— Смотри мне в глаза и скажи, что он от моего Кирилла! Ну? Молчишь? То-то же!
Зоя Петровна стояла посреди кухни, широко расставив ноги, скрестив руки на груди — монумент непоколебимой уверенности в собственной правоте. Её массивная фигура в застиранном халате казалась ещё более внушительной в свете тусклой лампочки. Утреннее солнце робко пробивалось сквозь грязноватое окно, освещая пыль, что кружилась в воздухе, точно свидетели этой безобразной сцены.
Таня сжала кулаки так, что кольцо — обручальное, подаренное Кириллом три года назад назад — больно впилось в палец. Она стояла у плиты, где только что помешивала кашу для Мишки. Двухлетний сын сопел в соседней комнате, не ведая, какой ураган разразился на его крошечной вселенной.
— Зоя Петровна, я не понимаю, с чего вы взяли… — начала было Таня, но свекровь перебила её резким взмахом руки.
— Не понимаешь? А я тебе сейчас объясню! — Голос её звучал торжествующе, почти радостно. — Вчера встретила Клавдию Семёновну из четвёртого подъезда. Она мне такое рассказала! Видела тебя, милая моя, на остановке. С мужчиной. Обнимались вы там, целовались!
Таня почувствовала, как земля уходит из-под ног. Вчера… вчера она действительно встретила Сергея. Своего двоюродного брата, которого не видела пять лет. Он приехал из Новосибирска, они обнялись, конечно. От радости, от неожиданности. Но как объяснить это этой женщине, которая уже вынесла приговор?
— Это был мой двоюродный брат, — тихо произнесла Таня, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой комок. — Сергей. Он…
— Брат! — расхохоталась Зоя Петровна, и этот смех был хуже любого оскорбления. — Конечно, брат! У всех таких, как ты, обязательно находится «брат» или «друг детства»! Думаешь, я вчера родилась?
Таня оглянулась на дверь в комнату, где спал Мишка. Господи, только бы не проснулся. Только бы не слышал этого кошмара.
— Я могу позвонить Сергею прямо сейчас, — сказала она, доставая телефон. — Он всё подтвердит.
— Телефон! — фыркнула свекровь. — Ты что, совсем за дуру меня держишь? Любой актёр разыграет спектакль. Нет уж, дорогуша. Гулящая, вот ты кто! Немедленно делай тест ДНК, вот тогда и поговорим! Мой сынок не будет растить чужих!
Слова ударили, как пощёчины. Одна за другой. Таня вцепилась в край стола, чтобы не упасть. Тест ДНК. На Мишку. На её солнышко, её мальчика, который каждое утро первым делом бежал обниматься, который смеялся так заразительно, что хотелось смеяться вместе с ним…
— Вы не имеете права, — прошептала она. — Не смеете…
— Ещё как имею! — отрезала Зоя Петровна. — Я мать. И я вижу насквозь таких, как ты. Красивенькая, тихонькая, скромница. А на деле — кто знает, сколько у тебя их было! Может, и до свадьбы кто-то имелся, а?
Что-то щёлкнуло внутри Тани. Не сломалось — именно щёлкнуло, как выключатель. Три года она терпела. Три года слушала намёки, упрёки, недовольное сопение по поводу и без. Три года жила в этой квартире, где каждый её шаг контролировался, каждое действие обсуждалось и осуждалось. Кирилл… её любимый, добрый Кирилл уверял, что мама просто волнуется, что она привыкнет, что нужно потерпеть. И она терпела. Ради него. Ради их семьи.
Но это… это было слишком.
— Хорошо, — ровно произнесла Таня, поднимая голову и глядя свекрови прямо в глаза. — Сделаем тест. Прямо сегодня.
Зоя Петровна слегка опешила. Видимо, ожидала слёз, криков, оправданий. Но не такого спокойствия.
— Вот и умница, — протянула она с подозрением. — Значит, согласна. Интересно…
— Согласна, — повторила Таня. — Но при одном условии.
— Ещё и условия ставить вздумала!
— Когда результат покажет, что Миша — сын Кирилла, вы съедете из этой квартиры. Навсегда. И больше никогда не будете вмешиваться в нашу жизнь.
Тишина повисла густая, вязкая. Где-то за окном пролаяла собака. Капал кран в ванной — Кирилл всё собирался починить, да руки не доходили. А каша на плите начала пригорать, наполняя кухню горьковатым запахом.
Лицо Зои Петровны налилось багровым румянцем.
— Ты… да как ты смеешь! Это моя квартира! Я здесь прописана!
— Квартира Кирилла, — спокойно поправила Таня. — Он получил её по наследству от дедушки. А вы здесь прописаны временно, пока не найдёте своё жильё. Помните, три года назад вы обещали, что это ненадолго?
Три года назад всё было иначе. Зоя Петровна только что развелась со вторым мужем, осталась без жилья. Кирилл, добрейшей души человек, не мог бросить мать на улице. «Поживёт немного, — говорил он Тане, целуя её в макушку. — Она найдёт что-нибудь, переедет. Потерпи, родная».
Но Зоя Петровна не искала. Зачем, если здесь было тепло, уютно, и можно было командовать молодой парой, как своими подданными?
— Ты… ты выгнать меня хочешь? — прошипела свекровь. — Родную мать моего сына?
— Я хочу, чтобы вы ответили за свои слова, — Таня шагнула вперёд, и в этом движении было столько решимости, что Зоя Петровна невольно отступила. — Вы обозвали меня… тем словом. Усомнились в моём сыне. Потребовали тест. Прекрасно. Получите тест. А когда правда выяснится — извольте освободить нашу жизнь от вашего присутствия.
— Кирилл никогда не позволит! — выкрикнула Зоя Петровна.
— Кирилл — мой муж. И он любит своего сына. Когда узнает, что вы о нём подумали…
В этот момент в комнате заплакал Мишка. Тоненький, испуганный плач. Он проснулся. Услышал крики.
Таня развернулась и пошла к двери, но Зоя Петровна схватила её за локоть.
— Погоди. Может, не надо теста этого?
Таня обернулась. В глазах свекрови впервые мелькнуло что-то похожее на страх.
— Почему? Боитесь правды?
— Да какая правда… Может, Клавдия Семёновна ошиблась. Зрение у неё неважное…
— Нет, — твёрдо сказала Таня. — Теперь уже нет пути назад. Вы начали эту игру, Зоя Петровна. Придётся доиграть до конца.
Она высвободила руку и вошла в комнату, где её малыш сидел в кроватке, вытирая кулачками мокрые глаза. Взяла его на руки, прижала к себе, чувствуя, как крохотное сердечко стучит о её грудь.
— Тише, солнышко. Всё хорошо. Мама здесь.
Но ничего не было хорошо. И пока Таня качала сына, пытаясь успокоить его и себя, в голове её уже выстраивался план. Нужно позвонить Кириллу на работу. Нужно рассказать ему всё — немедленно, пока свекровь не успела представить события в своём свете. Нужно записаться в клинику на этот чёртов тест.
И нужно наконец перестать терпеть.
За стеной Зоя Петровна ходила по кухне тяжёлыми шагами. Бормотала что-то себе под нос. Хлопала дверцами шкафов. А Таня сидела на краю детской кроватки и смотрела в окно, где начинался обычный весенний день: птицы пели, солнце поднималось выше, люди спешили на работу.
Только вот в её жизни обычным этот день точно не станет.
Кирилл примчался через два часа. Бледный, растерянный, он ворвался в квартиру и замер на пороге, оглядывая погром. Диванные подушки валялись на полу, книжная полка была опрокинута, детские игрушки разбросаны по всей прихожей. А из кухни доносился истеричный голос матери.
— Сынок! Наконец-то! Спаси меня от этой… от этой змеи подколодной! Она меня выгнать хочет! Родную мать твою на улицу!
Таня сидела в комнате на полу рядом с Мишкой, который испуганно жался к ней, обхватив ручками за шею. Она не плакала. Слёзы кончились где-то между десятым и одиннадцатым кругом ада, который устроила Зоя Петровна за эти два часа.
Кирилл зашёл в комнату, присел на корточки рядом.
— Танюш, что случилось? Мама говорит какие-то… — он запнулся, глядя на красные глаза жены. — Господи, что она с тобой сделала?
— Спроси лучше, что она сказала про твоего сына, — тихо ответила Таня.
Она рассказала. Коротко, без лишних эмоций. Про Клавдию Семёновну, про обвинения, про тест ДНК. Кирилл слушал, и лицо его постепенно каменело. Когда Таня закончила, он медленно поднялся и вышел на кухню.
— Мама, это правда? Ты правда сказала, что Миша…
— Я имела право усомниться! — взвилась Зоя Петровна. — Меня соседка предупредила! Клавдия видела собственными глазами, как твоя женушка с каким-то типом обнималась! При всех! У остановки!
— Это был её двоюродный брат из Новосибирска, — ровным голосом произнёс Кирилл. — Сергей. Я с ним по видеосвязи вчера разговаривал. Он специально приезжал Таню навестить, пока я на работе был.
Зоя Петровна осеклась на полуслове.
— Откуда я могла знать… Клавдия же…
— Клавдия Семёновна — сплетница и алкоголичка. Весь дом это знает. Кроме тебя, видимо.
— Кирюша, ну я же не со зла! Я за тебя переживала!
— За меня? — Голос сына стал жёстче. — Ты назвала мою жену… этим словом. Ты усомнилась в моём сыне. И потом устроила здесь, судя по всему, настоящий дебош.
— Это она! Она меня спровоцировала! Сказала, что выгонит меня! Куда я пойду, Кирюша? Мне некуда!
В дверь позвонили. Резко, настойчиво. Кирилл открыл — на пороге стояла соседка снизу, Галина Фёдоровна, пенсионерка с третьего этажа. За её спиной виднелся участковый Степан Викторович, которого в доме все знали.
— Простите, Кирилл, — смущённо начала Галина Фёдоровна. — Тут такой грохот с утра… Мы думали, может, помощь нужна? Я участкового позвала, на всякий случай.
Зоя Петровна вылетела в прихожую, как торнадо.
— Вот! Теперь ещё и полицию на меня вызвали! На родную мать! Это всё она! — она ткнула пальцем в сторону комнаты, где сидела Таня. — Она меня по углам гоняет, издевается!
Степан Викторович, мужчина лет сорока пяти с усталым лицом и спокойными глазами, окинул взглядом разгромленную квартиру.
— Здравствуйте. Есть жалобы на шум. Что происходит?
— Недоразумение семейное, — попытался сгладить ситуацию Кирилл. — Извините, что побеспокоили.
— Какое недоразумение! — не унималась Зоя Петровна. — Она меня выгнать хочет! Я здесь прописана! Это моё право жить здесь!
— Временно прописана, — вышла из комнаты Таня с Мишкой на руках. Мальчик уткнулся лицом ей в плечо. — На три месяца. Три года назад. Срок давно истёк.
Галина Фёдоровна сочувственно посмотрела на Таню. Они иногда встречались у подъезда, болтали о мелочах. Добрая была женщина, всегда помогала с коляской, когда Таня одна с Мишкой управлялась.
— Деточка, у тебя всё в порядке? — тихо спросила она. — Может, чаю принести? Или к нам спуститесь, пока здесь все успокоится?
— Никуда она не пойдёт! — гаркнула Зоя Петровна. — Это она должна уйти! Я тут хозяйка!
— Мама, замолчи, — отрезал Кирилл, и в его голосе прозвучала такая злость, что Зоя Петровна опешила. Никогда — никогда! — сын не разговаривал с ней таким тоном.
Степан Викторович достал блокнот.
— Значит так. Зафиксирую нарушение общественного порядка. Соседи жалуются на крики, грохот. Это первое предупреждение. Будет повторяться — составим протокол. — Он посмотрел на Кирилла. — Вопрос с пропиской решайте через миграционную службу. Если человек проживает по истёкшей временной регистрации, это нарушение.
— Да как вы смеете! Я мать! У меня права есть!
— Права есть у всех, — устало ответил участковый. — И у молодой семьи тоже. Разбирайтесь по-человечески, без скандалов. А то доведёте до греха.
Когда соседи и участковый ушли, Зоя Петровна рухнула на диван и залилась слезами. Настоящими, горькими. Она понимала — всё пошло не так. Совсем не так, как планировалось.
— Кирюша, сыночек, я же не хотела… Я думала… — всхлипывала она.
— Что ты думала, мам? — Кирилл сел рядом, но не обнял, не утешил. Просто сидел, глядя в пол. — Что разрушишь мою семью, и мне станет легче?
— Я хотела тебя защитить!
— От кого? От женщины, которая три года терпит твои выходки? Которая встаёт в шесть утра, чтобы приготовить тебе завтрак? Которая ухаживала за тобой, когда ты болела?
— Но я мать…
— И Таня — мать. Моего сына. Твоего внука. Которого ты сегодня назвала…
Он не договорил. Встал, подошёл к окну. За стеклом голуби сидели на карнизе, воркуя свои незамысловатые песни. Обычная жизнь продолжалась там, за окном. А здесь, внутри, всё летело в пропасть.
— У тебя есть неделя, — наконец произнёс Кирилл, не оборачиваясь. — Найди жильё. Я помогу с арендой первое время. Но жить здесь ты больше не можешь.
— Кирилл! Ты не можешь этого сделать! Я же твоя мать!
— Именно поэтому я и даю тебе неделю, а не прошу съехать сегодня же. — Он обернулся, и на лице его было столько боли, что Зоя Петровна сжалась. — Ты перешла черту, мам. Ту самую, за которой семья. Моя семья.
Таня всё это время стояла в дверях комнаты, укачивая наконец уснувшего Мишку. Она смотрела на мужа, и в груди что-то сжималось — от жалости к нему, от облегчения, от усталости. Кирилл выбрал. Наконец-то выбрал.
Зоя Петровна поднялась с дивана, шатаясь.
— Вы пожалеете, — прошипела она, глядя на Таню. — Ещё пожалеете оба. Я найду способ доказать, что я права. Я…
— Мама, уйди в свою комнату, — устало попросил Кирилл. — Пожалуйста.
Она ушла, хлопнув дверью. А молодые супруги остались стоять посреди разгромленной квартиры, и между ними повисло молчание. Не тяжёлое — просто усталое. Молчание людей, которые вместе пережили бурю и теперь разгребают обломки.
— Прости, — тихо сказал Кирилл.
— За что?
— За то, что не увидел раньше. За то, что заставлял тебя терпеть.
Таня подошла к нему, положила голову ему на плечо. Мишка сопел между ними, тёплый, родной, безусловно их.
— Главное, что увидел сейчас, — прошептала она.
А за стеной Зоя Петровна звонила кому-то по телефону, и голос её звучал злобно и решительно. Она не сдавалась. Ещё нет.
На четвёртый день Зоя Петровна исчезла. Просто собрала вещи и ушла, не сказав ни слова. Кирилл нашёл на кухонном столе записку: «Живите, как хотите. Я больше не буду вам мешать».
Таня не поверила. Слишком просто. Слишком тихо для женщины, которая четыре дня ходила мрачнее тучи, швыряла посуду и бормотала себе под нос проклятия. Но Кирилл вздохнул с облегчением.
— Наверное, всё-таки поняла. Мама, конечно, сложный человек, но не злая же в глубине души.
Таня промолчала. Она слишком хорошо знала свою свекровь.
Прошла неделя
Спокойная, тихая. Мишка снова смеялся, Кирилл вернулся к обычному графику работы, а Таня впервые за три года почувствовала, что может свободно дышать в собственном доме. Они даже начали делать ремонт в комнате, которую раньше занимала Зоя Петровна — собирались устроить там игровую для Мишки.
А потом позвонила Галина Фёдоровна.
— Танечка, дорогая, спустись ко мне на минутку. Одна. Это важно.
Соседка встретила её с серьёзным лицом, провела на кухню, налила чай.
— Не знаю, говорить ли… Но ты должна знать. Вчера видела твою свекровь у подъезда. Она с какой-то женщиной разговаривала. Я случайно услышала… — Галина Фёдоровна помялась. — Зоя Петровна предлагала ей деньги. За что — не расслышала толком, но речь шла о тебе. И о каких-то «доказательствах».
Кровь застыла в жилах у Тани.
— Какая женщина?
— Не знаю. Молодая, лет тридцати. Крашеная блондинка, яркая такая. Они о чём-то договорились, деньги передали, и та ушла.
Таня вернулась домой с тяжёлым предчувствием. Что задумала Зоя Петровна? Нанять кого-то? Подстроить компромат? Или…
Ответ пришёл на следующий день. Кириллу на работу позвонила незнакомая женщина. Представилась Светланой, сказала, что работает с Таней в благотворительном фонде и что у неё с одним мужчиной был роман. Давно, ещё до рождения Мишки, но она молчала, а теперь решила рассказать правду, потому что «совесть замучила».
Кирилл приехал домой бледнее полотна.
— Мне звонила какая-то Светлана, — сказал он, глядя Тане в глаза. — Говорит, что у тебя был роман с кем-то…
— Я никогда не работала ни в каком фонде, — спокойно ответила Таня. — И никакой Светланы не знаю. Это твоя мать, Кирилл. Она наняла кого-то.
Он хотел возразить, но в его глазах уже мелькали сомнения. Маленькие, едва заметные, но они были. И Таня это увидела.
— Ты мне не веришь.
— Верю! Конечно, верю… Просто…
— Просто твоя мать за неделю отравила тебе мозг настолько, что теперь каждая безумная ложь кажется тебе возможной.
— Танюш, не надо…
Но она уже шла в комнату, доставала телефон. Набрала номер, включила громкую связь. Сергей ответил на третий гудок.
— Привет, сестрёнка! Как дела?
— Серёжа, скажи Кириллу, кто ты мне.
— Эм… Двоюродный брат. А что случилось?
— И мы виделись месяц назад?
— Ну да, я приезжал в командировку. Мы у остановки встретились, ты меня чуть не задушила от радости, — Сергей рассмеялся. — Киря, ты там совсем? Я же тебе фотки скидывал потом!
Кирилл закрыл лицо руками.
— Извини, Серёга. Всё нормально.
Когда разговор закончился, повисла неловкая пауза. Кирилл подошёл к Тане, попытался обнять, но она отстранилась.
— Знаешь, что страшнее всего? — тихо сказала она. — Не то, что твоя мать готова разрушить нашу семью. А то, что ты — хоть на секунду, но усомнился. И эта секунда будет теперь всегда между нами.
— Я исправлюсь. Клянусь…
— Нет, — Таня покачала головой. — Ты пойдёшь к своей матери и скажешь ей, что её план провалился. Что если она ещё раз — слышишь? — ещё хоть раз попытается влезть в нашу жизнь, я пойду в полицию. Мошенничество, клевета, преследование. Думаешь, ей понравится судебное разбирательство в её возрасте?
Кирилл кивнул, не поднимая глаз.
Зоя Петровна сидела в съёмной однушке на окраине и смотрела в телефон. Светлана написала, что «всё облажалось, они ей не поверили, деньги не верну». Пять тысяч псу под хвост. А через час позвонил Кирилл — холодный, чужой голос, который больше не называл её «мамой», а только по имени-отчеству. Грозился судом. Запретил приближаться к внуку.
Она бросила телефон на диван. Села к окну, закурила — вредная привычка вернулась сразу, как только жизнь покатилась под откос. А ведь всего-то хотела лучшего для сына. Разве она виновата, что этот мир несправедлив? Что хорошие матери остаются одни, а всякие проходимки вьют гнёзда?
Слеза скатилась по щеке. Потом ещё одна.
«Может, и правда перегнула», — мелькнула предательская мысль.
Но тут же: «Нет. Это они неправы. Всё они».
За окном зажигались фонари. Одинокая женщина в пустой квартире курила сигарету за сигаретой, убеждая саму себя, что мир к ней несправедлив. Что виноваты все, кроме неё.
А в квартире на другом конце города Таня качала на руках Мишку перед сном, и мальчик шептал: «Мама, ты больше не грустная». И она улыбнулась, потому что это была правда. Впервые за долгое время — чистая, простая правда.
Кирилл стоял в дверях, смотрел на них. Завтра он запишется к психологу — разбираться с тем, как научиться говорить матери «нет», как не чувствовать вину за то, что выбрал счастье своей семьи. Это будет долгий путь. Но он готов.
Свекровь не сдалась. Но проиграла. Потому что иногда жизнь несправедлива даже к тем, кто громче всех кричит о несправедливости. Иногда — правда всё-таки побеждает. Не громко, не триумфально. Просто тихим вечером, когда ребёнок засыпает на руках у матери, а отец учится быть мужем, а не сыном.
