— Юля, деточка, я, конечно, всё понимаю, у вас «любовь», — Алёна Максимовна сцедила слово «любовь», как прокисшее молоко, и брезгливо отставила фарфоровую чашку. — Но давай начистоту. Ты моему сыну неровня.
Юлия замерла. Холодный хрусталь гостиной, казалось, вонзился тысячей иголок в её слишком простое платье из «Зарины». Рядом с ней её муж, Кирилл, вжал голову в плечи и усердно изучал узор на персидском ковре.
— Мама, ну что ты начинаешь… — пробормотал он.
— Я заканчиваю! — отрезала Алёна Максимовна. Её стальная, «советская» хватка, позволившая ей в девяностые поднять бизнес покойного мужа, ощущалась в каждом слове. — Я не для того Кирюшу в Оксфорде учила, чтобы он… — она окинула Юлю презрительным взглядом, — чтобы он приводил в дом… всё, что блестит. Или, в твоём случае, даже не блестит.
Юля и Кирилл пришли поговорить о квартире. О той самой «двушке» у Патриарших, которую мама им обещала подарить «на свадьбу», и которая по-прежнему принадлежала ей.
— Квартира? — Алёна Максимовна театрально усмехнулась. — Милая, я много чего обещаю. Но эту квартиру получит та, кто её достоин. Та, кто приумножит наш капитал, а не проест его в декрете. А ты… ну, ты сама всё понимаешь.
Юля поднялась. В горле стоял жгучий ком, но она не позволила себе плакать. Не здесь. Она молча посмотрела на Кирилла, который так и не поднял глаз, и вышла.
Прошёл год. Год, который перемолол жизнь в труху. Алёна Максимовна победила.
Сначала Кирилл стал задерживаться на работе. Потом Юля нашла в его телефоне то, что не искала: фотографии с глянцевой блондинкой Илоной. Илона была «ровня». Дочь партнёра по бизнесу, с идеальными винирами и мёртвой хваткой.
Развод был быстрым и грязным. Кирилл, подстрекаемый матерью и новой пассией, пытался отсудить у Юли даже то, что было её «добрачным». Алёна Максимовна торжествовала. Она сидела в суде, как королева-мать, и саркастически улыбалась, глядя, как её адвокаты топчут «эту выскочку».
Юля проиграла всё, кроме своей маленькой «однушки» на окраине и достоинства.
Алёна Максимовна же готовилась к свадьбе сына. Илона уже вовсю хозяйничала в той самой квартире на Патриарших, затеяв ремонт «под себя». Жизнь удалась.
А потом ударила не жизнь. Ударил инсульт.
— Мама, я не могу сейчас! — голос Кирилла в трубке был раздражённым. Он звонил из Дубая. — У Илоны презентация её нового… чего-то там. Я же нанял тебе лучшую сиделку из агентства!
Алёна Максимовна лежала в своей роскошной спальне. Левая сторона тела её не слушалась. Сиделка, нанятая сыном за баснословные деньги, украла её платиновые часы и ушла ещё вчера. В доме стоял кислый запах несвежего белья и лекарств.
— Кирюша… мне плохо… — прошептала она.
— Мам, ну не драматизируй. Я прислал денег. Купи себе всё, что нужно. Илона шлёт привет!
В трубке раздались короткие гудки.
Алёна Максимовна попыталась дотянуться до стакана с водой и свалилась с кровати на толстый ворс ковра. Она, владелица заводов, газет, пароходов, лежала на полу, как беспомощный жук, в луже собственного унижения.
Два дня она звонила. Илона сбрасывала. Кирилл был «вне зоны».
Она смотрела на дорогие картины на стенах, на антикварную мебель, и впервые в жизни поняла, что такое настоящее одиночество. Её деньги, её статус, её «ровня» — всё это оказалось пшиком, когда она не могла дойти до туалета.
На третий день замок в двери щёлкнул. Алёна Максимовна затаила дыхание. Неужели Кирилл?
В спальню вошла Юля.
Она остановилась на пороге, оглядывая царивший здесь хаос. На ней было то же простое пальто, что и год назад.
— Господи, Юля? — хрипло выдохнула Алёна Максимовна. — Ты… зачем? Тебя кто-то послал?
— Вас, — тихо поправила Юля. Она поставила на пол тяжёлую сумку. — Соседка ваша позвонила. Сказала, что вы кричали.
Алёна Максимовна ожидала чего угодно: злорадства, упрёков, требований. Но Юля просто достала из сумки термос.
— Тут бульон. Ещё тёплый. — Она подошла к бывшей свекрови, без малейшего отвращения помогла ей сесть, прислонив к кровати. — Давайте, Алёна Максимовна. Надо поесть.
Две недели Юля приходила каждый день. Она не говорила о прошлом. Она не жалела и не злорадствовала. Она просто делала.
Она мыла Алёну Максимовну, меняла ей бельё, варила каши. Она нашла врачей, устроила скандал в поликлинике, чтобы прислали массажиста. Она была тихой, но деловитой и абсолютно непроницаемой.
Алёна Максимовна сначала молчала, потом начала наблюдать.
Она видела, как Юля, разговаривая по телефону с врачом, отчитывала его за неправильно выписанный рецепт, используя точные медицинские термины. Эта «простушка» оказалась выпускницей мединститута, которая бросила ординатуру ради Кирилла.
Она видела, как Юля отказалась от денег, которые Алёна Максимовна ей предложила. «Я не сиделка. Я это делаю не для вас. А для себя», — сказала она, и в её голосе не было ни капли гордыни. Только правда.
Кирилл позвонил, когда мать уже могла сидеть в кресле. Он был весел.
— Мам, привет! Ну как ты там? Илонка, кстати, беременна! Наследник будет!
Алёна Максимовна посмотрела на Юлю, которая в этот момент вытирала пыль с её фарфоровых статуэток — тех самых, что были дороже ей сына.
— Поздравляю, Кирилл, — ровно сказала она. — Ты нашёл себе ровню. А я, кажется, нашла человека. Не звони мне больше.
Через месяц, когда Алёна Максимовна уже твёрдо ходила с палочкой, она вызвала Юлю к нотариусу.
— Что это? — Юля посмотрела на договор дарения.
— То, что тебе и так принадлежало бы, если бы мой сын не был идиотом, а я — стервой, — Алёна Максимовна поставила размашистую подпись. — Квартира на Патриарших.
— Мне не нужно, Алёна Максимовна. Я…
— Нужно, — бывшая свекровь посмотрела ей в глаза. Впервые. Как равной. — Я всю жизнь думала, что люди делятся на тех, кто имеет, и тех, кто хочет. А ты… Ты — единственная, кто не хотел ничего, кроме добра.
Юля молчала.
— Илонка тот ремонт не доделала, — усмехнулась Алёна Максимовна, в её голосе прорезался прежний сарказм. — Сбежала от Кирюши, как только узнала, что я переписала основной бизнес на благотворительный фонд. Оказалось, беременность «рассосалась». А Кирилл… Кирилл теперь у меня водителем работает. Учится ценить то, что имеет.
Она взяла Юлю за руку.
— Ты была мне не ровня, Юля. Ты была… выше. Всегда. Просто я этого со своей колокольни не видела.
Вот так и бывает: одни всю жизнь строят «крепости» из денег и статуса, а потом не могут докричаться о помощи из-за этих же стен. А другие просто приносят бульон.
