Когда свекровь положила на стол ключи от квартиры, Вера поняла — началось что-то страшное.
— Вот, держи, доченька. Теперь это твоё. Моё последнее благословение.
Валентина Петровна говорила тихо, почти шёпотом, но в этой тишине был такой надрыв, такая театральная жертвенность, что у Веры внутри всё сжалось. Ключи лежали на клеёнке, блестящие, новенькие, только что из магазина. Рядом лежал документ в синей папке. Дарственная. На имя Веры Игоревны Соколовой.
— Что это? — Вера подняла глаза на свекровь, не понимая.
— Дарю тебе квартиру. Всё честно, через нотариуса. Завтра идём, оформляем. Я уже записалась. — Свекровь улыбнулась, и эта улыбка была такой мученической, что хотелось отвернуться.
Вера посмотрела на мужа. Олег сидел рядом, уставившись в телефон, и делал вид, что его здесь нет. Пальцы его нервно теребили край футболки. Он явно знал. Знал заранее. И молчал.
— Валентина Петровна, я не понимаю. Какая квартира? Ваша?
— Да, моя. Та самая двушка на Текстильщиков. Пятый этаж, окна во двор. Помнишь, мы с тобой туда ездили полгода назад, я тебе её показывала? Ты сказала, что квартирка уютная.
Вера помнила. Они действительно ездили туда. Свекровь тогда говорила, что хочет сдавать эту квартиру, получать дополнительный доход. Вера помогала мыть окна, развешивала новые шторы. Просто помогала, как невестка помогает пожилому человеку. Ничего особенного. Обычная помощь.
— Но зачем мне её дарить? Я не понимаю.
Свекровь вздохнула глубоко, страдальчески, положила руку на грудь.
— А куда мне её деть? Я старая, больная. Мне осталось недолго. Пусть хоть тебе пригодится. Будешь сдавать, деньги получать. Или продашь, если надо. Детям на образование отложишь.
Вера медленно взяла папку с документами. Открыла. Там действительно был проект договора дарения. Всё по-настоящему. Адрес квартиры, кадастровый номер, её данные как одаряемой. Внизу пустые строчки для подписей. Завтра, значит, к нотариусу.
Что-то было не так. Вера чувствовала это всем нутром. Свекровь не из тех людей, кто просто так раздаёт квартиры. Семь лет она прожила с Олегом, семь лет наблюдала, как свекровь планирует каждую копейку, как считает, кто сколько съел на семейных обедах, как намекает, что невестка могла бы купить продукты подороже. И вдруг — на, держи квартиру.
— Я подумаю, — осторожно сказала Вера.
— Что тут думать? — Свекровь всплеснула руками. — Тебе квартиру дарят! Люди мечтают о таком! А ты думаешь!
— Мам, ну ты же сама понимаешь, это серьёзное решение, — подал наконец голос Олег, не поднимая взгляда от телефона.
— Я понимаю, сынок. Я всё понимаю. Только я уже не могу. Не могу я больше, сил нет. — Свекровь закрыла лицо ладонями. — Живу одна, никому не нужная. Вы приезжаете раз в месяц, на часок. А мне каждый день страшно. Сердце болит, давление скачет. Вдруг мне плохо станет? Кто поможет? Соседи? Они сами еле ходят.
Вера с Олегом переглянулись. Вот оно. Вот откуда ветер дует.
— То есть вы хотите к нам переехать? — уточнила Вера.
— Ну… если можно. Ненадолго. Пока мне полегче не станет. Или пока в доме престарелых место не освободится. Я уже на очередь встала, знаешь ли. Но там ждать надо, полгода минимум. — Свекровь достала из сумочки платочек, промокнула несуществующие слёзы.
Вера сглотнула. Их с Олегом однокомнатная квартира была размером с птичью клетку. Двадцать восемь метров. Кухня совмещена с комнатой. Диван, на котором они спали, стоял в трёх метрах от холодильника. Втроём они тут просто не поместятся физически.
— Валентина Петровна, ну как же мы? У нас же… — начала было Вера.
— Я на полу спать буду! Мне ничего не надо! Только крышу над головой! — Свекровь схватила её за руку. — Вера, доченька, ты же добрая. Ты же не выгонишь старую женщину на улицу?
Вера посмотрела на Олега. Он молчал. Сидел, уткнувшись в этот проклятый телефон, и молчал. Губы его были сжаты в тонкую линию. Он ждал. Ждал, что она решит. Что она скажет. Потому что сказать «нет» собственной матери он не мог. А сказать «да» — тоже. Поэтому он просто исчез. Сидел здесь телом, а сам улетел куда-то далеко, где его не касается этот разговор.
— Давайте завтра всё обсудим, — выдавила из себя Вера. — Мне нужно… подумать.
Свекровь обиженно поджала губы, забрала ключи со стола.
— Ну конечно, думай. Только помни: завтра в два часа запись к нотариусу. Если опоздаем, потеряем очередь. А новую ждать месяц. — Она встала, натянула пальто. — Я пойду. Вижу, я тут лишняя. Буду дома сидеть. Одна. В своей пустой квартире. Может, не доживу до завтра.
Она ушла, оставив за собой шлейф тяжёлых вздохов и хлопнувшую дверь.
Олег продолжал смотреть в телефон.
— Ты что молчишь? — спросила Вера. Голос её был спокойным, но руки тряслись.
— А что говорить? — он пожал плечами. — Мама старая. Ей правда страшно одной.
— И что, она теперь здесь будет жить? В нашей однушке? Где, Олег? На потолке?
— Ну недолго же. Она сама сказала, полгода максимум. Найдёт место в доме престарелых и переедет.
Вера рассмеялась. Коротко, зло.
— Олег, ты правда в это веришь? В дом престарелых? Твоя мама? Которая каждый божий день повторяет, что дома престарелых — это позор для детей?
Он наконец оторвался от телефона. Посмотрел на неё усталыми глазами.
— Что мне делать, Вера? Она моя мать. Я не могу её бросить.
— А меня ты можешь?
Он не ответил. Отвёл взгляд.
Вера встала, подошла к окну. На дворе стоял ноябрь, серый, мокрый, безнадёжный. Снег ещё не выпал, но дождь уже перестал. Земля была чёрной, голые деревья тянули к небу свои ветки, как руки утопающих. Она думала о том, что семь лет назад, когда они с Олегом только поженились, она представляла себе их жизнь совсем по-другому. Они должны были копить на большую квартиру. Рожать детей. Путешествовать. Строить что-то своё, только их двоих. А вместо этого получилась какая-то странная конструкция, в центре которой всегда была свекровь. Невидимая, но вездесущая. Она звонила каждый день. Она обижалась, если они не приезжали в выходные. Она говорила Олегу, что он изменился, стал чужим, что невестка его испортила.
И вот теперь — вишенка на торте. Квартира в обмен на свободу. Сделка века.
— Я не подпишу эту дарственную, — сказала Вера, не оборачиваясь.
— Почему? — голос Олега был растерянным.
— Потому что это ловушка. Твоя мама не собирается никуда переезжать. Она останется с нами навсегда. А квартира эта нужна ей как крючок. Как верёвка на моей шее. Я буду ей должна. Всю оставшуюся жизнь. За каждый её вздох, за каждую таблетку от давления.
— Ты преувеличиваешь.
— Правда? — Вера развернулась. — Тогда почему она дарит квартиру мне, а не тебе? Ты её сын. Законный наследник. Логично было бы оформить на тебя.
Олег задумался. Действительно, почему?
— Потому что, — продолжила Вера, — она хочет, чтобы я была виновата. Чтобы я была той, кто получил квартиру. А значит, я обязана терпеть. Молчать. Ухаживать. Благодарить. Иначе я — неблагодарная стерва, которой квартиру подарили, а она тут нос воротит.
— Мама не такая.
— Олег, твоя мама именно такая.
Он помолчал. Потом тихо спросил:
— А если я попрошу? Если скажу, что мне это важно?
Вера посмотрела на него долгим взглядом.
— Тогда я подпишу. Но ты должен понимать, что произойдёт дальше. Она переедет к нам. Займёт диван. Мы будем спать на полу, на матрасе. Она будет готовить то, что любит она, критиковать то, как я убираю, комментировать, во что я одета, когда я ложусь спать и когда встаю. Она будет ждать нас с работы у двери, как обиженное привидение. А ты будешь молчать. Потому что она твоя мать, и ты не можешь ей перечить. И через год, максимум два, я уйду. Не потому, что я плохой человек. А потому что я больше не смогу.
Олег побледнел.
— Ты уйдёшь?
— Уйду. Потому что я люблю тебя, но я не могу любить нас троих. Понимаешь? Я выходила замуж за тебя. Не за комплект из тебя и твоей матери. И я не собираюсь проживать оставшуюся жизнь третьей лишней в вашей семье.
Она взяла куртку, сумку.
— Я пойду прогуляюсь. Подумаю. А ты тоже подумай. Хорошенько. О том, с кем ты хочешь прожить следующие тридцать лет. Со мной или с мамой.
Она вышла, закрыла за собой дверь. Села на лестнице, прямо на холодной ступеньке, прислонилась спиной к стене. Слёзы подступили к горлу, но она их сдержала. Плакать было бессмысленно. Надо было думать.
Вера достала телефон, открыла заметки. Написала: «Варианты». Стала перечислять.
Вариант первый: согласиться. Получить квартиру, впустить свекровь в дом, смириться. Плюсы: квартира, можно потом продать, улучшить жилищные условия. Минусы: потеря личной жизни, постоянный контроль, разрушение брака.
Вариант второй: отказаться. Не подписывать дарственную, не пускать свекровь. Плюсы: сохранить свою территорию, свои границы. Минусы: Олег обидится, свекровь возненавидит окончательно, будут считать её жестокой и корыстной.
Вариант третий: предложить компромисс. Снять свекрови жильё рядом, помогать деньгами, навещать чаще. Плюсы: все довольны, каждый на своей территории. Минусы: дорого, съест весь бюджет, копить на свою квартиру станет невозможно.
Она перечитала список. Ни один вариант не казался правильным. Везде была ловушка.
Телефон завибрировал. Сообщение от Олега: «Вернись, пожалуйста. Давай поговорим нормально».
Вера поднялась, отряхнула джинсы. Вернулась в квартиру.
Олег сидел на том же месте, но телефон уже лежал на столе. Он смотрел в окно.
— Я позвонил маме, — сказал он. — Сказал, что нам нужно время подумать. Что мы не готовы принять такое решение за один вечер.
— И что она?
— Плакала. Говорила, что я её предал. Что выбрал жену, а не мать. Что она меня двадцать восемь лет растила одна, после смерти отца, а я вот так с ней.
Вера села напротив.
— И что ты ответил?
— Я сказал, что люблю её. Но что у меня есть своя семья. И что мы найдём другое решение.
— Какое?
Олег посмотрел на неё.
— Не знаю. Но я точно знаю, что не хочу тебя потерять. И я не хочу, чтобы мама жила с нами. Потому что ты права. Мы не выдержим этого. Я не выдержу. Потому что я буду разрываться между вами. И в итоге потеряю обеих.
Вера почувствовала, как внутри что-то отпускает. Этот узел, который сжимал грудь последние несколько часов, чуть ослаб.
— Так что теперь?
— Теперь мы идём к ней вместе. Завтра. И объясняем, что дарственную подписывать не будем. Но что мы готовы помогать ей по-другому. Найдём сиделку, которая будет приходить несколько раз в неделю. Поставим ей тревожную кнопку, которая вызывает скорую. Будем чаще её навещать, вместе, а не по очереди. Сделаем всё, чтобы ей не было страшно и одиноко. Но жить с нами она не будет.
— Она обидится.
— Обидится, — согласился Олег. — Но это её выбор. Я не могу жить так, чтобы всем было хорошо, кроме нас с тобой. Я пытался. Семь лет пытался. Устал.
Вера взяла его за руку.
— Мне страшно. Она же твоя мама. Вдруг ей правда нужна помощь? Вдруг мы поступаем жестоко?
— Ей нужна помощь. Но не такая. Ей нужна не квартира и не контроль над нашей жизнью. Ей нужно чувствовать себя нужной и любимой. И мы дадим ей это. Но не ценой нашего брака.
Они сидели, держась за руки, и смотрели друг на друга. В окно стучал дождь. Где-то внизу хлопнула дверь подъезда, кто-то громко смеялся. Жизнь продолжалась. И их жизнь тоже продолжится. Но уже по-другому. С границами. С правом говорить «нет». С правом защищать своё пространство, свою семью, своё будущее.
На следующий день они пришли к свекрови вдвоём. Валентина Петровна встретила их при полном параде: причёсана, накрашена, на столе пироги.
— Ну что, поехали к нотариусу? — спросила она бодро, но в глазах притаилась настороженность.
— Мам, садись, пожалуйста, — сказал Олег. — Нам надо поговорить.
Свекровь села, сложила руки на коленях. Лицо её стало каменным.
Олег говорил долго. Спокойно, без обвинений. Он говорил, что любит её и переживает за неё. Что они с Верой готовы помогать, но по-другому. Что жить втроём в однушке невозможно, это убьёт их всех. Что он понимает её страх, но решение дарить квартиру в обмен на проживание — это неправильно. Что это похоже на сделку, а семья не должна строиться на сделках.
Вера молчала. Просто сидела рядом, поддерживая его своим присутствием.
Свекровь слушала, и лицо её темнело с каждым словом. Когда Олег закончил, она встала.
— Значит, так, — её голос был холодным, как лёд. — Ты выбрал её. Окончательно. После всего, что я для тебя сделала.
— Мам, это не про выбор…
— Нет, это именно про выбор! — она перебила его. — Я тебе квартиру предлагаю, а ты мне — сиделку! Как инвалиду какому-то! Ты понимаешь, что ты говоришь?!
— Валентина Петровна, — впервые заговорила Вера. — Мы не хотим вас обидеть. Правда. Мы просто хотим, чтобы у каждого было своё пространство. Чтобы вы могли жить спокойно, и мы тоже.
— Молчи! — свекровь ткнула в неё пальцем. — Это ты его настроила! Это всё ты! Мой сын никогда бы так не поступил!
— Мама, прекрати, — Олег встал. — Веру не трогай. Это моё решение. Моё. И я за него отвечаю.
Свекровь смотрела на него, и в глазах её было такое разочарование, такая обида, что хотелось всё взять назад, согласиться, подписать что угодно. Но Олег стоял твёрдо.
— Ладно, — сказала она наконец. — Я всё поняла. Идите. Идите оба. И больше не приходите. Раз я вам не нужна.
— Мам…
— Идите, я сказала!
Они ушли. Вера плакала в лифте, уткнувшись Олегу в плечо. Он гладил её по голове и сам сглатывал слёзы.
— Мы правильно поступили? — спросила она.
— Не знаю. Но по-другому было нельзя.
Прошло два месяца. Свекровь не звонила. Олег пытался дозвониться до неё несколько раз, но она не брала трубку. Они ездили к ней, звонили в дверь — она не открывала. Один раз соседка сказала, что Валентина Петровна дома, она видела её утром, но разговаривать не хочет ни с кем.
Вера чувствовала вину. Тяжёлую, давящую вину. Они ведь действительно отказались от пожилого человека, так? Или нет? Или они просто защитили свою семью?
И вот в конце января Олегу позвонила та самая соседка.
— Ваша мама попросила передать: она согласна. На сиделку, на кнопку, на всё. Только чтобы вы приехали. Она скучает.
Они приехали в тот же вечер. Свекровь открыла дверь, исхудавшая, постаревшая, но живая. Она молча обняла сына, потом, помедлив, обняла Веру.
— Простите меня, — сказала она тихо. — Я не права была. Я испугалась одиночества и решила, что могу вас заставить. Но заставить любить нельзя. И заставить жить вместе тоже нельзя.
Они пили чай на той же кухне, где два месяца назад был скандал. Говорили о сиделке, о тревожной кнопке, о том, как часто они будут приезжать. Свекровь больше не упоминала про квартиру и дарственную. Она просто была благодарна, что они рядом.
Вера смотрела на неё и вдруг поняла: свекровь не была монстром. Она была просто испуганной старой женщиной, которая боялась умереть в одиночестве. И пыталась купить любовь и внимание единственным, что у неё было — квартирой. Но любовь не покупается. Она даётся добровольно. Или не даётся вообще.
Через неделю к Валентине Петровне стала приходить сиделка — тётя Галя, добрая женщина за пятьдесят. Она помогала с уборкой, готовила обеды, просто разговаривала. Олег с Верой приезжали теперь каждую субботу, привозили продукты, гуляли вместе в парке. Иногда оставались ночевать, но уже как гости, а не как пленники.
Свекровь больше никогда не предлагала им переехать к ней. И дарственную ту порвала. Сказала, что оставит квартиру Олегу в наследство, когда придёт время. А пока она живёт в ней сама, и это правильно.
И всем стало легче. Потому что границы — это не жестокость. Границы — это уважение. К себе, к другим, к тому пространству, в котором каждому нужно дышать свободно.
