Ключи от квартиры лежали на комоде — те самые, которые я сама выбирала пять лет назад, с брелоком в форме сердечка. Сейчас это сердечко казалось издевательством. Я стояла в прихожей с сумкой в руках, а Олег швырял мои вещи в коридор. Свитер, который я вязала три месяца. Косметичку. Фотографию нас двоих с Мальдив — он даже не взглянул на нее, просто смахнул со стола.
— Забирай все свое барахло и проваливай к своей матери! — он даже не кричал. Хуже. Шипел сквозь зубы, и от этого шипения по спине полз холод. — Квартиру продаю и покупаю маме дом! Слышишь? Дом!
Я слышала. Еще как слышала. Каждое слово впечатывалось в меня, как гвоздь в доску.
Началось все три недели назад. Нет, если честно — началось раньше, просто я не хотела замечать. Его мать, Людмила Петровна, всегда была… особенной. Контролирующей. Навязчивой. Но я думала, что со временем все уладится, что Олег научится говорить ей «нет», что мы станем настоящей семьей.
Наивная дура.
Три недели назад она упала. Подскользнулась на льду возле своего подъезда, сломала руку. Олег помчался к ней, конечно. Я тоже предложила помощь — приготовить еду, убраться, сходить в аптеку. Людмила Петровна смотрела на меня так, будто я предложила ей яд. «Мне нужен мой сын, — сказала она. — Не ты».
И Олег поехал. В первый вечер. Во второй. В третий. Потом начал ночевать у нее — «Ей страшно одной, Рита, она же пожилая женщина». Пожилая женщина, которая каждый день звонила ему по пятнадцать раз и требовала то одно, то другое. Купи молоко. Принеси лекарство. Приезжай прямо сейчас, мне плохо.
А я сидела в нашей квартире, смотрела на пустую кровать и пыталась понять — когда именно я стала чужой в собственной жизни?
Неделю назад я решила поговорить. Спокойно. По-взрослому. Села напротив него за столом на кухне, сделала кофе — он любил капучино с корицей — и начала:
— Олег, нам нужно что-то менять. Твоя мама…
Он оборвал меня на полуслове:
— Не смей! Не смей говорить про мою маму!
Я попыталась объяснить. Что понимаю его беспокойство, что хочу помогать, но что нам нужны личные границы, что мы — семья, и…
— Ты — никто! — он встал так резко, что стул опрокинулся. — Мама одна! У нее никого нет, кроме меня! А ты… ты просто эгоистка!
Эгоистка. Я. Которая четыре года готовила для его матери на праздники, выслушивала ее бесконечные нотации про то, что я плохая хозяйка, не та жена, не так одеваюсь, не так разговариваю. Которая улыбалась и терпела, потому что любила Олега. Потому что верила — когда-нибудь все изменится.
Не изменилось.
Вчера Людмила Петровна выписалась из больницы. Рука зажила, гипс сняли. Я подумала — ну все, теперь-то жизнь вернется в нормальное русло. Олег вернется домой, мы поговорим спокойно, может, даже съездим куда-нибудь на выходные, просто вдвоем…
Но он пришел с таким лицом, что я сразу поняла — что-то случилось. Села на диван, сложила руки на коленях и ждала. Внутри уже все сжалось в тугой комок.
— Мама не может больше жить одна, — сказал он. Не глядя на меня. — Ей нужен дом. Один этаж, без лестниц. Я продам квартиру и куплю ей дом за городом.
Я не сразу поняла. То есть слова-то я услышала, но смысл до меня дошел не сразу.
— Подожди… Эту квартиру? Нашу?
— Она на мне, — он пожал плечами. — Я собственник.
Да. Он собственник. Квартиру купили на его деньги, когда мы только начали встречаться. Я тогда работала на двух работах, но все равно не могла накопить на жилье. А Олег предложил переехать к нему. «Мы же все равно будем вместе, зачем тебе тратиться на аренду?» — говорил он. И я согласилась. Потому что любила. Потому что верила.
Теперь эта вера обернулась против меня.
— А я? — спросила я тихо. — Я куда?
— К своей матери. Или снимай что-нибудь. Это твои проблемы.
Твои проблемы. Так просто. Пять лет вместе — и вот так, одной фразой, все перечеркнуто.
Я попыталась… Не знаю даже, что я пыталась. Достучаться? Напомнить ему, кто я такая? Сказать, что люблю его?
— Олег, послушай… Мы можем найти другой вариант. Твоей маме можно помочь и без…
— Хватит! — он сорвался. — Хватит твоего нытья! Мама всю жизнь на меня потратила, всю себя! А ты… что ты для меня сделала? Готовила? Убирала? Так это обязанности жены!
Обязанности. Я вдруг вспомнила, как сидела ночами, когда он готовился к экзамену на повышение. Как поддерживала его, когда он хотел все бросить. Как ухаживала за ним две недели, когда он слег с гриппом, а Людмила Петровна даже не позвонила узнать, как он.
Но это же были мои обязанности, да?
— Уходи, — он указал на дверь. — Сегодня же. Сейчас.
И я ушла. Потому что бороться было не за что. Он сделал выбор. Уже давно. Просто я не хотела видеть.
Теперь я стою на улице возле подъезда с двумя сумками и сумкой на колесиках. У меня нет ключей от этой квартиры. У меня больше нет дома. У меня больше нет мужа.
У меня есть только я сама. И это ужасает.
Телефон завибрировал в кармане. Мама. Я смотрю на экран и не могу нажать на зеленую кнопку. Потому что если я отвечу, то придется сказать правду. А правда звучит так убого, так жалко… «Меня выгнали из дома, мама. Оказалось, я никто. Оказалось, пять лет ничего не значат».
Я сбрасываю звонок и иду к метро. Ноги несут меня автоматически, пока голова пытается переварить произошедшее. В вагоне пахнет сыростью и чужим парфюмом. Напротив сидит девушка и смеется, глядя в телефон. Смеется так, будто у нее все хорошо. Будто ее жизнь не разлетелась на куски за последние полчаса.
Я выхожу на станции «Коломенская» и бреду в сторону маминой однушки. Там тесно, там всегда душно из-за батарей, которые нельзя регулировать. Там мама будет задавать вопросы, смотреть на меня с жалостью и приговаривать: «Я же говорила, что он маменькин сынок».
Говорила. Я не слушала.
Поднимаюсь на четвертый этаж пешком — лифт сломан. Достаю запасные ключи, которые мама настояла, чтобы я взяла «на всякий случай». Всякий случай наступил.
Открываю дверь. Мама на кухне, режет что-то на разделочной доске. Поворачивается, видит меня — с сумками, с красными глазами, со всем этим кошмаром на лице.
— Рита… — она роняет нож. — Что случилось?
И тут я ломаюсь. Падаю на колени прямо в прихожей, роняю сумки и реву так, как не ревела, наверное, никогда. Реву, потому что больно. Потому что обидно. Потому что пять лет… Пять лет я строила жизнь, а она оказалась карточным домиком.
Мама обнимает меня, гладит по голове, что-то шепчет. Но я не слышу слов. Я слышу только голос Олега: «Проваливай к своей матери».
Я провалила. А дальше что?
Первые три дня я практически не вставала с дивана. Мама ходила на цыпочках, приносила чай, пыталась накормить. Я отказывалась. Желудок был сжат в кулак, а в горле стоял ком размером с яблоко.
На четвертый день мама села рядом и сказала жестко:
— Хватит. Вставай.
Я посмотрела на нее мутным взглядом.
— Рита, слышишь меня? Вставай, иди в душ, приведи себя в порядок. И будем решать, что делать дальше.
— Что делать? — я усмехнулась горько. — У меня ничего нет, мам. Ничего.
— У тебя есть ты, — мама взяла меня за подбородок, заставила посмотреть на нее. — И это главное. А все остальное — наживное.
Я встала. Побрела в душ. Стояла под горячей водой минут двадцать, пока кожа не покраснела. Смывала с себя эти пять лет, эту боль, это унижение.
Когда вышла, мама уже накрыла на стол. Яичница, хлеб, помидоры.
— Ешь, — она придвинула тарелку.
Я ела через силу, но ела. И с каждым куском возвращалась к жизни. Понемногу.
— Что там с работой? — спросила мама.
Работа. Я работала менеджером в небольшом агентстве недвижимости. Зарплата средняя, но стабильная. Взяла больничный на эти дни — сказала, что заболела. Завтра выходить.
— Все нормально. Завтра выхожу.
— Хорошо. Значит, деньги будут. Снимешь комнату, пока не встанешь на ноги.
Я кивнула. План был простой. Выжить. Двигаться дальше. Не думать об Олеге.
Не получалось не думать.
На работе первый день прошел как в тумане. Коллеги что-то спрашивали, я отвечала на автомате. Показывала квартиры клиентам, улыбалась, рассказывала про планировки и инфраструктуру. А сама думала — где буду жить я? Какую комнату сниму? В какой чужой квартире буду ютиться?
Вечером зашла в несколько групп по аренде. Цены кусались. За приличную однушку на окраине просили тридцать тысяч. Комнату можно было найти за пятнадцать, но это означало соседей, чужую кухню, очередь в ванную.
Я представила себе эту жизнь — и захотелось снова лечь лицом в подушку и выть.
Но не легла. Написала нескольким хозяевам. Договорилась на просмотры на выходные.
На пятый день позвонил Олег.
Я смотрела на экран телефона и не могла поверить. Он звонит. Зачем? Добить окончательно?
Сбросила. Через минуту — снова звонок. Я выключила звук и отложила телефон.
Пришло сообщение: «Нам нужно поговорить».
Нам? Какое «нам»? Нас больше нет.
Но любопытство взяло свое. Я набрала: «О чем?»
Ответ пришел мгновенно: «Встретимся. Сегодня. Кофейня на Павелецкой».
Я должна была отказаться. Послать его куда подальше. Но вместо этого написала: «В шесть».
Мама посмотрела на меня с беспокойством, когда я собиралась.
— Ты уверена?
— Нет, — призналась я. — Но мне нужно это закрыть.
Олег сидел за столиком у окна. Выглядел усталым — мешки под глазами, небритый. Увидел меня и поднялся.
— Спасибо, что пришла.
Я села напротив молча. Заказала американо, хотя пить не хотелось.
— Слушаю, — сказала сухо.
Он помялся, покрутил в руках стакан с капучино.
— Я хотел… Рита, прости меня.
Вот этого я точно не ожидала.
— Прости за что именно? — голос прозвучал холоднее, чем я рассчитывала.
— За все. За то, как поступил. За слова. За…
— За то, что выгнал меня из дома, как собаку? — я перебила. — За то, что сказал, будто я никто? За то, что пять лет оказались пустым местом?
Он вздрогнул.
— Я был не прав. Мама… она давила на меня. Говорила, что ты плохо на меня влияешь, что из-за тебя я её бросаю. Я не выдержал.
Не выдержал. Какое удобное оправдание.
— И что дальше? — спросила я. — Зачем ты меня позвал?
— Вернись, — он протянул руку через стол, попытался взять меня за ладонь. Я отдернула. — Вернись, Рита. Я все понял. Квартиру продавать не буду. Маме найдем другой вариант. Мы…
— Мы? — я усмехнулась. — Олег, какие «мы»?
— Я люблю тебя.
Эти слова раньше заставили бы меня растаять. Сейчас они звучали фальшиво.
— Ты любишь меня, когда это удобно, — сказала я медленно, чеканя каждое слово. — Когда мама не давит. Когда все хорошо. А в первый же кризис ты выбрал ее. И выберешь снова.
— Не выберу! Обещаю!
— Твои обещания… — я покачала головой. — Знаешь, я пять лет верила твоим обещаниям. Верила, что когда-нибудь ты научишься говорить матери «нет». Верила, что мы — семья. А оказалось, что семья — это ты и она. А я так, приложение.
— Это не так!
— Это именно так, — я встала. — И знаешь, что самое страшное? Я бы, наверное, вернулась. Неделю назад вернулась бы. Простила бы. Проглотила бы снова. Но сейчас… Сейчас я смотрю на тебя и понимаю — я больше не хочу этой жизни.
Он побледнел.
— Рита…
— Прощай, Олег.
Я развернулась и пошла к выходу. Сердце колотилось как бешеное, руки тряслись, но я шла. Шла прочь от него, от этих пяти лет, от этой боли.
На улице меня накрыло. Прислонилась к стене кофейни, пытаясь отдышаться. Внутри все дрожало — от страха, от облегчения, от дикого коктейля эмоций.
Я сказала «нет». Впервые за пять лет я сказала «нет» Олегу. И небо не упало. Земля не разверзлась. Мир продолжал вертеться.
А я продолжала дышать.
Телефон завибрировал. Сообщение от Олега: «Подумай. Пожалуйста».
Я удалила его номер. Просто взяла и удалила. Вместе со всеми фотографиями из галереи. Вместе с перепиской. Вместе с этой частью жизни.
Больно? Да. Страшно? Ужасно. Но впервые за долгое время я чувствовала — я делаю что-то правильное. Что-то для себя.
В субботу посмотрела три комнаты. Выбрала самую светлую — на четвертом этаже панельки, с окнами на юг. Хозяйка оказалась приятной женщиной лет пятидесяти, жила одна после развода.
— Квартира большая, — объяснила она. — Пустая после того, как дочь съехала. Буду рада соседке.
Я внесла залог и месяц вперед. Забрала ключи. И вот он — мой новый адрес. Моя новая жизнь.
Комната маленькая. Кровать, шкаф, стол у окна. Но это мое. Мое пространство, мой выбор, моя свобода.
Вечером сидела на подоконнике с чаем и смотрела на огни города. Где-то там Олег. Где-то там наша… его квартира. Где-то там жизнь, которая могла быть.
Но я здесь. И я справлюсь.
Развод оказался проще, чем я думала. Олег не сопротивлялся — наверное, совесть все-таки грызла. Или просто понял, что потерял меня окончательно. Через три месяца штамп в паспорте стал историей. Я свободна.
Странное чувство — свобода. Сначала пугающее, потом опьяняющее.
Жизнь потихоньку налаживалась. Работа шла хорошо — закрыла несколько крупных сделок, получила премию. Хозяйка квартиры, Ирина Владимировна, стала почти подругой. Мы сидели по вечерам на кухне, пили вино, болтали обо всем. Она рассказывала про свой развод двадцатилетней давности, я — про свой свежий. Оказалось, боль универсальна. Но и исцеление тоже.
— Знаешь, что самое важное после развода? — говорила Ирина, покачивая бокалом. — Научиться жить для себя. Не для мужа, не для свекрови, не для кого-то. Для себя.
Я училась. Записалась на йогу — всегда хотела, но Олег считал это блажью. Купила красную помаду, которой не пользовалась, потому что его маме не нравилась. Отрезала волосы — каре до плеч вместо длинных прядей. Смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Нравилось.
В апреле коллега Света позвала на выставку современного искусства. Я хотела отказаться — устала за неделю, хотелось просто лечь дома с книжкой. Но Света умоляла:
— Ну Ритка, составь компанию! Одной скучно, а ты уже три месяца нигде не появляешься!
Я согласилась. Надела новое платье — черное, простое, но сидело идеально. Красную помаду. Каблуки, от которых ноги гудели через час, но которые делали меня на десять сантиметров выше.
Выставка была в модном пространстве на «Винзаводе». Народу много, музыка, бокалы с просекко. Я бродила между инсталляциями, пытаясь понять, что хотел сказать художник нагромождением ржавых труб.
— Постмодернистская деконструкция индустриального общества, — раздался голос за спиной.
Я обернулась. Мужчина лет тридцати пяти, высокий, в джинсах и белой рубашке. Темные волосы слегка растрепаны, глаза с искрой насмешки.
— Простите?
— Это так звучит в описании, — он улыбнулся. — Хотя, если честно, похоже просто на свалку металлолома.
Я рассмеялась. Впервые за месяцы — искренне, от души.
— Вы тоже не разбираетесь в современном искусстве?
— Разбираюсь. Я архитектор. Но это, — он кивнул на инсталляцию, — это перебор даже для меня. Максим, — протянул руку.
— Рита.
Мы проболтали весь вечер. Переходили от одной работы к другой, спорили, смеялись, пили просекко. Максим оказался остроумным, начитанным, с этой легкой самоиронией, которая безумно располагает. Рассказывал про свои проекты — реконструкцию старых зданий, новый жилой комплекс на набережной. Глаза загорались, когда говорил об архитектуре.
— А вы чем занимаетесь? — спросил он.
— Недвижимость. Показываю квартиры, помогаю людям найти дом.
— Значит, мы коллеги, — улыбнулся Максим. — Я строю, вы продаете.
Выставка закончилась, а мы все говорили. Вышли на улицу, стояли у входа, и я не хотела уходить. Впервые за полгода не хотелось возвращаться в пустую комнату.
— Может, прогуляемся? — предложил Максим.
Мы гуляли по ночной Москве два часа. Говорили обо всем и ни о чем — о любимых книгах, музыке, путешествиях. Я рассказала про развод. Коротко, без подробностей. Максим кивнул с пониманием:
— Знаю, каково это. Сам развелся два года назад.
— Тяжело было?
— Первое время — да. Потом понял, что это лучшее, что могло случиться. Освободился. Стал жить.
Именно так я и чувствовала себя сейчас. Свободной. Живой.
Он проводил меня до метро. Мы обменялись номерами. Я ехала домой и улыбалась своему отражению в окне вагона.
Максим писал каждый день. Присылал смешные мемы, фотографии зданий, спрашивал, как прошел день. Мы встречались — кино, кафе, прогулки. Каждая встреча была легкой, без напряжения, без ожиданий.
А потом случился тот вечер.
Дождь застал нас врасплох — хлынул внезапно, когда мы шли по Патриаршим прудам. Мы бежали под козырек ближайшего дома, промокшие, смеющиеся. Максим смотрел на меня так, что внутри все переворачивалось.
— У меня квартира в пяти минутах, — сказал он тихо. — Переждем дождь?
Я знала, что это не только про дождь. И кивнула.
Его квартира оказалась студией с огромными окнами и минимумом мебели. Стильная, современная, очень его. Максим принес полотенца, включил чайник. Мы стояли на кухне, промокшие, и смотрели друг на друга.
А потом он шагнул ко мне. Коснулся ладонью моей щеки. Наклонился.
Поцелуй был медленный, глубокий, сбивающий дыхание. Я таяла в его руках, забывая обо всем — об Олеге, о боли, о страхе. Существовал только этот момент, его губы, его руки на моей талии.
Мы не переждали дождь.
Я просыпалась у него на рассвете. Максим спал рядом, обнимая меня. За окном занималась Москва. И я лежала, слушала его дыхание и думала — вот оно. Вот то чувство, которого я так боялась и так ждала.
Это было не похоже на то, что было с Олегом. Там была привычка, цепляние, страх остаться одной. Здесь — легкость. Страсть. Желание просыпаться рядом каждое утро.
— Доброе, — Максим открыл глаза, улыбнулся сонно.
— Доброе.
— О чем думаешь?
— О том, что… я счастлива, — призналась я. И это была правда.
Мы начали встречаться официально. Максим знакомил меня с друзьями, я — со Светой и Ириной. Он забирал меня с работы, мы ездили за город на выходные, строили планы.
— Переезжай ко мне, — сказал он однажды вечером. Мы сидели на его балконе, пили кофе.
Я замерла. Переехать. Снова довериться. Снова рискнуть.
— Я… не знаю, Макс.
— Я не тороплю, — он взял мою руку. — Просто хочу, чтобы ты знала — у нас есть будущее. Если ты хочешь.
Я хотела. Впервые за год я точно знала, чего хочу.
— Дай мне месяц, — попросила я. — Закрыть все дела, собраться.
Он поцеловал меня в висок.
— Сколько нужно.
Через месяц я собрала вещи из съемной комнаты. Ирина плакала, обнимая меня на прощание:
— Будь счастлива, девочка. Ты заслужила.
Я заслужила. Я прошла через ад и выжила. Стала сильнее. Научилась выбирать себя.
Максим встречал меня у своего подъезда. Забрал сумки, поцеловал.
— Добро пожаловать домой.
Дом. У меня снова есть дом. Но теперь это не квартира, которую могут отобрать. Это человек рядом. Это я сама.
Вечером мы лежали в обнимку на его огромной кровати. За окном горела Москва огнями.
— Знаешь, что самое странное? — сказала я тихо.
— Что?
— Раньше я думала, что потеряла все. А оказалось, я нашла себя.
Максим крепче обнял меня.
— И меня нашла.
Я улыбнулась в темноте. Да. И его. И эту жизнь. Ту, о которой даже не мечтала год назад.
Иногда нужно потерять все, чтобы найти главное. Себя. Свою силу. Свою любовь.
И я нашла.
