— Опять картошка, — процедил Андрей, с силой швырнув вилку. Металл взвизгнул, застряв в паутине трещин столешницы. — Я человек, или кролик?
Полина, казалось, не услышала. Сидела, обхватив ладонями кружку с чаем — терпким, как полынь, из дешёвого пакетика. Молчала, словно вымаливая тишиной передышку. Но Андрей не унимался. Внутри него зрел и клокотал бунт.
— Мяса хочу. Настоящего, — добавил он, чеканя слова. — Или хотя бы курицы.
Тогда Полина подняла взгляд. В нём плескалась не злость и не укор — одна лишь вселенская усталость. Она чувствовала: вот сейчас сорвётся лавина обид, взаимных упрёков, привычного «ты во всем виновата».
— Мы же банк кормим, Андрюш, — проговорила она тихо. — Каждый месяц. Твой кредит оплачиваем. Телефон. Какое мясо?
Он вскочил, вилка с глухим стуком отлетела к стене. Лицо его омрачилось, налилось тяжестью, как свинцовое небо перед грозой.
— Опять начинаешь! — рявкнул он. — Вечно тебе всё не так! Телефон для работы нужен был!
— Для работы? — усмехнулась Полина, но усмешка вышла горькой, искалеченной. — А приставка? А наушники за пятнадцать тысяч — тоже для работы?
Андрей резко отвернулся, шагнув к окну. Смотрел в непроглядную тьму двора, а Полина видела лишь его широкие плечи, напряженные, словно натянутая струна. И вдруг остро захотелось встряхнуть его за эти плечи, достучаться, заставить понять, что мир — не витрина с блестящими гаджетами. Но сил не было. Осталась лишь выжженная пустота.
Она снова села. Внутри саднило, словно сердце давно истрепалось, истончилось до ветхой тряпки, и вот-вот грозилось разорваться.
Квартира дышала старостью, хранила дух бабушки. Самой бабушки давно не было, но память о ней жила в каждой детали: в облупившейся краске кухонной полки, в щербатом чайнике с погнутым носиком, в выцветшем рушнике, что по-прежнему висел у входа. Пятнадцать лет здесь не касалась рука мастера. Обои пузырились в углах, потолок пестрел разводами от былых протечек, пол местами предательски вздулся. И всё же Полина холила это пространство, как могла: мыла, подкрашивала, латала. Но квартира старела быстрее её рук, неумолимо ветшала.
За окном сиял чужой, недосягаемый мир. Исполинские стеклянные башни, в чьих окнах теплилась жизнь чужих людей, озарённая чужими деньгами и чужим счастьем. Порой Полина ловила себя на том, что вглядывается в эту иллюминацию слишком долго, почти завороженно: вот женщина в шелковом халате стоит на балконе, неспешно потягивая кофе. И в каждом её движении сквозит лёгкость, недоступная Полине.
А дома — Андрей. Всё чаще раздраженный, всё глубже погружённый в экран телефона. В их браке, что десять лет назад казался радужной перспективой, остались лишь счета, кредиты и бесконечные ссоры.
Неделя миновала после той «картофельной» сцены. Полина собирала сумку на ночную смену в больницу. Безукоризненно выглаженный халат, бейдж приколот к карману. Работы всегда было невпроворот: больные, перевязки, капельницы. Порой лишь там, в больничных стенах, её руки были по-настоящему нужны, лишь там её замечали.
Вошёл Андрей, на ходу сбрасывая куртку. От него тянуло морозной свежестью и чем-то чужим, неуловимым – будто он принес с собой не просто холод с улицы, а иной воздух, в котором Полине не было места.
— Слушай, Полин, — произнёс он, плюхнувшись на диван. — У меня тут скоро день рождения. Тридцать пять. Круглая дата всё-таки.
Полина до конца застегнула молнию на сумке. Их семейные даты давно утратили сакральный смысл. День рождения теперь означал лишь чай и дежурные поздравления.
— Хочу нормально отметить, — настаивал Андрей. — Ребят уже позвал. Человек десять будет.
Сумка выскользнула из рук. Полина смотрела на него в полном оцепенении, словно он предложил ей ни больше ни меньше – слетать на Луну.
— Где? Как? — прошептала она, не в силах вымолвить ни слова.
— Дома. Стол накроем, посидим как люди. Мне тридцать пять лет, Полин. Хочется достойно.
Полина издала тихий, нервный смешок, больше похожий на всхлип. В голове моментально замелькали цифры, как на экране калькулятора: сколько нужно на продукты, на выпивку. Где взять деньги? Они и так погрязли в долгах, да и соседке в магазине уже задолжали.
— Ты вообще в своём уме? — выдохнула она. — На какие шиши?
Андрей легкомысленно отмахнулся:
— Что-нибудь придумаем. Не каждый день тридцать пять.
Она резко подхватила сумку и вышла, хлопнув дверью. На лестничной клетке прислонилась к холодной стене. Сердце отчаянно колотилось где-то в горле, словно рвалось наружу. В маршрутке она прижалась лбом к ледяному стеклу. Город жил своей обычной жизнью: сверкающие витрины, нескончаемые пробки, люди с пакетами. У каждого – свои заботы. У Полины – одна: как дотянуть до зарплаты.
И внезапно её пронзила мысль, от которой стало жутко: она больше не злится. Злость испарилась, оставив после себя выжженную пустыню. А в этой пустоте медленно, почти неосязаемо, зарождалось новое, неведомое ей чувство. Холодное, чужое, тяжёлое. Неприязнь.
Дальше дни потекли однообразной чередой. Работа — дом. В ванной Полина остервенело скребла щёткой старую эмаль, пока пальцы не сводило судорогой. И вдруг услышала за спиной голос Андрея:
— Ну что, меню составила? На праздник.
Она бросила щётку в ведро с водой.
— Как деньги дашь — тогда и составлю, — отрезала она ровным голосом.
— Вечно ты со своими деньгами, — недовольно поморщился Андрей. — Не можешь просто поддержать?
— Поддержать? — Полина резко развернулась к нему лицом. — Чем? Воздухом?
Андрей вспыхнул, развернулся и вышел, хлопнув дверью. А она осталась стоять перед зеркалом, вглядываясь в своё отражение: бледное, осунувшееся лицо, залегли синяки под глазами. Когда она стала такой? Когда превратилась в загнанную женщину, которая считает каждую копейку и молчит, молчит, молчит?
За три дня до праздника они снова сцепились. Полина мыла посуду, а Андрей, развалившись на стуле, что-то листал в телефоне.
— Ты плохая жена, — вдруг бросил он, не поднимая глаз.
Она обернулась, тарелка в её руках предательски задрожала.
— Что?
— Плохая. Я гостей позвал, хочу праздник. А ты только ноешь и ноешь.
Тарелка с грохотом рухнула в раковину, разлетевшись на осколки. Полина сорвалась на крик:
— Мы в долгах, как в шелках, а ты гостей зовёшь! Чем их угощать, скажи на милость? Воздухом?!
Андрей вскочил со стула, сверкая гневом.
— Знаешь, почему мы такие нищие? — выпалил он злобно. — Из-за тебя.
Полина будто отшатнулась от этих слов, словно её ударили. Он не унимался:
— Ты не умеешь вдохновить. Вечно ноешь, жалуешься. С такой женой любой мужик руки опустит.
Она осела на стул, ноги отказывались держать. Перед ней стоял совершенно чужой, незнакомый человек.
— Если я такая плохая жена, то дверь знаешь где, — прошептала она едва слышно.
В кухне повисла звенящая тишина. И вдруг внутри неё, в этой гнетущей тишине, зародилась ясная, чёткая мысль. Слово, которое раньше пугало до дрожи, а теперь, напротив, дарило странное, щемящее чувство свободы. Развод.
В день рождения Андрей ушёл праздновать к друзьям, а Полина, оставшись одна, сидела за кухонным столом и заполняла казённые бланки — заявление о расторжении брака. Имя, фамилия, адрес… Причина — до банальности простая. Она писала и чувствовала: впереди её ждёт трудная, полная лишений жизнь. Но это будет её жизнь. Своя. Без унизительных долгов, без чужих упрёков и обид.
За окном гремело чужое веселье, чужой праздник. А в её дрожащих руках — документ о новой, ещё не начатой судьбе.
Телефонный звонок разорвал предрассветную тишину, словно выстрел. Полина вздрогнула, на миг потерявшись в полузабытьи: кухонный стол завален бланками, тусклый свет лампочки, горевший всю ночь, резал глаза. Она уснула прямо над бумагами, щекой прильнув к холодной поверхности, среди хаоса цифр и печатей.
— Полина Сергеевна? — сухой, металлический голос в трубке не предвещал ничего хорошего. — Из банка беспокоят. Уведомляем о просрочке по кредиту.
Полина устало потёрла глаза, веки саднили от недосыпа. Горло пересохло, будто она проглотила горсть песка. Слово «банк» ударило в голову набатом.
— Разговаривайте с мужем, — прошептала она, ощущая, как силы покидают её. — Это его кредит.
— Документы оформлены на вас обоих, — бесстрастно отрезал голос, лишенный малейшего сочувствия. — Если оплата не поступит до конца недели, будут начислены штрафные санкции.
В трубке коротко щёлкнуло, оставив после себя гнетущую тишину. Полина невидящим взглядом уставилась на обшарпанные стены кухни, словно пытаясь найти ответ в их безмолвии. Когда она подписывала эти роковые бумаги? Когда Андрей, словно фокусник, подсунул ей пачку листов, попросив поставить подпись, и она, доверчиво склонив голову, расписалась, не вчитываясь? Вот и расплата за слепую веру.
Днём в больнице руки автоматически выполняли привычные манипуляции – капельницы, перевязки, уколы, – но мысли упрямо блуждали в лабиринтах отчаяния. Она думала о бегстве. О том, чтобы сбежать не только от Андрея, но и из этой проклятой квартиры, из этого опостылевшего города, туда, где её никто не знает. Сорваться с места и мчаться, куда глаза глядят, пока не кончится бензин и не иссякнут силы. Но куда? Съём жилья – непозволительная роскошь. Зарплата медсестры – жалкие гроши, едва хватает на то, чтобы свести концы с концами.
В ординаторской она молча пила остывший чай из чужой кружки, пытаясь согреться хоть немного. За соседним столом ворковала санитарка Зина – грузная женщина лет шестидесяти, с широким, обветренным лицом и вечно заляпанным халатом.
— Ты чего такая кислая? — поинтересовалась Зина, с любопытством разглядывая её.
Полина устало вздохнула, прикрыв глаза рукой.
— Муж… Проблемы.
Зина хмыкнула, но без тени злорадства.
— Да у кого их нет, этих мужиков-то! Все беды от них! Грела своего тридцать лет, пока, слава богу, не помер. Думаешь, убивалась? Да ни капли! Только легче жить стало, словно камень с души свалился.
Полина смотрела на Зину и с тоской думала: неужели и её когда-нибудь ждёт это горькое облегчение? Неужели единственный выход – дождаться, когда её личный тиран, сломавший ей жизнь, наконец-то отправится в мир иной?
Вечером она вернулась в унылую квартиру, нависшую над ней давящим грузом. В прихожей, словно наглое напоминание о её незавидной участи, стояли чужие мужские ботинки – начищенные до блеска, явно дорогие. Приглушенные голоса доносились из кухни, наполняя воздух напряжением. Она неслышно шагнула туда и замерла, словно громом поражённая: Андрей восседал за столом, потягивая коньяк из пузатого бокала, а напротив него развалился какой-то лощёный тип в безупречном костюме. На столе красовалась початая бутылка коньяка и сиротливо дожидалась своей участи наполовину осушенная рюмка.
— Вот моя жена, — с натянутой улыбкой произнёс Андрей, обернувшись к ней. — Полина. Познакомься, это Игорь. Мой… друг по бизнесу.
Игорь, неторопливо поднялся и протянул ей руку. Ладонь сухая, цепкая, словно клешня. Глаза – серые, холодные, как осколки льда.
— Андрей мне рассказывал, у вас большие планы, — произнёс он вкрадчивым голосом, от которого по коже побежали мурашки. — Может, и я смогу чем-нибудь помочь.
Полина растерянно захлопала глазами, пытаясь понять, о каких «планах» идёт речь. Андрей нервно налил себе ещё коньяку, делая вид, что всё под контролем. Но она знала его как облупленного: если Андрей заговорил про «планы», значит, где-то в воздухе запахло новой аферой, новым кредитом, новыми долгами, которые придётся выплачивать ей.
— О каких планах? — прямо спросила она, не желая играть в эти дурацкие игры.
Андрей недовольно поморщился, словно его застали за чем-то непристойным.
— Ну… я думал… бизнес замутить. С Игорем. По мелочи. Телефоны продавать.
Полина почувствовала, как кровь бешено стучит в висках. В горле застрял истерический смех. Телефоны! Господи, да он опять за своё!
— Андрей, — тихо, но твердо произнесла она, — ты хоть понимаешь, что мы и старые долги выплатить не можем? Ты хоть представляешь, в какой мы заднице?
Игорь счёл необходимым вмешаться в их перепалку. Голос его был мягким, обволакивающим, но от этого звучал ещё более фальшиво и неприятно.
— Вы не переживайте, Полина Сергеевна. Муж у вас – голова! Всё получится. Я таких людей видел – если уж ухватился за идею, то не отпустит. Настоящий бульдог!
Полина лишь молча кивнула, чувствуя, как внутри неё всё переворачивается от тошноты и безысходности. Она знала, что Андрей увяжется в эту очередную авантюру, как муха в мёд, а расхлёбывать последствия, как всегда, придётся ей.
Ночью разразилась очередная бурная ссора.
— Ты что вытворяешь? — кричала Полина, не в силах сдержать накопившуюся злость. — У нас долги по горло, а ты ещё в какой-то бизнес лезешь! Ты совсем с ума сошёл?
— Заткнись! — заорал в ответ Андрей, его лицо побагровело от ярости. — Ты ничего не понимаешь! Это наш шанс! Шанс вылезти из этой нищеты!
— Шанс что? Ещё глубже в яму залезть? Шанс окончательно потерять всё?
Он с яростью ударил кулаком по столу. Стакан подскочил, звякнул и с грохотом разлетелся на мелкие осколки, усеяв стол прозрачной россыпью. Полина вздрогнула, но отступать не стала. Хватит! Больше она не позволит ему собой манипулировать.
— Андрей, — тихо, но решительно произнесла она, глядя ему прямо в глаза. — Это конец.
Он, казалось, впервые по-настоящему услышал её слова. В его взгляде мелькнуло что-то странное, трудноопределимое – не то злость, не то отчаяние, не то испуг. Но он ничего не ответил, лишь отвернулся от неё, словно не желая видеть её решимости.
Через два дня в их дверь постучала соседка – сухонькая старушка из квартиры напротив, вечно сующая свой нос не в своё дело. В руках у неё была сложенная вчетверо записка.
— Это вам, — проскрипела она, протягивая листок Полине. — Ваш муж вчера вечером поздно возвращался, обронил. Я подняла, думаю, вам отдам.
Полина машинально взяла бумагу. Сердце болезненно сжалось от дурного предчувствия. Развернув листок, она увидела договор займа. На крупную сумму. Подписанный Андреем.
Она молча закрыла дверь, прислонилась к ней спиной, чувствуя, как ноги предательски подкашиваются. Хотелось закричать, выть от отчаяния, но крик застрял в горле, словно кость.
Вечером в больнице дежурство выдалось особенно тяжёлым. Привезли молодого мужчину, пострадавшего в автомобильной аварии. Он стонал от боли, его тело содрогалось в конвульсиях, кровь обильно пропитывала простыню, заливая пол. Полина, несмотря на внутреннюю опустошенность, ловко меняла катетеры, дезинфицировала раны, уверенно держала дрожащие руки, стараясь не показывать своего волнения. И вдруг её словно током пронзило: этот человек сейчас находится на грани жизни и смерти, отчаянно борясь за каждый вдох, а её муж в это время дома, наверняка, обсуждает с этим скользким типом Игорем свой «гениальный» бизнес-план. Ей вдруг стало безумно стыдно. Стыдно за себя, за свою слабость, за то, что она всё ещё надеется что-то спасти, что-то исправить.
— Держитесь, — тихо, но ободряюще сказала она больному, и её собственные слова прозвучали как заклинание, как клятва, данная самой себе.
Возвращаясь под покровом предрассветных сумерек, Полина заметила у подъезда хищный силуэт черного автомобиля. В его утробе таился Игорь. Едва она приблизилась, словно тень из преисподней, он возник перед ней.
— Полина, — прозвучал его голос, словно скрежет металла, — надо поговорить.
Она замерла, словно вкопанная. Первые лучи солнца окрашивали пустынный двор призрачным светом.
— Твой муж, Андрей, вляпался в серьезную историю, — продолжил Игорь. В его голосе сквозило презрение. — Я принимал его за человека слова. Ошибся. Скажу как есть: не вернет долг — будет худо.
Ледяной озноб пронзил Полину, сковав дыхание.
— Почему вы говорите это мне? — прошептала она, едва слышно.
— Потому что вижу, на тебе все держится, — ответил Игорь, его взгляд буравил ее насквозь. — Решай сама: либо тянешь его ко дну вместе с собой, либо… — он выдержал зловещую паузу, — либо начинаешь новую жизнь без него.
Игорь одарил ее холодной, хищной улыбкой и скользнул обратно в машину. Черный зверь взревел мотором и умчался, оставив после себя лишь едкий запах выхлопных газов.
Полина стояла, оцепенев, провожая его взглядом. В груди зарождалась странная, терпкая смесь – страх, отчаяние и… робкое предчувствие свободы.
Дома ее встретил Андрей, спящий тяжелым, пьяным сном. Храп его был грубым и развязным, как и он сам. На столе – хаос из пустых бутылок, осколки вчерашнего веселья. Полина смотрела на раскинувшееся на диване тело и вдруг поняла с пугающей ясностью: конец. Нет больше семьи, любви – лишь липкий долг, горы грязной посуды и мужчина, тянущий ее на дно.
Она прошла в комнату, дрожащими пальцами достала из ящика заявление о разводе. Бумага была измята, словно ее уже выбрасывали, но сейчас это не имело значения. Полина положила ее на стол, словно приговор.
И в этот момент в дверь раздался робкий стук.
Полина открыла. На пороге стояла девочка лет двенадцати, худенькая, в поношенном, давно не стиранном пальто.
— Тетя, — пролепетала она, — вы Полина?
— Да.
— Я ваша… дальняя родственница. Мама велела мне к вам. Жить.
Полина замерла, словно громом пораженная. Этого еще не хватало.
Девочка протянула ей измятый конверт. На нем неровным, детским почерком было нацарапано одно слово: «Помоги».
— Кого это ты притащила? — хриплый голос Андрея прозвучал, как удар хлыстом. Он, полуодетый, только выполз из комнаты. Увидев девочку, застыл с отвисшей челюстью. — Это еще кто такая?
Полина обняла девочку за плечи, словно защищая от неминуемой бури. Она чувствовала, как та дрожит, словно воробей под ледяным дождем.
— Это моя племянница, — сказала Полина, сама удивляясь твердости собственного голоса. — У сестры беда. Она будет жить у нас.
— Ты с ума сошла?! — взревел Андрей, делая шаг вперед. — У нас самих жрать нечего! А ты еще чужого ребенка притащила!
— Чужого? — Полина посмотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. — Она – моя кровь.
Андрей презрительно фыркнул, махнул рукой и направился к холодильнику. Обнаружив там лишь банку соленых огурцов, с силой захлопнул дверцу.
— Кормить нечем, — пробурчал он себе под нос. — А ты еще рот лишний в дом тащишь.
Девочка съежилась еще сильнее. Полина крепче прижала ее к себе, словно давая клятву. Все, назад пути нет.
Девочку звали Маша. Она говорила мало, но ее глаза, большие и темные, казалось, видели и понимали все. Вечером она села на диван, достала из кармана истрепанную тетрадь и принялась рисовать. Тонкие, неуверенные линии, складывались во что-то знакомое, но ускользающее.
— Что это? — тихо спросила Полина.
— Дом, — ответила Маша, не поднимая головы. — Настоящий. Не такой, как здесь.
Полина села рядом и подумала: может быть, именно ради нее, ради этой испуганной девочки, стоит все изменить. Не ради Андрея, пропадающего где-то с «друзьями по бизнесу», а ради этой Маши.
Через пару дней Андрей привел домой Игоря. На столе снова появился коньяк.
— Полина, — произнес Игорь, криво усмехаясь, — вы женщина умная. Сами понимаете, что без вас ваш муж – никто. Но если он не вернет долг… последствия будут печальными.
Полина холодно парировала:
— Я не собираюсь платить за его глупости.
— Придется, — возразил Игорь, его взгляд стал жестче. — У вас же теперь ребенок. — Он кивнул в сторону Маши. – Вы же не хотите, чтобы у девочки были проблемы?
Слова прозвучали, как удар хлыстом. Полина почувствовала, как ледяные пальцы страха сжимают ее сердце. Это была угроза. Самая настоящая.
Ночь прошла в бессоннице. Она прислушивалась к тихому сопению Маши за стеной. В голове бились обрывки мыслей: куда бежать, как защитить девочку? Вспомнилась Зина из больницы. Одинокая, ворчливая, живущая в старой коммуналке. Но характер у нее – кремень. Полина наутро позвонила ей и, понизив голос, попросила:
— Зина, приюти Машу на время. Тут… небезопасно.
Зина лишь фыркнула в ответ:
— Куда я денусь? Приводи. У меня и не такое бывало.
И Полина впервые за долгое время вздохнула свободнее.
А дома начался настоящий ад. Андрей приходил пьяным все чаще, орал, требуя деньги. Однажды, потеряв над собой контроль, он заорал:
— Ты меня позоришь! С Игорем могла бы поговорить нормально, а не строить из себя неприступную царицу!
— Это ты себя позоришь, — ответила Полина, в ее голосе не было ни страха, ни злости. — Ты сам себя загнал в эту яму.
— Да из-за тебя все! — взревел он и ударил кулаком в стену с такой силой, что посыпалась штукатурка.
Полина впервые не испугалась. Она просто смотрела на него – и внутри вдруг что-то оборвалось. Все нити, связывавшие их, лопнули в одночасье.
Через неделю вечером раздался звонок в дверь. Полина открыла – на пороге стояли двое крепких, молчаливых мужчин. Один из них держал в руках сложенный лист бумаги.
— Андрей дома? — спросил тот, что постарше.
— Нет, — ответила Полина.
— Тогда передайте: три дня. Потом разговор будет другим.
Они ушли, оставив после себя лишь тяжелую, гнетущую тишину. Полина закрыла дверь и опустилась на пол прямо в прихожей. Она знала: остановить это уже невозможно.
На следующий день Андрей исчез. Телефон молчал. На работе Полина ловила себя на том, что думает не о пациентах, а о том, где он сейчас. Когда она вернулась домой, на столе ее ждала записка, написанная его небрежным почерком:
«Не жди. Я все улажу».
Она смяла бумагу в комок. Он не уладит. Он никогда ничего не улаживал. Всегда перекладывал на нее.
Ночью раздался звонок. На дисплее высветился незнакомый номер. Полина колебалась мгновение, а потом ответила.
— Твой муж должен мне деньги, — прозвучал в трубке ледяной голос Игоря. — И очень много. Если завтра денег не будет — ищи его на кладбище.
Полина замерла, держа телефон в руке. Впервые за долгое время ей не было страшно. Она лишь почувствовала всепоглощающую пустоту.
— Делайте, что хотите, — ответила она ровным голосом. — Он мне больше не муж.
И отключила телефон.
Утром она отвела Машу к Зине, оставила ей скромную сумму на продукты. Потом, собрав всю свою волю в кулак, пошла в ЗАГС и подала заявление на развод. На сердце было странное, непривычное облегчение. Даже если Андрей вернется, он больше не часть ее жизни.
Когда она вечером возвращалась домой, двор был оцеплен милицией. У подъезда стояла толпа любопытствующих. Кто-то обронил: «Труп нашли. В гаражах».
Полина прошла мимо, не задавая вопросов. Она знала и так.
Дома она заварила крепкий чай и села за кухонным столом. Тишина давила на нее, словно тяжелое шерстяное одеяло. На столе лежали бумаги, заявление о разводе. В окне горели чужие огни – там, за стеклом, люди жили своей жизнью, смеялись, готовили ужин.
А у нее начиналась новая жизнь. Тяжелая, одинокая, но своя. Без Андрея, без долгов, без унижений.
Она вспомнила Машу – худенькую, испуганную девочку, рисующую «настоящий дом». Полина вдруг улыбнулась. Может быть, именно они вдвоем и построят этот дом. Не из кирпича и бетона, а из свободы и надежды.
И впервые за долгие годы ей стало по-настоящему спокойно.
