Солнечный зайчик плясал на обложке свадебного альбома, который я только что принес из типографии. «Максим и Алена» — тисненые серебряные буквы гладили подушечку пальца. Через месяц. Ровно через тридцать дней этот альбом наполнится снимками улыбок, слез, белых платьев и первых танцев. Я уже представляла, как мы с Максом, седые и смеющиеся, будем листать его долгими зимними вечерами. Эта мысль согревала, как тот самый зайчик на бархате.
Ключ в замке моей — моей! — квартиры застревал, как всегда. Старый добрый «барашек», с которым мы с жильем давно притерлись друг к другу. Я постучала им, потом потянула на себя дверь, помогая — старый трюк. Щелчок был не тот. Сухой, короткий, металлический. Совершенно новый. Я вставила ключ снова, повернула. Ничего. Тишина. Только стук сердца в висках, внезапно участившийся.
«Наверное, Макс решил сюрприз сделать, — мелькнула дурацкая мысль. — Поставил новый замок для безопасности». Но Макс был в командировке, его самолет приземлялся только через три часа. Я позвонила ему, но телефон ушел в голосовую почту. Позвонила свекрови.
Голос у Ирины Петровны был медовым, бархатным, каким он всегда бывал, когда она что-то задумала.
— Алло, Аленочка, солнышко!
— Ирина Петровна, вы не в курсе, почему у меня в квартире новый замок?
Мед на мгновение застыл.
— Ой, родная, я же хотела тебе сказать! Мы с Максимом решили, что старый уже совсем никуда не годится. Такая дыра в безопасности! Вдруг что? А у тебя же скоро мой внук или внучка будет бегать, — она засмеялась легким, колокольчиковым смешком.
— Но… ключ? У меня его нет.
— Да я же тебе его отдам, конечно! Все в семье. Просто надо понимать, что семья — это ответственность. Это не просто так, ключ в карман и гуляй. Ты ведь становишься частью нашего рода. Надо, чтобы это осознание пришло. Заслужишь — и тебе ключи дадим.
Последняя фраза прозвучала так буднично, так по-домашнему, словно речь шла не о ключах от моего личного пространства, купленного на мои же деньги, на мои ночные смены и проекты, а о разрешении погулять до десяти вечера.
— Что значит «заслужишь»? — мой голос дал трещину.
— Ну, Аленочка, не делай из мухи слона. Все женщины через это проходят. Надо показать, что ты готова быть хорошей женой, хранительницей очага. У Максима будут свои критерии. А я, как мать, просто помогаю. Ключи у меня. Приезжай в воскресенье на семейный ужин, побудем вместе, потренируемся готовить твой фирменный пирог, который Максик так любит. А там посмотрим.
Она положила трубку. Я осталась стоять на площадке, прижав ладонь к холодной металлической поверхности двери. *Моей* двери. Внутри, за ней, лежал на диване мой кот Марсик, ждал еды. Там висело платье, купленное для мальчишника подружек. Там на столе валялись эскизы моего нового проекта. Там была моя жизнь. И ее теперь кому-то нужно было «заслужить».
Первой реакцией была ярость. Белая, кричащая, с желанием биться кулаками в эту дверь, вышибать ее, звонить в полицию. Но следом, холодным ужасом, накатило другое. А Макс? Макс в курсе? Он что, согласился на это?
Когда он вышел на связь, его растерянность была неподдельной.
— Мама что? Замок сменила? Без меня? Алена, я в шоке. Она, наверное, перестаралась, хочет как лучше. Знаешь, она просто волнуется. Не кипятись, я все улажу.
— «Уладить» — это вернуть мне мои ключи сейчас же, Максим! Это не ее квартира!
— Конечно, конечно. Я поговорю. Но давай без скандалов, ладно? Ты же знаешь ее сердце. Она может давление поднять.
Разговор длился полчаса. Максим говорил о любви, о семье, о том, что «не надо раскачивать лодку» перед самой свадьбой. Он обещал «разобраться». Но в его голосе не было той самой стальной ноты, которую я ждала. Была усталая покорность, привычка обходить острые углы. Привычка уступать.
Через час она привезла ключи.Один экземпляр. Остальные остались у неё. Она приехала, как всегда с улыбкой и с лекцией.
— Ой, Аленочка, пыль на телевизоре. Хорошая хозяйка такого не допустит. Вот когда у вас будет свой дом, я научу.
— Ты так поздно возвращаешься с работы? Максим волнуется. Жена должна создавать уют, а не гонять по ночам.
— Этот диван… я присмотрела вам чудесный, угловой, в стиле барокко. Этот нужно выбросить.
Марсика она называла «разносчиком грязи» и намекала, что «в доме, где будет ребенок, животным не место». Мои эскизы однажды были аккуратно сложены в папку и убраны в шкаф. «Будешь заниматься детьми, милая, забудешь про эти картинки».
Макс отмалчивался. На мои протесты он целовал меня в лоб и говорил: «Потерпи, она же скоро уедет. Она просто хочет помочь нам построить крепкую семью. Она у нас мудрая». Его «мудрость» давила, как тяжелое одеяло. Я задыхалась. Свадебные хлопоты, которые должны были быть счастливыми, превратились в ад. Платье, которое выбрала Ирина Петровна («твое слишком открытое»), ресторан, который одобрила она («у вашего шеф-повар сомнительной репутации»), список гостей, который она редактировала («эти твои друзья-художники будут всех шокировать»).
Кульминацией стал ужин в их доме. Ирина Петровна, сияя, объявила:
— Мы с отцом Максима решили сделать вам царский подарок! Мы внесем первоначальный взнос за новую квартиру. Большую, в престижном районе. А эту вашу однушку, Аленочка, можно сдать. Или продать. Деньги пойдут в семейный бюджет.
Отец Максима, Владимир Николаевич, молча кивал, потягивая коньяк.
— А… а моя квартира? — выдавила я.
— Ну, мы же обсудим все, как семья, — сладко улыбнулась Ирина Петровна. — Конечно, право собственности будет на Максима, он же мужчина, добытчик. А ты будешь хозяйкой. Лучшей хозяйкой, я тебя научу.
Я посмотрела на Макса. Он увлеченно резал мясо, избегая моего взгляда.
— Макс? — позвала я тихо.
Он поднял глаза. В них я увидела не поддержку, а мольбу: «Не начинай. Не порти вечер».
В тот момент во мне что-то сломалось. Окончательно и бесповоротно. Не злость, не обида. Холодная, ясная уверенность. Это будет всегда. Всегда. Новые замки на каждой двери в моей жизни. На моей карьере, на моих мечтах, на моих детях. Ключи будут вручать за хорошее поведение. А Макс… Макс будет сидеть за этим столом и резать мясо, стараясь не замечать, как его жену по кусочкам стирают в ластик.
— Спасибо за предложение, — мой голос прозвучал удивительно спокойно. — Но я не продам свою квартиру. И не собираюсь.
Наступила мертвая тишина.
— Аленочка, ты не понимаешь… — начала свекровь.
— Понимаю. Прекрасно понимаю. И я не буду этого делать. И ключи от моего дома я заберу все. Сейчас.
— Как это заберешь? — голос Ирины Петровны потерял мед и обрел лед. — Это семейное решение. Максим, скажи ей.
Макс покраснел.
— Мама, давай не будем…
— Нет, Максим, будем, — встала я. — Реши сейчас. Здесь и сейчас. Или я ухожу.
Он метнулся взглядом от моего ледяного лица к пунцовому лицу матери.
— Алена, не надо ультиматумов! Мама просто заботится!
Это был его выбор. Негромкий, трусливый, но выбор.
Я вышла из-за стола. Без истерики.
— Ален, подожди! — крикнул он мне вслед.
— Нет, Максим. Все. Свадьбы не будет.
Истерика грянула уже за моей спиной. Вопли Ирины Петровны («Да как ты смеешь! Ты ему не пара!»), приглушенные уговоры отца, растерянный голос Макса. Я вышла на улицу и вдохнула полной грудью. Ночной воздух был горьким и пьяняще свободным.
Но квартиру-то я попасть не смогла.Сумка с ключами остались у них. На следующий день, после бессонной ночи у подруги, я поехала к себе. Мне нужно было срочно накормить кота и собрать вещи Максима, пока не прибежали будущая свекровь с сыночком. Дверь, конечно, была заперта. Я вызвала слесаря. Пока он возился, с лестничной площадки донеслись быстрые, знакомые шаги.
Ирина Петровна появилась, как грозовая туча, в дорогом плаще, ее лицо искажала неподдельная ярость.
— Что вы делаете?! Это взлом! Я звоню в полицию! Это квартира моего сына!
— Нет, — холодно сказала я. — Это моя квартира. Документы здесь в квартире. А вы — посторонний человек, который незаконно удерживает мое имущество.
Слесарь щелкнул замком. Дверь открылась.
— Не смейте туда входить! Максим! Максим! — завопила она, уже не в себе, доставая телефон.
Я вошла внутрь. За мной рванулась и она. Марсик испуганно шмыгнул под кровать. Ирина Петровна, задыхаясь, встала посередине гостиной, осматривая ее, как генерал перед штурмом.
Ты все испортила! Все! Такой шанс! Такая семья! Да мы тебя, выскочку, в люди вывели бы!
— Меня в люди не нужны выводить я уже с ними, — сказала я, начиная скидывать вещи в чемодан. — Мне нужна моя жизнь. Уходите.
— Я отсюда не уйду! Это дом моего сына!
— Ваш сын здесь не живет. И жить не будет. Уходите, или я действительно позвоню в полицию. И при свидетеле, — я кивнула на слесаря, который с интересом наблюдал за спектаклем.
Она вдруг бросилась ко мне, пытаясь вырвать из рук чемодан. Запах ее духов, дорогих и удушающих, ударил в нос. В ее глазах был не просто гнев, была паника. Паника человека, теряющего контроль.
— Отдай! Ты все врешь! Он тебя не любит! Он с тобой из жалости!
Я резко дернула чемодан на себя. Она не ожидала, потеряла равновесие и, поскользнувшись на разбросанных бумагах, шлепнулась на пол. Не больно, но унизительно. Нелепо. Сидя на моем паркете, в своем идеальном плаще, она на секунду выглядела просто растерянной пожилой женщиной.
И в этот момент в дверь ворвался Макс. Он увидел меня с чемоданом, свою мать на полу и в его глазах что-то щелкнуло. Не раздумье, не боль. Чистая, неподдельная ярость.
— Ты что сделала с моей матерью?! — зарычал он, бросаясь к ней помогать.
Не ко мне. К ней.
— Она сама упала, пытаясь отнять твои вещи, — сказала я, и мой голос наконец-то зазвучал так, как я себя чувствовала: устало и твердо. — Вы оба— убирайтесь из моего дома. Навсегда.
Ирина Петровна, опираясь на Макса, поднялась. Ее унижение мгновенно сменилось триумфом.
— Видишь, сынок? Видишь, какая она? Грубая, неблагодарная…
— Вон, — перебила я ее, не повышая голоса. — Или звонок в полицию будет следующим.
Макс обнял за плечи мать, бросил на меня взгляд, полный ненависти и чего-то еще — возможно, стыда, который он тут же задавил.
— Ты пожалеешь об этом, — процедил он. — Обо всем.
Они вышли. Я закрыла за ними дверь. Не на замок, который они поставили. На задвижку, которую вкрутил слесарь, пока мы скандалили.
Через час, когда я уже допивала чай, пытаясь унять дрожь в руках, с лестничной клетки донесся знакомый, пронзительный визг. И крик Макса: «Мама! Осторожно!» И звук — негромкий, но отчаянный — катящегося по ступенькам тела. Потом вой сирены скорой.
Я не вышла. Я подошла к окну и увидела, как санитары осторожно грузят на носилки тщательно уложенную фигуру в плаще. Ирина Петровна махала свободной рукой, что-то крича своему сыну, который метался рядом. Сорвалась с лестницы. Пыталась в ярости спуститься слишком быстро. Или это была последняя попытка поставить спектакль, в котором я — злодейка, а она — жертва. Уже не важно.
Я посмотрела на свадебный альбом, лежащий на столе. «Максим и Алена». Я открыла его. Пустые бархатные страницы ждали снимков. Снимков, которых теперь никогда не будет. Я провела рукой по гладкой поверхности. Потом взяла альбом, спустилась в мусорную комнату и оставила его на баке. Пусть кто-нибудь заберет, если пригодится.
Поднимаясь обратно, я услышала тихое мяуканье. Марсик терся о мои ноги, требуя ласки. Я взяла его на руки, прижала к себе. Он урчал, как маленький моторчик. За нами была дверь. Моя дверь. И мой замок. Ключ от которого теперь был только у меня. И этого, в конечном счете, было достаточно. Чтобы начать все заново. Без чужих замков и чужих ключей к моей жизни.
