Грохот в прихожей разорвал тишину — будто ломали дверь. Элла рывком села на кровати, сердце колотилось. Три часа ночи. Вадим на корпоративе. В квартире кто-то есть.
— Осторожнее, Борис Петрович, порог! — чужой женский голос. — Детки, тише!
— Регина Викторовна, может, утром всё-таки? — мужской баритон. — Неудобно…
— Что вы! Это наша квартира! — голос свекрови прорезал ночь. — Элла! Вставай, освобождай спальню моей родне! Дроновы из Красноярска приехали, дела срочные!
Элла замерла. Три месяца она работала до полуночи над проектом торгового центра. Сегодня суббота — первый выходной, когда можно было выспаться. А Регина Викторовна привезла гостей. Четырёх. Среди ночи.
Накинув халат, Элла вышла в коридор. Свет бил в глаза. Четверо взрослых с огромными сумками — двое мужчин, женщина, девушка. Все виноватые. Регина Викторовна в ярком платье и с укладкой сияла.
— Познакомься — Дроновы, родня дальняя. Им в столице дела решать, недели две. Мест в гостиницах нет. Поэтому пусть у нас. Мы же семья.
— Почему не позвонили? — Элла старалась говорить ровно, но руки дрожали.
— Звонила Вадиму, не взял! Потом разберёмся. Собирай вещи, освобождай спальню. Дроновым кровать большая нужна, возраст. А вы с Вадимом на раскладушке, молодые ещё.
Элла посмотрела на семью Дроновых. Борис Петрович тихо сказал:
— Неудобно правда. Может, мы в гостиной…
— Никаких «может»! Элла, я жду.
Внутри что-то сломалось. Не взорвалось — просто треснуло, как старая ветка.
— Нет.
— Что — нет?
— Не освобожу спальню. Это моя квартира, Регина Викторовна. Моя с Вадимом. Хотите разместить гостей — отдайте свою комнату.
Лицо свекрови налилось краской.
— Ты что позволяешь?! Это мой дом!
— Вы прописаны. Но собственники — мы с Вадимом. Я не давала согласия.
Регина Викторовна развернулась и пошла к спальне. Элла кинулась следом, но свекровь уже распахнула дверь и щёлкнула выключателем.
На кровати спал Аркадий. Младший сын Регины Викторовны, брат Вадима. Рядом — худая девушка с выцветшими волосами. На тумбочке бутылки из-под беленькой, на полу одежда. Запах крепких напитков.
— Аркадий?! — выдохнула свекровь.
Он сел, потёр лицо.
— Мам? Ты чего?
— А ты что здесь делаешь?! Ты же под подпиской!
— Ну да. Не в тюрьме. Вадим разрешил переночевать.
Элла стояла в дверях, и внутри разливалось холодное спокойствие. Значит, пока она работала до ночи, Вадим разрешал брату устраивать притон в их спальне. Знал и молчал.
А потом написал: «Мама их привезла, я не знал, извини».
— Регина Викторовна, — сказала Элла тихо, но отчётливо. — Аркадий уходит прямо сейчас. Ваши гости разместятся в гостиной или в вашей комнате. А я лягу в своей спальне. Если не устраивает — завтра начну защищать свою долю собственности через юриста. Решайте быстро.
Свекровь медленно обернулась. Лицо белое.
— Пожалеешь.
— Может быть. Но сейчас мне всё равно.
Утром Вадим вернулся около одиннадцати. Элла сидела на кухне с чёрным кофе. В гостиной на раскладушках спали Дроновы. Регина Викторовна заперлась в комнате. Аркадий испарился ещё ночью.
Вадим бросил куртку на стул. Осунувшееся лицо, перегар и табак.
— Мама позвонила. Сказала, ты скандал устроила.
— Твоя мама привезла четверых в три часа ночи и потребовала нашу спальню.
— И что? Не навсегда же. Пару дней на диване, не страшно.
Элла поставила чашку. Кофе расплескался.
— Я три месяца без выходных работала. Это была первая ночь, когда могла выспаться. Первая. И твоя мать ворвалась с чужими людьми.
— Она мне звонила!
— Не взял трубку. Значит, не дал согласия.
Вадим сел напротив, потёр виски.
— Зачем раздуваешь? Это семья. Дроновы — родня, им дела в Москве решать. Неужели нельзя пойти навстречу?
— А Аркадий?
Он замер.
— Что — Аркадий?
— Спал в нашей спальне. Пьяный. С девушкой. Ты разрешил ему пользоваться квартирой?
— Ему некуда! Он под подпиской, жить негде, мать не пускает. Я дал переночевать пару раз.
— Не спросив.
— Это мой брат!
— А я твоя жена. Пять лет, Вадим. И ты ни разу не выбрал меня.
Он встал, прошёлся по кухне.
— Ставишь меня в тупик. Не хочу выбирать между тобой и матерью. Почему не можешь быть нормальной женой, идти на компромисс?
— Компромисс — когда обе стороны жертвуют. А я только жертвую. Постоянно.
— Господи, сколько можно! Эгоистка! Раз в жизни не можешь уступить!
Элла взяла сумку.
— Уезжаю к матери. Когда гости освободят квартиру, напиши.
— Элла…
— Напиши, когда уедут.
Неделя у матери. Вадим звонил — сначала извиняющимся тоном, потом требовательным. Дроновы уехали на четвёртый день. Регина Викторовна слегла с давлением.
Вернувшись, Элла увидела разгром — грязная посуда, пятна на диване, гора мусора. Вадим перед телевизором делал вид, что всё нормально.
— Довольна теперь? — не глядя на неё. — Мама в больнице с давлением. Из-за твоего стресса.
Элла прошла в спальню, достала листок и ручку. Написала список чётко, по пунктам. Вернулась и положила перед Вадимом.
— Мои условия. Никаких гостей без согласования с обоими собственниками. Неприкосновенность спальни. Аркадий не ночует. Ключи у матери — только для экстренных случаев, звонить перед приходом. Согласен — остаюсь. Нет — съезжаю.
Он читал, лицо каменело.
— Серьёзно?
— Абсолютно.
— Невыполнимо! Мама не согласится!
— Тогда выбирай, с кем живёшь.
Вадим скомкал листок.
— Ультиматумы ставишь? Хорошо. Согласен. Но если мама снова в больнице — на твоей совести.
— Подпиши.
— Что?
— Подпиши. Хочу зафиксировать.
Он посмотрел на неё, будто увидел впервые. Взял ручку, размашисто расписался.
Следующие месяцы — холодная война. Регина Викторовна не приходила без звонка, но звонила каждый день. То внучку подруги посидеть, то знакомых встретить, то документы Аркадию отнести. Вадим смотрел виноватым взглядом, спрашивал разрешения.
Элла говорила «нет». Каждое «нет» отдавалось тяжестью, но она держалась.
Аркадия задержали в конце сентября. Статья серьёзнее — организация схемы с поддельными документами. Регина Викторовна примчалась вечером, рыдая.
— Вадим, сынок, надо кредит взять на адвоката! Дорогого, хорошего! Иначе Аркадия посадят!
Вадим сидел, бледный.
— Мам, это серьёзная сумма…
— Не дашь брату сгнить?! Ты добрый, правильный! Элла, скажи, ты же умная!
Элла смотрела на свекровь, на мужа. Он избегал её взгляда.
— Вадим, — тихо сказала она. — Возьмёшь кредит на Аркадия — я подам на развод. Сразу.
Регина Викторовна ахнула.
— Что несёшь?! Брат!
— Его брат нарушает закон. Ему помогали, давали шансы. Из-за него нас втянут в неприятности. Наши деньги не пойдут на это.
— Вадим, слышишь?! Прогони её!
Вадим сидел молча, уставившись в стол. Долго. Потом поднял голову.
— Прости, мам. Не возьму кредит.
Свекровь застыла. Медленно встала.
— Значит, баба чужая важнее семьи. Запомни этот день. Запомни, что выбрал её вместо родной крови.
Хлопок дверью — стёкла задребезжали.
Вадим сидел неподвижно. Элла опустила руку ему на плечо. Он резко отстранился.
— Не надо.
— Вадим…
— Не надо, сказал. Добилась своего. Довольна?
— Ты считаешь, я виновата?
— Ты заставила бросить брата. Мать права. Я выбрал тебя. Теперь буду с этим жить.
Он ушёл в спальню. Элла осталась одна. И поняла — всё кончено. Она победила, но проиграла брак. Вадим её не простит никогда.
Элла подала на развод в октябре. Вадим не сопротивлялся — только смотрел пусто и устало.
Регина Викторовна объявила войну — строчила гневные сообщения, звонила общим знакомым, рассказывала, какая Элла расчётливая и бессердечная.
Процесс растянулся на полгода. Делили квартиру, вещи, деньги. Каждое заседание — как удар: сидеть напротив человека, с которым пять лет делила постель, и обсуждать холодильник. Адвокаты говорили сухо о долях и компенсациях.
Когда решение суда стало окончательным, Элла получила компенсацию за свою долю. На нормальную квартиру в центре не хватало, но хватило на студию на окраине — двадцать восемь квадратов, окна во двор, без ремонта. Зато своё.
Она въехала в конце апреля. Первым делом содрала старые обои в коридоре — под ними голый бетон. Элла стояла посреди пустоты с валиком в руках и чувствовала, как что-то оттаивает внутри. Здесь никто не ворвётся в три ночи. Никто не потребует освободить место. Никто не будет попрекать жёсткостью.
Она вернулась к работе — проект торгового центра закрылся успешно, её пригласили в крупное бюро. График плотный, но выполнимый. Она научилась говорить «нет» не только дома, но и в офисе — отказывать в переработках, не брать чужую вину.
Июньский вечер. Элла сидела на узком балконе, доедала шаурму, купленную по дороге. Внизу смеялись дети, из соседнего окна играла музыка. Тёплый ветер трепал занавеску.
Телефон завибрировал. Сообщение от Вадима — первое за два месяца.
«Мама в больнице».
Элла прочитала. Отложила телефон экраном вниз на пластиковый столик. Взяла чашку с остывшим чаем, сделала глоток.
Внутри не было ни жалости, ни злорадства. Только усталое безразличие и странное облегчение. Регина Викторовна — чужой человек. Вадим — чужой. Их беды остались в прошлой жизни, как старая мебель при разъезде.
Закатное небо — оранжевое, с розовыми прожилками. Тёплый воздух пах тополиным пухом и свободой. Элла подумала, что завтра суббота — можно съездить к матери или просто остаться дома, открыть окна настежь и читать книгу, которую откладывала полгода.
Телефон снова завибрировал. Она даже не посмотрела.
Она больше не была частью той драмы. Она выбралась. Она дышала.
И это было лучшее, что случалось с ней за последние пять лет.
