— Тебе нужно съехать. Немедленно. Эта квартира — моя.
Голос свекрови прозвучал так спокойно, что Полина сначала не поняла смысла сказанного. Она стояла на пороге своей собственной квартиры с тяжёлыми сумками продуктов в руках, а перед ней, элегантная и холодная как мрамор, возвышалась Нина Борисовна. В руках у неё были какие-то бумаги, аккуратно сложенные в папку.
Было раннее утро субботы. Полина только что вернулась с рынка, где купила всё для семейного ужина. Она планировала приготовить фирменный борщ, который так любил Виктор. На душе было спокойно и светло. А теперь перед ней стояла свекровь с выражением лица палача, который пришёл исполнить приговор.
— Что? — Полина поставила сумки на пол. Её сердце забилось чаще, инстинкт подсказывал, что сейчас произойдёт что-то ужасное.
— Я сказала достаточно ясно, — Нина Борисовна прошла в квартиру, не снимая туфли. Её каблуки щёлкали по паркету, как метроном, отсчитывающий последние мгновения прежней жизни Полины. — Эта квартира официально принадлежит мне. Вот документы. Можешь ознакомиться.
Она бросила папку на журнальный столик. Полина машинально подошла, открыла. Строчки расплывались перед глазами, но несколько слов она всё же разобрала: дарственная, Виктор Николаевич Громов, Нина Борисовна Громова, квартира по адресу…
Это был их адрес. Адрес квартиры, в которой они с Виктором прожили три года. Квартиры, которую он получил от родителей после свадьбы. Квартиры, которую Полина считала своим домом.
— Виктор подарил мне эту квартиру месяц назад. Оформил всё по закону. Так что собирай вещи. У тебя есть три дня, — свекровь говорила так, будто обсуждала погоду.
— Это невозможно, — прошептала Полина. — Виктор не мог… Он бы мне сказал…
— Ах, вот как? — в голосе Нины Борисовны прозвучали металлические нотки. — Ты думаешь, мой сын обязан был спрашивать у тебя разрешения? Это его квартира, его собственность. И он решил вернуть её законному владельцу. Мне.
Полина чувствовала, как почва уходит из-под ног. Её дыхание участилось. Она схватила телефон и набрала номер Виктора. Он был на работе, как обычно по субботам.
— Витя, это правда? — выпалила она, едва он ответил. — Ты отдал квартиру матери?
Тишина в трубке длилась вечность. Потом она услышала его вздох. Тот самый вздох, который он издавал всегда, когда его загоняли в угол.
— Полинка, это временно, — начал он виноватым голосом. — Мама попросила… У неё проблемы финансовые. Ей нужно было что-то… оформить. Это формальность. Ты же понимаешь, она не выгонит нас на улицу…
— Твоя мать стоит сейчас здесь и требует, чтобы я съехала за три дня! — Полина не узнавала свой голос, он был слишком высоким, истеричным.
Ещё одна пауза. Ещё один вздох.
— Я сейчас не могу говорить. Вечером всё обсудим. Не паникуй, пожалуйста.
И он повесил трубку. Просто взял и повесил, оставив её наедине со свекровью, которая смотрела на неё с плохо скрываемым триумфом.
— Видишь? Мой сын знает, что делает. Он просто не умеет тебе отказывать напрямую. Слишком добрый. Но я не такая, — Нина Борисовна прошлась по комнате, оглядывая всё с видом хозяйки. — Ты здесь временная жилица. Всегда была ею. А я предупреждала Витю, что не стоит жениться на первой встречной. Но он не слушал. Влюбился, видите ли.
Каждое слово было как пощёчина. Полина стояла и молча слушала, как рушится её мир.
— Три года я терпела твоё присутствие в нашей семье. Три года смотрела, как ты вертишь моим сыном. Но теперь хватит. Витя понял наконец, где его настоящая семья.
Свекровь собрала свою папку, застегнула сумочку и направилась к выходу. На пороге она обернулась.
— Ах да, и ключи мне оставишь. Все комплекты. Не вздумай делать дубликаты. Я поменяю замки в понедельник.
Дверь закрылась. Полина осталась одна в квартире, которая вдруг стала чужой. Она опустилась на диван и уставилась в пустоту. В голове был хаос. Виктор знал. Он знал заранее. Он оформил дарственную и ни слова ей не сказал. Месяц назад. Что ещё происходило месяц назад?
Она попыталась вспомнить. Месяц назад была та самая неделя, когда Нина Борисовна приезжала каждый день. Говорила, что им нужно обсудить семейные дела. Они с Виктором долго сидели на кухне, а Полину просили не мешать. Тогда она не придала этому значения. А зря.
Вечером Виктор вернулся поздно. Он вошёл в квартиру тихо, как вор. Полина сидела в полутёмной гостиной и ждала. Он замер на пороге, увидев её силуэт.
— Пол, давай поговорим спокойно, — начал он примирительным тоном. Тем самым тоном, которым обычно говорят с буйнопомешанными.
— Спокойно? — её голос был ледяным. — Ты отдал нашу квартиру своей матери, не сказав мне ни слова, а я должна быть спокойной?
Он прошёл в комнату, включил свет. Его лицо было серым от усталости и чего-то ещё. Вины? Страха? Полина не могла понять.
— Это не то, что ты думаешь. Мама действительно попросила помочь. У неё были проблемы с налоговой. Ей нужно было оформить имущество на себя, чтобы избежать штрафов. Это всё временно. Мы же никуда не съедем, это наш дом.
— Твоя мать сегодня пришла сюда и велела мне съехать за три дня!
Виктор побледнел. Он опустился в кресло и потер лицо руками.
— Она не могла этого сказать. Мы договаривались…
— Договаривались? — Полина встала и подошла к нему. — Вы с ней договаривались обо мне? О нашей квартире? Обо всём, что касается нашей семьи? А я где была, когда вы договаривались? Почему я не участвовала в этом разговоре?
— Потому что ты бы не поняла!
Он выкрикнул это резко, зло, и тут же осёкся. Но слова уже были сказаны. Они повисли в воздухе, тяжёлые и окончательные.
— Не поняла бы чего? — Полина присела на корточки перед ним, заглядывая ему в глаза. — Что мой муж считает меня настолько глупой, что даже не удосужился объяснить, зачем отдаёт квартиру матери? Или что он настолько слабый, что не может ей отказать даже когда речь идёт о нашей жизни?
Виктор отвернулся. Его челюсть напряглась. Несколько минут они молчали. Потом он тихо произнёс:
— Мама сказала, что если я не оформлю дарственную, она больше не будет со мной общаться. Совсем. Я единственный сын. Она одна. Я не могу её бросить.
Полина медленно поднялась. Она смотрела на своего мужа, и впервые за три года увидела его по-настоящему. Не того успешного, уверенного мужчину, в которого влюбилась. А испуганного мальчика, который всю жизнь боялся маминого неодобрения.
— А меня ты можешь бросить? — спросила она тихо.
Он не ответил. И это был ответ.
Следующие три дня были адом. Полина упаковывала вещи, а Виктор ходил по квартире как привидение. Он пытался заговаривать с ней, обещал, что всё уладит, что это недоразумение. Но к телефону, чтобы позвонить матери, он так и не подошёл. Полина всё поняла окончательно.
В понедельник утром она вызвала такси. Три чемодана и две сумки — вот всё, что осталось от трёх лет совместной жизни. Виктор стоял в дверях и смотрел, как она грузит вещи.
— Ты куда? — спросил он.
— К подруге. Временно.
— Полин, не делай глупостей. Давай подождём, пока всё успокоится. Я поговорю с мамой…
— Три дня прошло, Витя. Ты так и не поговорил.
Она захлопнула багажник такси и обернулась к нему.
— Знаешь, что самое страшное? Не то, что твоя мать выгнала меня. Не то, что ты отдал квартиру. А то, что ты даже не попытался за меня заступиться. Ни разу. Ты выбрал.
Такси тронулось. Полина не обернулась.
Она жила у подруги Светланы две недели. Виктор звонил каждый день. Умолял вернуться. Говорил, что поговорил с матерью, что они всё уладили. Но Полина попросила встретиться с нотариусом, который оформлял дарственную.
Встреча состоялась в небольшом офисе на окраине города. Нотариус, пожилая женщина в очках, внимательно выслушала Полину.
— Я хочу знать, можно ли оспорить эту сделку, — сказала Полина.
Нотариус покачала головой.
— Дарственная оформлена по всем правилам. Ваш супруг был дееспособен, действовал по собственной воле. Оспорить практически невозможно. Но…
— Но что?
— Но вы можете подать на раздел имущества при разводе. Если докажете, что вкладывали деньги в эту квартиру, делали ремонт, покупали мебель. У вас есть чеки, квитанции?
Полина задумалась. Ремонт они делали вместе два года назад. Она оплатила половину. Мебель тоже покупали вместе. И да, у неё сохранились все документы. Она всегда была аккуратной в этом плане.
— Есть, — твёрдо ответила она.
— Тогда есть шанс. Небольшой, но есть. Квартира, конечно, останется у свекрови, но вы получите денежную компенсацию за ваш вклад.
Полина вышла из офиса нотариуса с новым ощущением. Впервые за эти недели она почувствовала не отчаяние, а что-то другое. Злость. Решимость. Желание бороться.
Она встретилась с Виктором в кафе. Он пришёл с букетом роз и виноватой улыбкой. Сел напротив, протянул цветы. Полина их не взяла.
— Мне нужна твоя честность, — сказала она. — Только честность. Твоя мать с самого начала планировала меня выжить?
Виктор опустил букет на стол. Помолчал. Потом кивнул.
— Она считала, что я женился слишком быстро. Что не узнал тебя по-настоящему. И когда началась эта история с налоговой… она воспользовалась случаем. Сказала, что если я оформлю квартиру на неё, она потом вернёт. Но с условием.
— Каким условием?
— Что мы с тобой разведёмся.
Тишина. Где-то звенела посуда, разговаривали люди, играла тихая музыка. А Полина сидела и смотрела на мужчину, которого любила, и понимала — любила человека, которого не существовало.
— И ты согласился.
— Я думал, что смогу её переубедить потом! Я правда думал, что это просто каприз, что она успокоится…
— Три года, Витя. Три года она меня терпеть не могла. И ты видел это. Знал. Но ничего не делал. А теперь ты отдал ей всё, что у нас было. Наш дом. Нашу жизнь. Ты отдал это всё ей.
Полина встала. Достала из сумки папку с документами и положила перед ним на стол.
— Это заявление на развод. И исковое заявление о разделе имущества. Я вложила в эту квартиру двести тысяч. И я их получу. Либо добровольно, либо через суд.
Виктор побледнел.
— Ты хочешь через суд? Против моей матери?
— Я хочу назад свои деньги. Которые заработала честным трудом и вложила в нашу семью. В семью, которой больше нет.
Она развернулась и пошла к выходу. Виктор окликнул её:
— Полин! Я же люблю тебя!
Она остановилась. Обернулась. Посмотрела на него долгим взглядом.
— Знаешь, Витя, я тоже тебя любила. Но любовь — это не только слова. Это поступки. Это защита. Это когда ты стоишь рядом, когда трудно. А ты не стоял. Ты стоял за спиной у своей матери и смотрел, как она меня уничтожает.
Она ушла. И больше не оглядывалась.
Суд длился три месяца. Нина Борисовна наняла хорошего адвоката. Доказывала, что Полина ничего не вкладывала, что всё оплачивал Виктор. Но у Полины были чеки. Квитанции. Платёжки. Она методично, документ за документом, доказывала свою правоту.
Судья, строгая женщина средних лет, внимательно изучала все бумаги. В итоге вынесла решение: взыскать с Нины Борисовны Громовой в пользу Полины Сергеевны Князевой сумму в размере двухсот тысяч рублей в качестве компенсации за вложения в квартиру.
Когда они выходили из зала суда, Нина Борисовна остановилась рядом с Полиной.
— Ты всё равно проиграла, — прошипела она. — Квартира моя. А ты ничто.
Полина посмотрела на неё спокойно.
— Вы правы. Квартира ваша. Но знаете что? Я рада, что проиграла. Потому что я поняла главное. Мне не нужна эта квартира. Мне не нужен ваш сын, который не смог стать мужчиной. Мне нужно достоинство. И оно у меня есть. А у вас?
Свекровь открыла рот, но ничего не ответила. Полина прошла мимо.
Через полгода она снимала небольшую однушку на другом конце города. Работала, копила деньги. Те двести тысяч стали основой. Она планировала через год взять ипотеку. Купить своё жильё. Настоящее. То, в которое никто не сможет войти без её разрешения.
Виктор звонил ещё несколько раз. Просил встретиться. Полина отказывала. Один раз он написал длинное сообщение о том, как сожалеет. Как хотел бы всё исправить. Что мать теперь живёт в той квартире одна, а ему пришлось снимать жильё. Что он понял свою ошибку.
Полина прочитала сообщение и удалила его. Не ответив.
Она поняла: некоторые вещи нельзя исправить. Некоторые раны не заживают. Но можно начать заново. Можно построить новую жизнь. Без токсичной свекрови. Без слабого мужа. Без иллюзий.
Иногда по вечерам, сидя на маленьком балконе своей съёмной квартиры, она пила чай и смотрела на город. И думала о том, что свобода дороже любой квартиры. Что достоинство не продаётся. И что самое важное в жизни — это уметь вовремя сказать «нет». Даже тем, кто называет себя семьёй.
