— Мам, зачем ты вообще приехала? Чтобы снова сказать, что я неудачница?
Голос Марины дрожал от едва сдерживаемых слёз. Она стояла посреди своей маленькой кухни, сжимая в руках кухонное полотенце так сильно, что костяшки пальцев побелели. Напротив неё, за столом, восседала Галина Петровна — её свекровь, женщина с идеальной укладкой и холодными серыми глазами, которые сейчас внимательно изучали каждую трещинку на стенах, каждое пятнышко на скатерти.
Всё началось час назад, когда в дверь позвонили. Марина не ждала гостей — Павел, её муж, был в командировке, а друзья знали, что по средам она работает допоздна и приходит домой совершенно без сил. Но звонок был настойчивым, требовательным, таким, что игнорировать его было невозможно.
На пороге стояла свекровь. В своём дорогом пальто, с фирменной сумкой и выражением лица, которое Марина про себя называла «инспекция прибыла». Галина Петровна не спросила, можно ли войти. Она просто прошла мимо невестки, оставляя за собой шлейф дорогих духов и неодобрения.
— Павлик сказал, что уехал на неделю, — произнесла она, снимая пальто и критически осматривая прихожую. — Решила проверить, как ты тут справляешься. Одна.
В этом «одна» было столько подтекста, что Марина почувствовала знакомый ком в горле. Три года замужества, и каждый визит свекрови превращался в пытку. Галина Петровна не кричала, не скандалила. Она просто смотрела, вздыхала и роняла фразы, от которых хотелось провалиться сквозь землю.
Сейчас она сидела на кухне и методично перечисляла всё, что было «не так». Пыль на карнизе. Разводы на плитке в ванной. Холодильник, в котором «нет нормальной еды для мужчины». Окна, которые «давно не мыли». И главное — отсутствие внуков.
— Три года, Марина. Три года вы женаты, а результата никакого, — Галина Петровна отпила чай из чашки, морщась, словно он был отравлен. — Твоя ровесница Оксана, помнишь её? Жена Павликиного друга? У неё уже двое. А вы всё карьерой занимаетесь.
Марина почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. Она работала учительницей в начальной школе, получала копейки, но любила свою работу. Какая, к чёрту, карьера? Но свекровь не давала ей вставить ни слова.
— Я в твои годы уже Павлика растила. И дом был в идеальном порядке, и муж накормлен, и ребёнок ухожен. А ты? Посмотри на себя — замученная, неухоженная. Неудивительно, что Павлик задерживается на работе.
Это было последней каплей. Марина знала, что Павел задерживается не на работе. Она находила в его телефоне переписки, видела незнакомые номера, чувствовала чужой запах на его рубашках. Но говорить об этом свекрови было бесполезно. Для Галины Петровны её сын был идеалом, а все проблемы в семье — исключительно вина невестки.
— Знаешь что, Галина Петровна, — Марина выпрямилась, отбросив полотенце. — Вы правы. Я действительно неидеальная жена. Я не умею делать вид, что не замечаю, как ваш сын приходит домой с запахом чужих духов. Я не умею молчать, когда он тратит нашу зарплату на свои развлечения, а потом говорит, что денег нет. И я точно не умею улыбаться, когда моя свекровь приходит в мой дом и называет меня неудачницей.
Галина Петровна застыла с чашкой в руке. На её лице появилось выражение изумления, быстро сменившееся яростью.
— Как ты смеешь? Что ты себе позволяешь? Павлик — прекрасный муж! Если он и ищет утешения на стороне, то только потому, что дома его не ценят!
— Не ценят? — Марина рассмеялась, и в этом смехе было столько горечи, что воздух в кухне стал тяжёлым. — Я стираю его рубашки, готовлю его любимые блюда, терплю его молчание и холодность. Я делаю вид, что верю его вранью про задержки на работе. Я даже терплю ваши визиты и постоянные унижения. Если это не ценить, то что тогда ценить?
Свекровь поднялась, её лицо побагровело. Она была не привыкла к сопротивлению. Все эти годы Марина молчала, сносила её выпады, плакала в подушку, но никогда не давала отпор. А теперь что-то сломалось. Может быть, это была усталость от постоянного напряжения. Может быть, одиночество — Павел уехал не в командировку, она знала это. Он просто сказал, что ему нужно «подумать об их отношениях» и исчез на неделю, оставив её разбираться с его матерью.
— Ты… ты просто завидуешь! — выпалила Галина Петровна. — Завидуешь, что у меня есть сын, а у тебя даже ребёнка родить не получается! Бесплодная курица!
Эти слова ударили больнее пощёчины. Марина год назад потеряла ребёнка на раннем сроке. Павел тогда даже не приехал в больницу — сказал, что у него важная встреча. А Галина Петровна прокомментировала это так: «Значит, не судьба. Может, оно и к лучшему — ты же не умеешь за собой следить, что уж говорить о ребёнке».
Марина почувствовала, как что-то внутри неё окончательно оборвалось. Не лопнуло со взрывом, а просто тихо оборвалось, как изношенная нить. Она больше не чувствовала ни гнева, ни обиды. Только странное, холодное спокойствие.
— Выйдите из моего дома, — произнесла она тихо, но твёрдо.
Галина Петровна фыркнула.
— Твоего дома? Девочка, ты живёшь в квартире, которую мы с мужем купили Павлику! Это наш дом, не твой!
— Квартира оформлена на Павла и на меня в равных долях. Я имею полное право находиться здесь и не пускать тех, кого не хочу видеть. Уходите, или я вызову полицию.
Свекровь смотрела на неё, как на сумасшедшую. Она явно не ожидала такого поворота. Тихая, забитая невестка вдруг показала зубы.
— Ты пожалеешь об этом, — прошипела Галина Петровна, направляясь к выходу. — Когда Павлик узнает, как ты со мной обошлась…
— Передайте Павлику, — Марина пошла следом, — что когда он вернётся из своей «командировки» от любовницы, его вещи будут лежать в пакетах у двери. И ещё передайте, что я подаю на развод.
Галина Петровна обернулась у самой двери, её глаза метали молнии.
— Ты не посмеешь! Ты никто без моего сына! Никто!
— Возможно, — кивнула Марина. — Но лучше быть никем, чем вашей невесткой.
Она закрыла дверь прямо перед носом свекрови и повернула замок. Потом прислонилась спиной к двери и медленно сползла на пол. Ноги больше не держали. Она сидела так несколько минут, слушая, как за дверью бушует Галина Петровна, требует открыть, грозит всеми карами небесными. Потом шаги стихли. Свекровь ушла.
Марина достала телефон. На экране высветилось несколько пропущенных от Павла. Она не стала их слушать. Вместо этого открыла чат с подругой Леной, единственным человеком, который знал всю правду об её браке.
«Лен, я выгнала свекровь и собираюсь подавать на развод.»
Ответ пришёл мгновенно.
«Наконец-то! Еду к тебе с вином и ночёвкой. Держись, подруга!»
Следующие два дня прошли как в тумане. Лена действительно приехала, привезла не только вино, но и коробку конфет, любимые Маринины эклеры из кондитерской и целый пакет фильмов «для поднятия настроения». Они сидели на кухне до утра, и Марина рассказывала. О том, как Павел с первых дней брака относился к ней как к прислуге. О том, как свекровь приходила каждую неделю с «проверкой» и всегда находила, к чему придраться. О выкидыше, который пережила в одиночестве. О сообщениях от незнакомых женщин, которые Павел даже не пытался скрывать.
— Знаешь, что самое страшное? — говорила Марина, уткнувшись в плечо подруги. — Я начала верить, что действительно ни на что не способна. Что я плохая жена, никчёмная женщина. Галина Петровна так убедительно это повторяла, что я почти поверила.
— Маринка, ты же умница, красавица, золотой человек! Дети в школе тебя обожают, родители в восторге. Помнишь, как тот мальчик, Петя, нарисовал тебя в образе феи? Сказал, что ты самая добрая учительница в мире!
Марина слабо улыбнулась. Да, она помнила. Помнила и то, как Павел, увидев этот рисунок, хмыкнул: «Фея? Скорее замученная домохозяйка». А свекровь добавила: «Вот если бы ты дома с такой же отдачей работала, как в школе с чужими детьми возишься…»
На третий день вернулся Павел. Марина услышала, как ключ поворачивается в замке, и спокойно продолжила пить чай. Она уже всё решила. Документы на развод были готовы — Лена помогла найти хорошего адвоката. Вещи Павла аккуратно сложены в коробки в прихожей.
Он вошёл на кухню, и Марина в очередной раз поразилась, каким чужим он стал. Красивый, холёный мужчина с идеально уложенными волосами и дорогим одеколоном. Когда они познакомились пять лет назад, он был другим — весёлым, открытым, внимательным. Или она просто не замечала тревожных звоночков, ослеплённая влюблённостью?
— Мать звонила, — начал он без приветствия. — Сказала, ты её выгнала. Совсем с ума сошла?
Марина подняла на него спокойный взгляд.
— Садись, Павел. Нам нужно поговорить.
Он нахмурился, но сел. Видимо, что-то в её тоне заставило его насторожиться.
— Я подаю на развод. Документы в твоих коробках в прихожей. Предлагаю разойтись мирно. Квартира пополам, претензий друг к другу не имеем.
Павел смотрел на неё, как на незнакомку. Потом рассмеялся — резко, неприятно.
— Развод? Из-за того, что мама сказала тебе пару неприятных вещей? Не смеши меня, Марина. Ты никуда не денешься. Куда ты пойдёшь? К родителям в их однушку? На свою учительскую зарплату снимать угол?
— Лучше угол в чужой квартире, чем ад в собственной, — ответила она ровно. — Павел, не делай вид, что это неожиданность. Ты же сам сказал, что тебе нужно подумать о наших отношениях. Вот и я подумала. И решила, что отношений больше нет.
Он встал, лицо его покраснело.
— Это всё из-за мамы, да? Она всегда говорила, что ты неблагодарная! Мы тебя из провинции вытащили, квартиру дали, а ты…
— Я из того же города, что и ты, Павел. И за квартиру я выплачиваю ровно половину ипотеки из своей зарплаты. Так что не надо сказок про благодетелей. И да, твоя мать — одна из причин. Но главная причина — ты. Ты, который приходит домой с запахом чужих духов и думает, что я идиотка. Ты, который не приехал, когда я потеряла нашего ребёнка. Ты, который позволяет своей матери унижать меня и делает вид, что это нормально.
Павел шагнул к ней, и в его глазах мелькнуло что-то опасное. Но Марина не отступила. Страх прошёл. Остались только усталость и решимость.
— Не подходи, — предупредила она. — У меня включён диктофон на телефоне. И Лена в соседней комнате. Если ты поднимешь руку, это будет зафиксировано, и развод пройдёт уже не по обоюдному согласию, а по статье о домашнем насилии.
Он замер. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и в этом взгляде было всё — разбитые надежды, взаимные обиды, конец того, что когда-то казалось любовью.
— Ты об этом пожалеешь, — наконец выдавил он. — Мама была права — ты никто. Посмотрим, как ты запоёшь, когда останешься одна.
— Я уже три года одна, Павел. Просто раньше не понимала этого.
Он развернулся и вышел, хлопнув дверью. Марина услышала, как он швыряет коробки в коридоре, ругается, потом снова хлопает дверь — теперь уже входная. И наступила тишина. Благословенная, спокойная тишина.
Лена выглянула из комнаты.
— Ты как?
— Свободна, — ответила Марина и вдруг рассмеялась. Легко, искренне, впервые за долгие месяцы. — Я свободна, Лен!
Через неделю позвонила свекровь. Марина не хотела брать трубку, но потом решила — пусть выскажется напоследок.
— Ты разрушила жизнь моего сына! — без предисловий начала Галина Петровна. — Он страдает! Он любил тебя, а ты…
— Галина Петровна, — перебила её Марина. — Ваш сын уже неделю живёт у своей любовницы. Той самой, к которой ездил в «командировку». Так что не надо сказок про страдания. И знаете что? Я желаю им счастья. Искренне. Может, она окажется той идеальной невесткой, которую вы искали. А я — нет. Я оказалась человеком со своим мнением, своими границами и своим достоинством. Извините, что не оправдала ваших ожиданий.
— Ты ещё приползёшь на коленях! — взвизгнула свекровь. — Будешь умолять принять тебя обратно!
— Нет, не буду, — спокойно ответила Марина. — Всего доброго, Галина Петровна. И пожалуйста, больше не звоните.
Она сбросила вызов и заблокировала номер. Потом заблокировала и Павла во всех мессенджерах. Адвокат сказал, что все вопросы можно решить через него.
Прошёл месяц. Марина сняла небольшую квартирку недалеко от школы. Да, это был не центр города, да, квартира была скромной. Но она была её. Только её. Здесь никто не придирался к немытой посуде, не критиковал её готовку, не упрекал в бесплодии. Здесь было тихо и спокойно.
На работе заметили перемены. Коллеги говорили, что она будто помолодела, стала улыбчивее, энергичнее. Дети тянулись к ней ещё больше. Директор предложила вести дополнительные занятия для одарённых детей — с повышением зарплаты. Жизнь налаживалась.
Однажды вечером, когда Марина проверяла тетради, раздался звонок в дверь. Она насторожилась — не ждала никого. Посмотрела в глазок и обомлела. На площадке стоял Павел. Помятый, небритый, совсем не похожий на того холёного мужчину, которым был всегда.
— Марина, открой. Прошу тебя, нам нужно поговорить.
Она колебалась, но потом открыла. Не впустила в квартиру, просто стояла в дверях, преграждая проход.
— Что тебе нужно, Павел? Все вопросы — через адвоката.
— Марин, прости меня, — выпалил он. — Я был идиотом. Мама… она всегда лезла в нашу жизнь, а я не мог ей противостоять. И эта женщина… это была ошибка. Огромная ошибка. Давай всё вернём?
Марина смотрела на него и чувствовала… ничего. Ни злости, ни жалости, ни остатков любви. Просто ничего.
— Павел, уже поздно. Слишком поздно. Мы оба знаем, что даже если я соглашусь, всё вернётся на круги своя. Твоя мать снова начнёт приходить с проверками. Ты снова начнёшь искать развлечения на стороне. А я снова буду делать вид, что всё в порядке. Нет, спасибо. Я выбираю другую жизнь.
— Какую другую? — в его голосе прорвалось раздражение. — Ты же одна! У тебя никого нет!
— У меня есть я, — ответила Марина. — И знаешь что? Этого достаточно. Этого более чем достаточно. Всего хорошего, Павел.
Она закрыла дверь, не дожидаясь ответа. Постояла несколько секунд, прислушиваясь. Потом шаги удалились. Он ушёл. Навсегда.
Марина вернулась к своим тетрадям. Завтра у её второклашек контрольная по математике, нужно подготовить дополнительные задания для тех, кто справится быстрее. Потом она планировала встретиться с Леной в кафе — подруга хотела познакомить её со своим коллегой, «чудесным мужчиной, который обожает детей». Марина не была готова к новым отношениям, но почему бы просто не познакомиться?
За окном шумел вечерний город. В соседней квартире кто-то играл на гитаре — неумело, но старательно. На кухне в её маленькой уютной квартирке тикали часы. Жизнь продолжалась. Новая жизнь, в которой не было места токсичным родственникам, унижениям и предательству. Жизнь, в которой она наконец-то могла быть собой.
И это было прекрасно.
