— Квартира моя. Ты съезжаешь.
Сергей стоял в дверях спальни. Держался за косяк. Не выпивший — просто уверенный.
За спиной маячила Кристина из его отдела. Ей лет двадцать восемь, юбка короткая. Разглядывала наши с ним фотографии на стене. Будто выбирала, что оставить, что выбросить.
Когда двадцать семь лет заканчиваются за одну минуту
Я сидела на кровати с раскрытым чемоданом. Складывала блузки медленно. Ровными стопками.
Сергей ждал слёз. Или криков.
Я видела — ждал.
— Хорошо.
Голос вышел спокойный. Руки застыли. Будто онемели. Как когда зимой долго стоишь на остановке.
Он моргнул. Кристина тоже обернулась.
— Вот так просто?
Я подняла глаза. Посмотрела на него. Впервые за эти минуты по-настоящему.
— Вот так.
Сергей отлип от косяка. Шагнул в комнату. Кристина осталась в коридоре. Видимо, поняла, что лезть рано.
— Ты можешь пока пожить у Ленки. Или у матери. Потом квартиру продадим. Разделим деньги. Цивилизованно.
— Угу.
Я застегнула чемодан. Взяла сумку с документами. Прошла мимо него. Он даже не посторонился. Пришлось плечом протискиваться.
В коридоре Кристина изучала мою куртку на вешалке. Коснулась рукава. Проверяла ткань.
— До свидания.
Я сказала это ей, не Сергею. Она вздрогнула.
Дверь закрылась тихо. Замок щёлкнул.
Я стояла на площадке. Держала чемодан и сумку. Думала: двадцать семь лет. Двадцать семь лет за одну минуту.
Лифт приехал. Спустилась. Вышла на улицу.
Ноябрь, сыро, темнеет в пять.
Достала телефон. Написала Лене: «Можно к тебе? На пару дней».
Ответ пришёл через тридцать секунд: «Приезжай. Ключ у соседей».
Три года подготовки в тишине
Лена приехала утром. Привезла пирожки с капустой и кофе. Села напротив на раскладушке, где я ночевала. Смотрела изучающе.
— Ты слишком спокойная.
— Просто устала.
— Нет. — Лена налила кофе в две кружки. — Ты что-то задумала. Я тебя тридцать лет знаю. Когда ты так спокойна — значит, уже всё решила.
Я взяла кружку. Подула. Горячий, обжигал губы.
— Три года назад я переписала квартиру на себя.
Лена замерла. Пирожок застыл на полпути ко рту.
— То есть?..
— То есть квартира моя. Юридически. Сергей подписал дарственную в две тысячи двадцать втором. Думал, это для оптимизации налогов. Если вдруг захотим продавать — меньше заплатим. Я так объяснила.
— А на самом деле?
— На самом деле я тогда уже знала про Марину из соседнего подъезда. Видела их в его машине у торгового центра. Он целовал её. Меня уже лет пять не целовал.
Лена положила пирожок на салфетку. Вытерла руки.
— И ты молчала?
— Молчала. Потом была Оля-стажёрка. Девятнадцать лет, пухлые губы. Смотрела на него как на божество. Он приходил домой и рассказывал, какая она бестолковая. А сам светился.
— Вера…
— Не надо. — Я отпила кофе. — Я не хочу жалости. Я хочу справедливости. После Оли я пошла к юристу. Хорошему. Дорогому. Он объяснил: всё, что куплено в браке, делится пополам. Но если один супруг дарит квартиру другому — это личная собственность. Не делится.
— И Серёжа подписал?
— Подписал. Нотариус зачитал ему все последствия. Сергей сидел, кивал. Думал про налоги. А я думала: вот оно. Моя страховка.
Лена встала. Подошла к окну. За стеклом висел серый ноябрьский туман. Сквозь него едва проглядывали соседние дома.
— Он понимает?
— Поймёт. Когда захочет квартиру делить.
— А когда?
— Скоро. Он же сказал — цивилизованно. Значит, придёт с предложением.
Лена обернулась. На лице было что-то среднее между восхищением и ужасом.
— Ты три года молчала. Три года жила с ним. Зная, что он левачит. И готовилась.
— Я не святая, Лен. Просто не глупая.
— Мне пятьдесят три. Методист с зарплатой сорок две тысячи. Снимать квартиру на эти деньги — оставить себе десять на еду. Я не могу себе позволить эмоции. Я могу себе позволить только план.
— Блин. — Лена вернулась, села. — Ты меня пугаешь.
— Правда?
— Правда. Такая холодная. Такая собранная.
Я допила кофе. Поставила кружку на пол. Аккуратно, беззвучно.
— Я не холодная. Я просто знаю, что слёзы не помогут. А дарственная поможет.
Переговоры с проигравшим
Сергей пришёл в субботу. Лена уехала на дачу. Специально, чтобы не мешать.
Я открыла дверь. Он стоял на пороге с пакетом из кондитерской. Эклеры — мои любимые. Раньше.
— Можно войти?
Я отступила. Он прошёл в комнату. Огляделся. Раскладушка, чемодан в углу, куртка на спинке стула.
— Тесно тут у тебя.
— Временно.
Он поставил пакет на стол. Сел. Скрестил руки на груди. Поза переговорщика. Я осталась стоять.
— Верка, я погорячился. Не надо было при Кристине. Извини.
— Ладно.
— Давай нормально поговорим. О разделе. Квартиру продадим. Поделим деньги пополам. Ты сможешь купить себе однушку где-нибудь на окраине. Или студию. Этого хватит.
— Квартира не делится.
Он наклонил голову. Как собака, которая не понимает команды.
— Как это не делится? Совместно нажитое имущество. Закон.
— Квартира записана на меня. С две тысячи двадцать второго года.
Сергей разжал руки. Положил ладони на колени.
— Что?
— Ты помнишь, мы ходили к нотариусу. Оформляли дарственную. Ты мне подарил квартиру. Для оптимизации налогов, помнишь?
Лицо у него поменялось. Из розового в серое. Потом в красное.
— Ты… шутишь?
— Нет.
Он вскочил. Прошёлся по комнате. Три шага туда, три обратно.
— Это незаконно! Я не понимал, что подписываю!
— Понимал. Нотариус зачитал тебе все последствия. Ты расписался. Добровольно.
— Но я думал…
— Ты думал про налоги. А я думала про Марину. И про Олю. И про Кристину. Хотя тогда её ещё не было. Но я знала — будет кто-то. Рано или поздно.
Сергей остановился. Уставился на меня. Будто видел впервые.
— Ты… специально?
— Я предусмотрительно.
— Три года. Ты три года молчала. Жила со мной. Готовила, стирала, улыбалась. И знала.
— Знала.
Он сел обратно. Медленно. Как старик.
— Я пойду к юристу. Оспорю дарственную. Докажу, что ты обманула меня.
— Попробуй.
Голос у меня был ровный. Р
Сергей смотрел на меня. И я видела: он понял. Понял, что проиграл.
— Значит, я остаюсь ни с чем?
— Ты остаёшься с Кристиной. Это ведь любовь, да? Настоящая, большая. Вы справитесь. Снимете квартиру вдвоём.
Он встал. Взял пакет с эклерами со стола.
— Оставь, — сказала я. — Мне правда нравились. Когда-то.
Он вышел. Хлопнул дверью.
Я подошла к столу. Открыла пакет. Эклеры были красивые. С шоколадной глазурью. Откусила один.
Несвежий. Вчерашний.
Выбросила в мусорное ведро.
Юрист объясняет правила игры
Через неделю позвонил незнакомый номер. Мужской голос, деловой:
— Вера Алексеевна? Я представляю интересы Сергея Викторовича Соколова. Мы хотели бы обсудить вопрос дарственной на квартиру.
— Обсуждайте.
— Лично. Завтра в одиннадцать. Офис на Советской, двадцать три. Подойдёт?
— Подойдёт.
Я приехала за десять минут. Офис на третьем этаже. Табличка «Юридическая консультация».
Секретарша проводила в переговорную. Стол, шесть стульев, окно на автостоянку. Сергей уже сидел. Рядом юрист. Молодой, в очках, с папкой документов.
— Присаживайтесь. — Юрист кивнул на стул напротив. — Меня зовут Антон Игоревич. Я изучил ситуацию. У нас есть вопросы.
Я села. Положила сумку на колени.
За окном падал снег. Первый в этом году, крупные хлопья.
— Слушаю.
Юрист открыл папку. Достал дарственную. Копию.
— Вы утверждаете, что Сергей Викторович добровольно подарил вам квартиру?
— Не я утверждаю. Нотариус утверждает. Вот его подпись.
— Но Сергей Викторович не понимал последствий.
Я посмотрела на Сергея. Он сидел, уставившись в стол. Пальцы сцеплены. Костяшки белые.
— Антон Игоревич, вы читали текст?
— Там есть фраза: «Мне разъяснены юридические последствия дарения, а именно: переход права собственности на объект недвижимости от дарителя к одаряемому безвозвратно». Сергей расписался под этим. Или он не умеет читать?
Юрист поправил очки.
— Дарение может быть оспорено. Если доказано введение в заблуждение.
— Кто кого ввёл в заблуждение? Я сказала мужу: давай оформим квартиру на меня. Будет проще с налогами, если надумаем продавать. Это правда. На имущество, находящееся в собственности больше пяти лет, налог меньше. Я не обманула. Я просто не сказала, зачем мне это ещё нужно.
— Но вы скрыли истинные намерения.
— Мои намерения — моё дело. Закон спрашивает про форму сделки. Не про мысли.
Сергей дёрнулся. Поднял голову.
— Ты три года планировала! Три года жила со мной. Зная, что выкинешь меня!
— Я не выкидывала. Ты сам ушёл. Привёл Кристину в нашу квартиру. Велел мне съезжать. Или ты забыл?
— Я… погорячился.
— Ты погорячился. А я три года держала документы в порядке.
Юрист перелистнул страницу. Вытащил ещё один лист.
— Здесь указано, что ремонт в квартире делался на совместные деньги. Восемь лет назад. Триста пятьдесят тысяч. Сергей Викторович может претендовать на компенсацию.
— Ремонт делали в две тысячи семнадцатом. Прошло восемь лет. Срок исковой давности — три года. Опоздали.
Антон Игоревич снял очки. Протер платком. Надел обратно.
— Вы хорошо подготовились.
— Я три года готовилась.
— И всё это время молчали?
— Всё это время я была женой.
— Готовила, стирала, ездила на дачу к его матери. Улыбалась его друзьям. Терпела, когда он приходил поздно. Пахнувший чужими духами. Я делала то, что должна жена. А он делал то, что не должен муж.
Сергей стукнул кулаком по столу.
— При чём тут мои слабости?! Мы про квартиру говорим!
— Про квартиру. Мою квартиру. Которую ты хотел поделить со мной пополам. А половину отдать той девочке, которой двадцать восемь лет. Которая даже в ипотеку не вкладывалась.
Которая не вставала в шесть утра, чтобы успеть на работу и приготовить тебе завтрак. Которая не сидела с твоей матерью в больнице, когда у неё был удар.
Тишина.
Юрист смотрел в документы. Сергей — в окно. Снег за стеклом падал всё гуще. Покрывал машины внизу белыми шапками.
— Дарственная оформлена правильно, — сказал Антон Игоревич тихо. — Вы расписались добровольно, Сергей Викторович. Нотариус зафиксировал разъяснение последствий. Оспорить нельзя.
Сергей не ответил. Смотрел в окно. Будто там было что-то очень важное.
— Можно хотя бы… — Он осёкся. Сглотнул. — Можно пожить в квартире, пока я найду жильё? Месяц. Два.
Я встала. Взяла сумку.
— Нет. Твои вещи Лена привезёт. Куда?
— Я… сниму комнату. На Заречной. — Голос у него был чужой. Севший.
— Хорошо. Привезём завтра.
Вышла. В коридоре секретарша красила ногти розовым лаком. Лифт ехал медленно. Музыка играла. Что-то про любовь.
Я слушала и думала: двадцать семь лет. Половина жизни. А кончилось за двадцать минут в офисе с видом на снег.
Другая жизнь в старой квартире
Вещи Сергея упаковала сама. Лена предлагала помочь, но я отказалась. Это надо было сделать одной.
Три сумки, коробка с документами. Костюмы, рубашки, его кроссовки для бега. Хотя он не бегал уже года три. Бритва, одеколон.
Фотография в рамке — мы с ним на море, двадцать лет назад. Я тогда ещё красила волосы в русый. Он был без седины. Улыбались оба. Обнявшись.
Положила фотографию в коробку. Заклеила скотчем.
Лена забрала вещи. Увезла на Заречную. Вернулась через два часа.
— Он плакал?
— Нет. Расписался в получении. Сказал спасибо. И всё.
— Кристина была?
— Нет. Комната маленькая. Шесть метров. Диван, стол, холодильник. На окне занавеска в цветочек. Старая.
Мы сидели на кухне. Пили чай.
Моя кухня. Мой чай. Моя квартира.
— Тебе не жалко его? — спросила Лена.
Я посмотрела в окно. За стеклом темнело. Включались фонари. Снег на подоконнике лежал ровным слоем. Нетронутый.
— Жалко. Иногда. Когда вспоминаю, каким он был раньше. Но потом думаю про Марину, про Олю, про Кристину. И понимаю: я жалею не его. Я жалею себя двадцатилетней давности. Ту, которая верила.
— А теперь?
— Теперь я знаю: вера — это хорошо. Но документы — лучше.
Лена засмеялась. Потом замолчала.
— И что дальше?
— Дальше живу. У меня квартира, работа, подруга, которая привозит пирожки. Немного. Но моё.
— А мужчины?
— Не знаю. Посмотрим. Может, встречу кого-то. Может, нет. Главное — я больше не живу в ожидании, когда меня предадут. Это, знаешь, освобождает.
Тишина как начало
Лена уехала в десять. Я осталась одна в квартире.
Прошлась по комнатам. Спальня, кухня, зал. Всё на месте. Фотографии на стене — я сняла ту, где мы вместе. Убрала в шкаф. Повесила другую. Мы с Леной на даче, прошлым летом.
Села на диван.
Тишина. Никаких шагов в коридоре. Никаких ключей в замке. Никаких вопросов «что на ужин?». Никакого запаха чужих духов на рубашках.
Тишина. И почему-то совсем не страшно.
Взяла телефон. Полистала объявления. Испанский по вечерам, танцы для начинающих, книжный клуб.
Отложила. Рано ещё.
Сначала просто пожить. Одной. В своей квартире. Привыкнуть, что теперь все решения принимаю я. Что никто не скажет: «Зачем тебе это?» или «Ты уже старая для таких глупостей».
Выключила свет. Легла в кровать. По центру, не с краю.
Закрыла глаза.
Двадцать семь лет позади. Впереди — неизвестно сколько. Но эти годы будут точно только мои.
И , наверное, этого достаточно.
Пишу честно, про жизнь после пятидесяти, когда опыта хватает, а терпения на чужие игры уже нет.
