Нотариус положила передо мной последний документ и посмотрела внимательно, изучающе.
— Вы уверены? После регистрации отменить будет невозможно.
Я взяла ручку. Пальцы были твёрдыми, никакой дрожи. Внутри — ледяное спокойствие человека, который уже всё решил.
— Абсолютно уверена.
Расписалась быстро, не раздумывая. Нотариус поставила печать, протянула мне экземпляр. Дарственная на квартиру. Ту самую двушку на Садовой, где прошли пять лет моей жизни. Пять лет медленной пытки под крышей свекрови.
Выйдя из нотариальной конторы, я села в машину и просто сидела. Телефон молчал. Муж Артём был на совещании. Его мать Галина Ивановна ещё ничего не знала. Никто не знал, что я только что сделала.
Пока не знал.
История началась пять лет назад, когда Артём получил наследство от бабушки — двухкомнатную квартиру в хорошем районе. Мы тогда снимали однушку на окраине, жили от зарплаты до зарплаты, мечтали о своём жилье.
— Переедем к маме, — сказал Артём, листая документы о наследстве. — Квартира просторная, места хватит. А маме одной тяжело.
Я держала чашку с остывшим чаем и молчала.
— К твоей матери?
— Ну да. Зачем нам аренду платить? Две комнаты — одна нам, вторая маме. Логично же.
Логично. Я смотрела на его довольное лицо и понимала — он уже решил. Артём всегда так делал: сначала принимал решение, потом сообщал мне как о свершившемся факте. Обычно я не спорила. Но сейчас хотелось закричать: «Нет! Не хочу жить со свекровью!»
Промолчала.
Переехали через три недели. Галина Ивановна встретила нас с пирогами и улыбкой. Женщина под шестьдесят, ухоженная, с укладкой волосок к волоску и строгим взглядом. Работала бухгалтером в крупной компании, привыкла к порядку и подчинению.
— Милые мои! — она обняла сначала сына, потом меня. — Как замечательно, что теперь будем вместе. Ксюша, дорогая, сейчас всё покажу.
Показывала долго. Где посуда. Как работает стиральная машина. Какие продукты в какой шкаф класть. Как складывать полотенца в ванной. Когда можно пылесосить, а когда нельзя.
Я слушала, кивала, запоминала правила. И чувствовала себя не дома, а на новой работе с придирчивым начальником.
Первые недели были тихими. Я преподавала в школе, Артём до ночи сидел в офисе. Свекровь была вежлива, даже приветлива. Ужинали втроём, смотрели сериалы, говорили о погоде.
Потом начались мелочи.
— Ксюша, зачем ты купила этот йогурт? Я же просила другой.
— Ксюша, не надо мыть пол вечером, соседи снизу жалуются.
— Ксюша, ты опять не закрыла балконную дверь в моей комнате, меня продуло.
Мелочи. Ерунда. Но каждый день. Каждый час. Я стала осторожной, тихой. Старалась ничего не делать не так. Но всегда находилось что-то не так.
Артём ничего не замечал.
— Мама просто хочет порядка, это нормально, — отмахивался он, когда я пыталась жаловаться. — Потерпи немного.
— Но это же теперь и наш дом…
— Мамин дом. Бабушка оставила квартиру маме, она разрешила нам здесь жить. Будь благодарна.
Будь благодарна. Я была.
Через восемь месяцев узнала, что беременна. Тест показал две полоски холодным декабрьским утром. Я сидела на краю ванны и плакала — от радости, от страха, от непонимания, как буду растить ребёнка в этой квартире.
Артём был счастлив.
— Мы будем родителями! Слышишь? Родителями!
Галина Ивановна тоже обрадовалась. Но в её радости было что-то контролирующее, властное.
— Теперь главное — твоё здоровье. Я буду следить за твоим питанием. Артём, проследи, чтобы она не перенапрягалась.
Свекровь начала готовить мне специальные блюда. Заставляла есть печень, от которой меня тошнило. Запрещала пить даже чай с мятой. Контролировала каждое движение.
— Ты куда это?
— В школу.
— В твоём положении нужно отдыхать. Уходи на больничный.
— Мне всего третий месяц, чувствую себя хорошо.
— Я лучше знаю. Я двоих родила, мне виднее.
Я потеряла ребёнка на шестом месяце. Случилось это внезапно, дома, когда свекровь была на работе, а Артём в командировке. Резкая боль, кровь, скорая. В больнице сказали, что ничего не смогли сделать.
Галина Ивановна приехала с букетом хризантем и каменным лицом. Села у кровати, долго молчала. Потом произнесла:
— Сама виновата. Говорила же — береги себя. А ты на работу ходила, суетилась. Теперь результат.
Я смотрела в потолок. Слёзы уже высохли. Внутри была пустота, огромная и холодная.
— Мам, хватит, — Артём вошёл в палату. — Врач сказал, причины другие.
— Врачи всегда так говорят. Но я-то знаю правду. Жаль её, конечно. Но что есть, то есть.
Она встала и ушла. Артём взял меня за руку.
— Не слушай её. Всё наладится. Попробуем ещё раз.
Но я не хотела пробовать снова. Не здесь. Не с этой женщиной, которая обвинила меня в гибели моего ребёнка.
Вернулась домой через четыре дня. Свекровь готовила бульоны, приносила чай, спрашивала о самочувствии. Но в её взгляде читался приговор: слабая, неспособная, не сумела выносить.
Прошло восемь месяцев. Я продолжала работать, но внутри что-то сломалось. Стала раздражительной. Перестала молчать в ответ на замечания.
— Ксюша, ты снова не так сложила бельё.
— А как надо? Может, схему нарисуете?
— Не груби!
— Тогда не придирайтесь!
Артём пытался нас мирить, но получалось плохо. Он просто просил обеих успокоиться и не портить ему нервы. Ему было удобно — приходил поздно, когда всё уже утихало.
Однажды я пришла на кухню. Галина Ивановна готовила борщ, её фирменный. Я хотела взять воду из холодильника, но свекровь обернулась.
— Кстати, может, пора вам съезжать? Артёму неудобно между нами мотаться.
Я замерла с бутылкой в руках.
— Что вы сказали?
— Ты слышала. Вы молодые, вам лучше отдельно. А я останусь одна, никому не мешая.
Я посмотрела ей в глаза и увидела расчёт. Она знала, что у нас нет денег на съём. Знала, что Артём не уйдёт от матери. Она хотела услышать, как я скажу: «Нет, мы не можем». Хотела унизить меня.
— Хорошо, — сказала я спокойно. — Съедем.
Свекровь моргнула. Улыбка застыла на лице.
— Что?
— Я сказала — съедем. Вы правы. Нам будет лучше отдельно.
Развернулась и вышла. Сердце колотилось, но внутри вспыхнула надежда. Первый раз за долгое время.
Вечером рассказала Артёму о разговоре. Он нахмурился.
— Мама просто пошутила.
— Твоя мать не шутит. Она хочет, чтобы я ушла. И знаешь? Я готова.
Он испуганно посмотрел на меня.
— Ксюш, не надо. Мы же нормально живём.
— Нормально? Твоя мать обвинила меня в потере ребёнка. Контролирует каждый мой шаг. Считает меня лишней. Для тебя это нормально?
— Она просто такая. Привыкла командовать.
— Пусть командует. Без меня.
На следующий день позвонила подруге Лере. Она работала риелтором.
— Лер, мне нужна консультация. Срочно.
Встретились в кафе. Я рассказала всё. Лера слушала, делала заметки.
— Смотри, — сказала она. — Юридически ты можешь претендовать на долю в квартире. Вы с Артёмом в браке, квартира получена во время брака. Но через суд долго.
— Не хочу суд.
— Тогда другой вариант. У тебя есть своя недвижимость?
Я задумалась. Родители умерли давно, их квартира ушла на долги. Но была дача — старая, полуразвалившаяся, в деревне за двести километров от города. Её оставила бабушка много лет назад. Я туда даже не ездила.
— Дача есть. Но там всё разрушено.
— Неважно. Документы есть?
— Должны быть.
— Отлично. Продашь дачу, купишь однушку. И свободна.
Вернулась домой с горящими глазами. Нашла документы на дачу в старой коробке. Свидетельство, кадастровый паспорт. Всё на месте.
Через неделю съездила в ту деревню. Одна, никому не сказав. Дача была ещё хуже, чем я помнила. Покосившийся дом, заросший участок, дыры в крыше. Но земля хорошая — восемь соток рядом с лесом.
Лера нашла покупателей за месяц. Семейная пара хотела переехать на природу. Осмотрели участок, согласились. Денег было немного, но хватило бы на скромную однушку.
Артёму я ничего не рассказывала. Боялась, что свекровь узнает и помешает. Оформляла документы по вечерам, пока все спали. Встречалась с покупателями тайно. Артём думал, что я у подруг.
Деньги пришли в середине сентября. Сразу нашла квартиру — малюсенькую студию на окраине. Мебели не было, но неважно. Главное — своя. Без свекрови за стеной.
Но тут случилось непредвиденное. Галина Ивановна простыла. Обычная простуда, но она устроила из этого драму.
— Артём, я при смерти! У меня жар! Вызови врача!
Температура была тридцать семь и три. Врач пришёл, выписал обычные лекарства. Но свекровь продолжала стонать.
— Ксюша, принеси воды! Ксюша, открой окно! Ксюша, закрой, меня продувает!
Я ходила, выполняла команды. И каждый день понимала — больше не могу. Не могу терпеть. Не могу притворяться. Не могу оставаться здесь.
Квартиру оформила на прошлой неделе. Сегодня забрала последние документы у нотариуса. Теперь всё готово. Осталось собрать вещи и уйти.
Пришла домой около семи вечера. Свекровь сидела на кухне, уже здоровая, с кружкой кофе. Артём ещё не вернулся.
— А, явилась, — бросила она, не поднимая глаз. — Сбегай в магазин, хлеб закончился.
Я прошла мимо в свою комнату. Достала сумку, начала складывать вещи. Только необходимое — одежду, документы, косметичку. Остальное заберу позже.
Галина Ивановна появилась в дверях минут через пятнадцать.
— Что ты делаешь?
Продолжала укладывать вещи, не оборачиваясь.
— Съезжаю.
— Как это съезжаю? Куда?
— В свою квартиру. Купила на прошлой неделе.
Молчание. Я чувствовала её взгляд на затылке.
— На какие деньги?
— На свои. Продала дачу.
— Какую дачу? У тебя никакой дачи не было!
Наконец обернулась.
— Была. Бабушкина. Просто вы не знали.
Галина Ивановна шагнула в комнату.
— Ты не можешь просто взять и уйти! А Артём? Бросаешь мужа?
— Артём взрослый. Пусть решает сам, где жить.
— Со мной решит! Он никогда тебя не выберет!
Застегнула сумку, повесила на плечо.
— Знаете что? Мне всё равно. Пусть живёт с вами. Я устала быть виноватой во всём. Устала терпеть упрёки. Устала жить там, где меня не хотят.
— Я тебя не выгоняла!
— Вы меня выдавливали. Каждый день. Каждым словом. Это хуже, чем выгнать.
Свекровь побледнела.
— Ты неблагодарная! Мы дали тебе крышу над головой!
— Вы дали мне клетку. Красивую, чистую клетку. А я хочу дышать. Даже если будет трудно. Даже если больно. Но это будет моя жизнь. Моя.
Прошла мимо к выходу. Галина Ивановна шла следом.
— Пожалеешь! Одна не выживешь! Ты ничто без этой семьи!
Остановилась у двери. Обернулась.
— Может быть. Но лучше быть никем, чем медленно умирать здесь.
Вышла на лестничную площадку. Дверь захлопнулась. Слышала, как свекровь звонит Артёму. Голос истеричный, взвинченный.
Спустилась вниз. На улице накрапывал дождь. Подняла воротник и пошла к остановке. Телефон зазвонил — Артём. Сбросила. Он перезвонил. Отключила звук.
В автобусе было душно и многолюдно. Сидела у окна, смотрела на размытые огни города. Внутри была пустота. Но хорошая пустота. Чистая.
Квартира встретила тишиной. Пахло свежим ремонтом. На полу лежал надувной матрас, купленный вчера. Больше ничего. Голые стены. Пустые углы. Моё пространство.
Скинула куртку, разделась, легла на матрас. Укрылась пледом. За окном шумел дождь. Где-то играла музыка. Обычная жизнь обычного города.
Телефон молчал. Артём, видимо, понял, что звонить бесполезно. Или свекровь уговорила не связываться. «Пусть приползёт обратно», наверное, сказала она.
Не приползу.
Утром проснулась от солнца. Здесь не было штор, свет заливал комнату. Встала, подошла к окну. Во дворе играли дети. Женщина выгуливала собаку. Старик читал газету на скамейке.
Открыла окно. Свежий воздух ворвался внутрь. Вдохнула полной грудью и улыбнулась.
Впервые за пять лет была дома. По-настоящему дома. Там, где никто не осудит. Где можно дышать свободно. Где я просто Ксюша. Не невестка. Не обуза. Не виноватая.
Просто я.
И этого было достаточно.
