— Ларка, ты что творишь, родная?! Совсем с катушек съехала?!
Нинка замерла в дверях, словно громом пораженная. В квартире творилось что-то невообразимое: мебель раскорячилась по углам, пол застелен газетами, в воздухе плавает запах свежей краски, а Лариса — растрепанная, в застиранном спортивном костюме и красной косынке — орудует валиком, словно боец на передовой.
— А что, собственно, такого? — Лариса обернулась, смахивая прядь со лба грязным кулаком. — Ремонтик затеяла, давненько пора было!
— Ремонтик?! Да ты посмотри на себя! После такого-то горя!
— После какого горя? — Лариса хмыкнула и снова принялась водить валиком. — Ниночка, золотая, не горе это, а избавление! Как в песне той — «я свободна, словно птица в небесах»!
Нина покачала головой. Месяц назад, когда Сергей собрал манатки и укатил к своей молоденькой бухгалтерше, Лариса две недели места себе не находила — по квартире металась, как раненая. А сейчас вон какая — просто не узнать!
— Ларочка, милая, может, не стоит так резко? Передохни малость, подумай головой.
— Двадцать пять лет думала! — Лариса спустилась со стремянки, вытирая руки о фартук. — Знаешь, что поняла, Нинуля? Что всю жизнь чужую прожила. Всё под Серёжку подстраивалась — то ему не так, сё ему не этак. А теперь — баста! Теперь как я хочу, так и будет!
Она широко махнула рукой на комнату:
— Помнишь, как эти обои выбирали? «Серёженька, тебе вот такой цветочек нравится? А может, в клеточку лучше?» — передразнила она свой заискивающий голосок. — А сама-то всю жизнь об однотонных мечтала!
Нина опустилась на табуретку — единственное место, не заваленное всякой всячиной:
— А он знает про твои планы?
— Да плевать мне на него! — Лариса фыркнула, как рассерженная кобылица. — Небось с этой своей Алёнушкой воркует, детские песенки поёт. А что до моей квартиры — так это моя квартира! Хочу — крашу, хочу — на голове стою!
— Но ведь вещи его ещё тут.
— Во-во! — Лариса просияла, словно внука увидела. — Придёт за барахлом — а тут всё по-новому! Чтобы духу его поганого не осталось!
Подошла к окну, где закатное солнце играло в стёклах:
— Знаешь, Нинуль, сначала думала — всё, крышка мне. Как без него-то жить? Четверть века бок о бок, вся жизнь на него настроена. А потом как осенило — а что он мне дал, кроме унижения? Всё ему не так, всё не по нему. Жрать не то готовлю, одеваюсь не как надо, разговариваю не по делу.
Нина молчала, что тут скажешь. Она-то давно видела — относится Сергей к жене, как к прислуге последней. Но разве Лариска слушала? Всё его выгораживала — устал мужик, на работе загнали, характер такой.
— А сейчас, — продолжала Лариса, возвращаясь к стене, — словно с глаз пелена спала. Знаешь что? Спасибо даже этой Алёнке говорю! Избавила меня от дурмана!
Взялась за валик пуще прежнего:
— Так что не переживай за меня. Не с ума сошла — наоборот, впервые за многие годы ум-разум обрела!
Следующую неделю в квартире шла работа не хуже, чем на стройке века.
Старый диван, на котором Сергей любил разлёживаться с газетой, отправился прямиком на помойку. Вместо него появился диванчик цвета морской волны — точь-в-точь такой, о каком Лариса втайне мечтала.
Тяжёлые портьеры коричневого цвета сменились лёгкими занавесками небесного цвета.
А вещи его… Костюмы, рубашки, галстуки — всё то, за чем он собирался прийти — аккуратно сложила в мусорные пакеты. Каждая тряпка отзывалась болью в сердце, но Лариса упрямо работала дальше.
Когда в назначенный день зазвонил звонок, квартира преобразилась до неузнаваемости. Светлая, просторная — дышала она свежестью и новой жизнью.
Лариса распахнула дверь. На пороге маячил Сергей — знакомый-незнакомый, родной-чужой. А рядом — белобрысая девчонка, та самая Алёнушка.
— Привет, — буркнул он. — За шмотками пришли.
Лариса посторонилась, пропуская непрошеных гостей. С удовольствием наблюдала, как вытянулась его физиономия, как округлились глаза.
— Что тут стряслось? — оглядывался он по сторонам, не узнавая квартиру, где прожил двадцать пять лет.
— Ремонт, — спокойненько ответила Лариса. — Уж давненько пора была.
— А где мои вещи?
— А-а, — махнула она рукой в сторону коридора. — Вон там, в пакетах лежат. Всё аккуратненько сложено, можете забирать.
Алёнушка скривила мордочку:
— Как это — в пакетах? У Сергея брендовые костюмы, дорогущие вещи!
— Во-во! — взорвался он. — Да ты что себе позволяешь? Там же костюмы от…
— От кого там — меня не касается, — перебила Лариса. — Всё аккуратно сложено, можете проверить. А где хранить — ваша забота.
— Да как ты смеешь! — начал было он, но вдруг замолчал, глядя на бывшую жену. Что-то новое увидел в её взгляде — силу какую-то, уверенность, спокойное достоинство.
— Многое я смею, Серёжа, — улыбнулась она. — Просто ты никогда этого не замечал. А теперь — извините великодушно, дела у меня.
Прошла мимо них к двери, а с лестницы уже слышался возмущённый писк Алёнушки:
— Милый, как же так можно? Твои же вещи!
— Жизнь — штука сложная, — пропела себе под нос Лариса и захлопнула дверь.
День был что надо — весенний, солнечный. Солнце светило так ярко, словно тоже радовалось её освобождению. Лариса глубоко вздохнула — и вдруг поймала себя на том, что улыбается.
Вечером прибежала Нинка:
— Ну как прошло?
Лариса разлила по чашкам душистый чай:
— Знаешь, думала — больнее будет. Думала — увижу его, и сердце опять защемит. А оказалось — ничего особенного. Пустота одна. Словно и не было этих двадцати пяти лет.
— А он что?
— А что он? — усмехнулась Лариса. — Возмущался, конечно. Особенно его молодая пассия негодовала — как это так, костюмы в пакетах! Но знаешь, что самое-то смешное? Смотрю на них и думаю — господи, и этого болвана я любовью всей жизни считала? Этого самовлюблённого индюка, который даже в такую минуту только о своих тряпках думает?
Отхлебнула чайку:
— Как говорится — не было бы счастья, да несчастье помогло. Не изменил бы он — так бы и жила всю жизнь тенью, приставкой к «великому мужчине». А теперь, — обвела взглядом обновлённую комнату, — наконец-то для себя живу.
— И как оно — для себя? — улыбнулась Нина.
— Знаешь, — задумалась Лариса, — вдруг поняла — я же могу всё! Просто всё, что захочу! Хочу — стены крашу. Хочу — на танцы записываюсь. Кстати, — прищурилась хитро, — уже записалась! На курсы кондитерские!
— Да ладно! — чуть не поперхнулась Нина чаем. — Ты же говорила — поздно такими глупостями заниматься.
— А теперь решила — почему бы и нет? Мне пятьдесят три, а не девяносто три! Жизнь только-только начинается!
Нина смотрела на подругу с восхищением. Куда подевалась та убитая горем женщина, что месяц назад на её плече рыдала? Перед ней стояла совсем другая Лариса — уверенная, спокойная, красивая.
За окном сгущались сумерки. В новой люстре мягко переливался свет. Лариса опустилась в любимое кресло — маленькое, уютное, купленное назло всем Серёжиным протестам («На кой ляд нам ещё одно кресло? Куда ты его втиснешь?»).
— Знаешь, что самое удивительное? — сказала она, глядя на подругу. — Вдруг поняла, что совершенно не скучаю по нему. Совсем! Даже не вспоминаю, представляешь?
— Может, рано ещё говорить? — осторожно спросила Нина. — Времени-то немного прошло.
— Да дело не во времени, — покачала головой Лариса. — Просто я наконец правду увидела. Как будто очки надела — и мир чётким стал. Я ведь любила не его, а какой-то образ придуманный. Сочинила себе идеального мужа и пыталась настоящего Сергея под этот образ подогнать. А он просто собой был — эгоистом самовлюблённым, который меня за само собой разумеющееся принимал.
— Знаешь, — сказала Нина, допивая чай, — завидую я тебе.
— Чему? — удивилась Лариса. — Тому, что муж сбежал?
— Нет, — покачала головой Нина. — Тому, что ты смогла всё сначала начать. Не сломалась, не руки опустила. Думаю — а смогла бы я так?
— Сможешь, — уверенно сказала Лариса. — Каждая женщина сможет. Просто нам с малолетства в головы вдалбливают — без мужчины мы неполноценные. Что терпеть надо, прощать, подстраиваться. А на самом деле надо просто жить. Своей жизнью, а не чужой.
Подошла к серванту, достала бутылку вина:
— Давай выпьем! За новую жизнь!
— За новую жизнь! — согласилась Нина. — И за новую тебя!
Через неделю Сергей позвонил.
— Лара, — голос его звучал как-то неуверенно. — Можно поговорить?
— О чём? — спокойно спросила она, любуясь на только что собственноручно испеченный торт. Надо ещё верхушку украсить — может, шоколадные розочки сделать?
— Я тут подумал, — запнулся он. — Может, мы погорячились с разводом? Может, стоит всё обсудить спокойно?
Лариса улыбнулась. Ещё месяц назад кинулась бы к нему — только позови! А сейчас…
— Нет, Серёжа, — мягко сказала она. — Не погорячились. Наоборот — опоздали. Лет на двадцать.
— Но как же наши годы вместе?
— Были, — просто ответила она. — И прошли. Как те обои, что ты так любил. Знаешь, иногда ремонт нужен — не только в квартире, но и в жизни.
— А твоя Алёнушка что скажет? — спросила после паузы.
— Мы расстались, — признался он. — Она оказалась не такой…
— Вот видишь, — Лариса посмотрела на свои руки в муке. — Всё правильно получилось. Ты нашёл то, что искал, а я — то, что потеряла.
— Что потеряла?
— Себя, — просто ответила она. — Прощай, Серёжа. И спасибо.
— За что?
— За то, что помог проснуться.
Положила трубку и вернулась к торту. Шоколадные розы — банально как-то. Лучше россыпь маленьких незабудок из крема сделает — голубых, как весеннее небо. Как её новая жизнь — лёгкая, свежая, полная надежд.
Вечером позвонила Нина:
— Ну как дела?
— Всё отлично, — улыбнулась Лариса. — Сергей звонил, просил всё как было вернуть. Знаешь, думала — больно будет. А оказалось — никак. Он теперь как персонаж из старого кино — вроде помнишь, но уже без чувств всяких.
Посмотрела на торт, украшенный голубыми цветочками:
— Приходи чай пить! У меня тут такая красота получилась — сама себя удивила!
— Прямо сейчас?
— А почему нет? — рассмеялась Лариса. — Жизнь коротка слишком, чтобы радость на потом откладывать. Это я теперь точно знаю!
