Телефон звякнул на мокрой столешнице, экран вспыхнул — Анна. Я уставилась на имя золовки и почувствовала, как что-то сжалось под рёбрами.
Не сейчас. Только не сейчас.
Младший сын Анны опрокинул стакан с соком — липкая лужа поползла к краю стола. Соня, моя восьмилетняя, сидела в углу с красными глазами и теребила край футболки. Паша, старший, заперся в комнате с компьютером — третий день подряд. На плите остывала каша, которую никто не доел. Посуда громоздилась в раковине — я обещала себе помыть её вчера.
Телефон зазвонил снова.
— Вер, привет! — голос Анны звучал бодро, словно она только что вернулась из спа-салона. — Слушай, ты дома?
Я посмотрела на разгром вокруг. Дома. Где же ещё.
— Дома.
— Супер! Я через полчаса подъеду, заберу моих. Спасибо огромное, ты моя палочка-выручалочка! Я так устала на этой неделе, просто сил нет.
Устала.
Я провела ладонью по лицу. Веки были тяжёлыми, словно налитыми свинцом. Последний раз я спала нормально — когда? Три дня назад? Неделю?
— Анна, ты говорила, заберёшь в воскресенье вечером.
— Ну да, воскресенье же! Вечер — это после шести, я как раз успею. У меня тут с подругами встреча наметилась, мы так давно не виделись! Ты же не против?
Против. Я была против уже тогда, в пятницу, когда она выгрузила своих двоих на пороге, помахала рукой и умчалась, не дослушав. Против была вчера утром, когда её дочка разбудила меня в шесть, требуя есть. Против была час назад, когда Соня прижалась ко мне на кухне и прошептала:
— Мам, а когда они уйдут? Мне хочется просто с тобой.
— Вера? Ты слышишь меня?
— Слышу.
— Ну вот и отлично! Целую, ты лучшая!
Гудки.
Я опустила телефон на стол. Младший сын Анны — Артёмка, четыре года — стоял посреди кухни с размазанным по щеке вареньем и смотрел на меня выжидающе.
— Тётя Вера, а когда мама придёт?
— Скоро, — выдавила я. — Иди, вымой руки.
Он ушёл, шаркая тапками. Соня подняла на меня глаза.
— Мам, а нам сегодня можно мультики? Если они уйдут?
— Можно, Сонечка.
— А можно я у тебя на коленях посижу? Без них?
Ком в горле стал размером с кулак. Я притянула дочь к себе, уткнулась носом в её волосы — пахло детским шампунем и чем-то кисловатым, немытым. Когда я последний раз нормально купала своих детей? Всё время уходило на чужих.
Почему чужих?
Дверь хлопнула — вернулся Игорь. Муж прошёл на кухню, кивнул мне, взял из холодильника бутылку воды.
— Как дела? — спросил он, не глядя.
— Нормально.
— Молодец. Я в гараж, там ещё полки доделать.
— Игорь, подожди.
Он обернулся. Лицо усталое, щетина, старая футболка в пятнах масла. Я сглотнула.
— Можешь с ними посидеть? Хотя бы час. Я просто… прилягу.
Он нахмурился.
— С кем — с ними?
— С детьми. С Аннкиными. Она через полчаса заберёт, но мне надо хоть немного…
— Вер, ты же справляешься. Чего сложного-то? Дети как дети.
— Я устала.
— Ну потерпи. Что ты. Для детей же всё. — Он похлопал меня по плечу, будто я была хорошей собакой. — Я быстро, а ты тут посиди.
Дверь снова хлопнула. Из гаража донёсся лязг инструментов, потом включилось радио — громко, весело.
Соня сжала мою руку.
— Мам, а папа с нами не будет?
— Не будет.
— А ты?
Я. Конечно, я.
Я всегда.
Вечером, когда Анна наконец приехала — не в шесть, а в половине девятого — она ворвалась в прихожую на волне духов и безмятежности.
— Прости, прости, задержалась! Ты не представляешь, какая пробка была! — Она чмокнула меня в щёку, подхватила своих детей. — Спасибо огромное, Вер. Ты как всегда выручила. Я бы без тебя не справилась!
Без меня.
— Анна, в следующий раз…
— Да-да, я понимаю! Не волнуйся, в следующий раз предупрежу заранее. Целую!
Она исчезла. Дверь закрылась.
Я осталась стоять в прихожей. Пахло её духами, сладко и приторно. На полу валялся один детский носок — Артёмкин. Я подняла его, зажала в кулаке.
В следующий раз.
Их всегда был следующий раз.
На следующий день я вышла на работу. Поликлиника встретила привычным хаосом — очередь в коридоре, крики недовольных пациентов, резкий запах хлорки. Я натянула халат, проверила список на смену. Двенадцать процедур до обеда. Потом ещё восемь.
— Соколова, чего встала? — окликнула старшая медсестра. — Пятый кабинет ждёт, шевелись.
Я кивнула, пошла. Руки двигались на автомате — катетер, бинт, пластырь. Лица пациентов сливались в одно. Где-то на краю сознания стучала мысль:
Хоть здесь меня зовут по фамилии. Хоть здесь я — не просто «Верка, посиди с детьми».
К концу смены ноги гудели. Я стянула халат, переоделась, вышла на улицу. Холодный ветер ударил в лицо — приятно, отрезвляюще. Села в автобус, прислонилась лбом к запотевшему стеклу.
Почему всегда я?
Вопрос вылез сам, неожиданно. Я вздрогнула, огляделась — никто не слышал. Но он остался, этот вопрос. Завис в воздухе, осел тяжестью на грудь.
Почему я обязана?
Дома встретила тишина. Дети делали уроки, Игорь сидел перед телевизором. Я прошла на кухню, поставила чайник. Села за стол, уронила голову на руки.
— Мам, ты чего? — Паша заглянул в кухню.
— Устала просто.
— А можно я тебя спрошу?
— Спрашивай.
Он помялся, потом сел напротив.
— Мам, а почему у нас всегда чужие дети?
Я подняла голову.
— Что?
— Ну эти, тёти Аннины. Они каждую неделю. А ты на нас уже не смотришь почти. Тебе не жалко себя?
Жалко.
Слово обожгло. Я посмотрела на сына — одиннадцать лет, серьёзное лицо, взрослые глаза. Когда он успел вырасти?
— Пашка…
— Я тебя жалею, мам. Ты бы тоже отдохнула когда-нибудь.
Он встал, ушёл. Чайник щёлкнул, закипел. Я сидела, уставившись в стол.
Отдохнула бы.
Когда последний раз я просто лежала и смотрела в потолок? Когда спала больше пяти часов? Когда не думала, кого накормить, кого развезти, кому помочь?
Когда я была просто собой?
— Вера, ты чай будешь наливать или так сидеть? — Игорь заглянул на кухню.
— Налью.
— Слушай, мне мать звонила. Сказала, завтра зайдёт.
Людмила Петровна. Свекровь. Я сжала чашку в руках.
— Зачем?
— Ну как зачем. Внуков проведать. Да и вообще, давно не виделась.
Проведать.
Людмила приходила всегда в одно и то же время — перед ужином, когда я только начинала готовить. Садилась на кухне, наблюдала, комментировала. «Вера, ты опять каши много сварила, кому столько?» «Вера, у тебя тут порядка нет, я бы на твоём месте…»
Я налила чай, отпила. Горячо, обжигало язык.
— Хорошо.
На следующий день Людмила пришла ровно в шесть. Я жарила котлеты, Соня крутилась под ногами, Паша что-то спрашивал про математику. Свекровь прошла на кухню, оглядела меня с ног до головы.
— Вера, ты чего такая замученная? Заболела?
— Нет, просто устала.
— Устала, — повторила она, усаживаясь за стол. — В мои-то годы я троих одна тянула, с тремя работами. И не жаловалась.
Я перевернула котлету. Масло зашипело, брызнуло на руку — горячо. Я поморщилась.
— Ты же знаешь, — продолжила Людмила, — что в семье надо помогать. Вот Аннушка у нас молодец, работает, старается. А ты ей не подсобишь с детьми — кто подсобит?
— Людмила Петровна, я и подсобляю.
— Ну вот и хорошо. Только смотри, не выказывай недовольство. А то люди говорить начнут. Скажут, Игорева жена семью не держит.
Не держит.
Я выключила плиту, обернулась.
— А мне кто поможет?
Людмила нахмурилась.
— Что?
— Мне. Кто поможет? Я тоже устаю. У меня тоже дети, работа.
— Вера, ты что такое говоришь? — Свекровь выпрямилась, голос стал жёстче. — Семья — это и есть поддержка. Ты же не одна, с тобой Игорь, я вот рядом. А уж если детей не жалко, ну что это за разговор?
— Я своих детей жалею. Поэтому и говорю.
— Не та мать, которая устала, — отрезала Людмила. — Та, которая не жалуется. Мы в наше время не ныли по каждому поводу.
Она встала, взяла сумку.
— Я на тебя не ожидала такого, Вера. Одумайся.
Дверь хлопнула. Я осталась на кухне, глядя на почерневшие котлеты.
Одумайся.
Руки дрожали. Я сжала их в кулаки, прислонилась к холодильнику. На полу валялась игрушка — Артёмкина машинка, которую он забыл в прошлый раз.
Почему всегда я виновата?
К вечеру в пятницу позвонила Анна.
— Вер, привет! Слушай, у меня к тебе просьба.
Просьба.
Я закрыла глаза.
— Слушаю.
— Мне завтра с утра надо на работу, срочный проект. А детей не с кем оставить. Ты дома будешь?
— Анна, я…
— Ну пожалуйста! Я знаю, ты устала, но у меня правда никого нет. Я вечером заберу, честное слово. Ты же всегда выручаешь!
Всегда.
Я открыла глаза. На кухне Соня складывала рисунки, Паша смотрел в окно. Игорь сидел на диване, уставившись в телефон.
— Нет, — сказала я.
— Что? — В трубке повисла пауза.
— Нет, Анна. Я не могу. Я хочу выспаться. Я хочу провести выходной со своими детьми.
— Но… Вера, ты же понимаешь, мне правда некого просить!
— Попроси кого-нибудь другого.
— Кого? У меня же только ты! Мы семья, мы должны помогать друг другу!
— Я устала, Анна.
— Ну все устали! Думаешь, мне легко? Я одна их тяну, работаю!
— Я тоже работаю. И у меня двое своих.
— Вера, ты что, серьёзно? Ты же всегда соглашалась!
— Раньше соглашалась. Сейчас нет.
В трубке что-то зашуршало, потом Анна резко бросила:
— Ну спасибо, конечно. Вот уж не ожидала от тебя.
Гудки.
Я опустила телефон. Сердце колотилось так, что, казалось, вырвется. Руки были ледяными. Соня подняла голову от рисунков.
— Мам, а тётя Анна завтра не придёт?
— Не придёт.
— Правда? — Лицо дочери вспыхнуло. — Мам, значит, мы будем вместе?
— Будем, Сонечка.
Она бросилась ко мне, обняла за шею. Я прижала её к себе, зажмурилась.
Я сказала нет.
Впервые за столько времени.
Игорь вошёл на кухню, посмотрел на меня настороженно.
— Что случилось?
— Ничего. Анна просила завтра посидеть с детьми. Я отказала.
— Отказала? — Он нахмурился. — Почему?
— Потому что устала.
— Но она же…
— Игорь, я устала! — голос сорвался, стал громким. Соня вздрогнула. Я вдохнула, продолжила тише: — Я не могу больше. Я хочу один день, один чёртов день просто побыть дома. С вами. Со своими детьми. Это нормально?
Он молчал, глядя на меня. Потом медленно кивнул.
— Ладно. Как скажешь.
Развернулся, ушёл. Я услышала, как включился телевизор — громче обычного.
Ночью не спалось. Я лежала, глядя в темноту, прокручивая разговор. Ты же всегда соглашалась. Да. Всегда. Потому что боялась отказать. Боялась, что назовут плохой, эгоисткой. Боялась, что семья отвернётся.
А если и отвернётся?
Мысль была страшной и одновременно освобождающей.
Если я хотя бы попробую быть собой?
Утро было тихим. Непривычно тихим. Никто не звонил в дверь, никто не кричал. Я встала поздно — в девять, первый раз за месяцы. Прошла на кухню. Соня сидела за столом с альбомом.
— Мамочка, я тебе чай принесла! — Она протянула кружку — тёплую, с размешанным сахаром. — Это твой выходной.
Я взяла чай, села рядом. За окном шёл дождь, серый и мягкий. Квартира была наполнена тишиной — не гнетущей, а какой-то бережной.
— Спасибо, Сонечка.
Она прижалась ко мне, положила голову на плечо. Я закрыла глаза, вдохнула запах её волос.
Это можно было бы не заметить.
Если бы вчера я снова согласилась.
Паша вышел из комнаты, сел напротив.
— Мам, а можно сегодня в кино? Втроём?
— Можно.
— Правда? — Он улыбнулся — впервые за неделю. — Круто.
Игорь появился ближе к обеду. Прошёл на кухню, налил себе кофе. Посмотрел на меня.
— Мать звонила. Сказала, ты неправильно поступила.
— Знаю.
— Она сказала, что стыдно так себя вести.
— Я не считаю, что стыдно.
Он помолчал, потёр затылок.
— Вер, ты правда думаешь, что это было правильно?
— Да.
— Но Анна теперь обижена. Мать тоже. Они говорят…
— Игорь, — я повернулась к нему, — а тебе не всё равно, что я чувствую?
Он моргнул.
— Мне не всё равно.
— Тогда послушай. Я больше не могу быть для всех удобной. Я устала. Я хочу иногда думать о себе. О наших детях. Это эгоистично?
— Нет, но…
— Тогда поддержи меня. Хоть раз.
Он смотрел на меня долго, потом медленно кивнул.
— Ладно. Попробуем.
Это было не «да». Но это было что-то.
Следующая неделя прошла в странной тишине. Анна не звонила. Людмила не приходила. Игорь был сдержан, осторожен. Я ходила на работу, возвращалась домой, проводила вечера с детьми. Читали книжки, смотрели мультики, просто сидели рядом.
Соня спросила однажды:
— Мам, а теперь всегда так будет?
— Не знаю, Сонечка. Но я постараюсь.
В пятницу, когда я ехала домой в автобусе, смотрела в окно. Город проплывал мимо — серый, усталый, привычный. Рядом сидела женщина с двумя пакетами, вымотанная, с закрытыми глазами. Я узнала в ней себя — прежнюю.
Ту, которая боялась сказать нет.
Телефон завибрировал. Анна. Я посмотрела на экран, потом положила телефон обратно в карман.
Не сейчас.
Может, потом. Может, завтра. Но сейчас — нет.
Дома пахло супом. Паша накрывал на стол, Соня раскрашивала что-то на полу. Игорь сидел на диване, листал журнал. Он поднял голову, когда я вошла.
— Привет.
— Привет.
— Мать опять звонила. Спрашивала, как ты.
— И что ты сказал?
— Что нормально. — Он помолчал. — Вера, а ты правда… ну, не жалеешь?
Я сняла куртку, прошла на кухню. Налила себе чай, села за стол. Посмотрела на своих детей — спокойных, улыбающихся.
— Нет. Не жалею.
Он кивнул.
— Ясно.
Вечером, когда дети легли спать, я сидела на кухне одна. За окном темнело, где-то лаяла собака. В чашке остывал чай. Я смотрела в своё отражение на тёмном стекле окна — уставшее, с морщинками у глаз, седой прядью в волосах.
Я больше не та, кто соглашается на всё.
Жизнь наверняка ещё попросит меня о чём-то неудобном. Анна рано или поздно снова позвонит. Людмила придёт с новыми наставлениями. Игорь, возможно, опять попросит потерпеть.
Но теперь я знаю: иногда достаточно промолчать, а иногда — важнее всего сказать своё «нет».
Даже если это не понравится никому.
Даже если придётся остаться одной на своей стороне.
Потому что на этой стороне — я сама. И мои дети, которым нужна мама. Не функция, не бесплатная няня для всех. А просто мама.
Я допила чай, поставила чашку в раковину. Выключила свет.
Завтра будет новый день. Может, лёгкий. Может, снова трудный.
Но он будет моим.
