ты…
– Я тоже думаю о своём будущем, – перебила её Маша. – И в нём нет места ни вам, ни вашему сыну. Всего доброго.
Она начала закрывать дверь. Игорь, который всё это время стоял столбом в коридоре, наконец очнулся.
– Маша, подожди! Не делай этого! Ты пожалеешь!
– Я жалею только об одном, Игорь. О том, что потратила на тебя год своей жизни. Дверь захлопнулась, щёлкнул замок.
Маша прислонилась спиной к двери и медленно сползла на пол. Она не плакала. Внутри была звенящая пустота. Она слышала, как за дверью они ещё какое-то время возмущались, как Валентина Петровна что-то громко выговаривала сыну. Потом шаги удалились.
Наступила тишина. Тишина в её собственной, её личной квартире. Она сидела на полу в коридоре и впервые за долгие месяцы дышала полной грудью. Воздух больше не казался спёртым. Он был воздухом свободы. Болезненной, одинокой, но такой долгожданной.
На следующий день она поменяла замки и подала на развод. Впереди была неизвестность, но она знала одно наверняка: никто и никогда больше не посмеет посягнуть на то, что принадлежит ей. Ни на её квартиру, ни на её жизнь.
