Воздух в квартире был густым и сладким, как сироп. Парил аромат только что испеченного бисквита, смешивался с запахом свежего кофе и тревожными нотками моих нервов. Я, Алиса, стояла посреди кухни, словно генерал на поле боя, за минуту до атаки. Мои руки, привыкшие к компьютерной мышке, сейчас лихорадочно взбивали крем, а взгляд выхватывал малейшие недочеты на праздничном столе. Он ломился от закусок. Румяная курица, тарелки с салатами, точь-в-точь как в рецепте из моего блога, аккуратно нарезанные сыры и колбасы. Я потратила на это всё субботнее утро и половину вчерашней зарплаты. Юбилей дяди Валеры, пятьдесят лет — не шутка. В семье существовало негласное правило: по такому поводу Алиса всё организует. Потому что «у неё лучше получается», «она молодая, ей не трудно» и, главное, «мы же семья».
Звонок в дверь отозвался эхом в моей пустой кружке. Я не успела даже чаю выпить. Первыми ворвались мои двоюродные племянники, с грохотом сбросив куртки и умчавшись вглубь квартиры.
— Алиса, привет! — прокричала с порога тётя Лариса, мамина сестра. Она, не снимая пальто, окинула стол оценивающим взглядом. — О, а салат «Оливье» уже готов! Молодец. А где твой фирменный торт? Ты же обещала что-то особенное!
— Он в холодильнике, остывает. Сейчас украшу и принесу, — ответила я, пытаясь стереть со лба каплю пота.
Вслед за ней тяжёлой поступью вошёл дядя Валера, виновник торжества. Он громко чмокнул меня в щёку, пахнув дорогим одеколоном и предвкушением выпивки.
— Ну что, племяшка, готовь стопки, сейчас душа развернётся! — Он потрепал меня по плечу и проследовал в гостиную, где уже зажужжал телевизор.
Следом подтянулись остальные: кузен Сергей, вечно уткнувшийся в телефон, его жена и моя мама. Мама на ходу бросила мне усталое «Всё хорошо, дочка?» и, не дожидаясь ответа, пошла вешать пальто. Через пять минут вся моя родня была в сборе.
И все они были в гостиной.
Громкий смех дяди Валеры, спортивный комментарий из телевизора, возня детей — всё это доносилось ко мне на кухню, где я в одиночку доделывала торт, разогревала горячее и искала большую сервировочную тарелку. Никто не предложил помочь. Никто не спросил, не нужна ли мне рука. Сцена повторялась из года в год, из праздника в праздник. Я была штатным аниматором, кухаркой и оформителем в одной лице. Бесплатным.
Наконец, я вынесла в гостиную торт. На белоснежной глазури красовались шоколадные завитушки и аккуратная надпись «С Юбилеем!».
— Вот это да! — присвистнул дядя Валера. — Красота!
— Да, мило, — буркнула тётя Лариса, уже расставляя тарелки. — Алис, а ты не забыла купить свежей зелени для украшения? Я же просила.
Я молча кивнула, чувствуя, как внутри закипает раздражение. «Мило». Я потратила три часа и полторы тысячи рублей на ингредиенты, а это всего лишь «мило».
Все уселись за стол. Подняли первые тосты. Зазвенели ложки о тарелки. Я сидела и смотрела, как исчезает еда, на которую я потратила столько сил. И тут мой взгляд упал на пачку сливочного масла на краю стола, с ценником из супермаркета. Я вдруг с отчетливостью, ударившей как обухом, вспомнила, как вчера на кассе смотрела на итоговую сумму — двадцать пять тысяч триста рублей — и с горечью думала, что надо было брать карту с бонусами.
И тут тётя Лариса, отложив вилку, сладко улыбнулась и обратилась ко мне:
— Алис, а ты не находишь, что стол получился немного… простоватым? Ну, знаешь, не хватает какой-то изюминки. Могли бы и креветок купить, или икры. Для праздника-то!
В воздухе повисла пауза. Даже дядя Валера на секунду отвлёкся от тарелки.
Я медленно перевела на неё взгляд. Внутри всё перевернулось. Двадцать пять тысяч. Потраченная суббота. И этот упрёк в «простоватости».
— Тётя Лариса, — начала я, и мой голос прозвучал странно спокойно. — А вы скинулись на эти креветки? Я имею в виду, на все продукты. Просто я подсчитала расходы, вышло больше двадцати пяти тысяч. Может, разделим?
Сначала воцарилась тишина. Абсолютная. Такую тишину, наверное, слышишь в космосе. Потом дядя Валера громко кашлянул.
Кузен Сергей наконец оторвался от телефона и с интересом посмотрел на меня. А тётя Лариса просто смотрела, широко раскрыв глаза. Её лицо постепенно начало багроветь.
Гробовая тишина в гостиной длилась, пожалуй, секунд десять, но ощущалась как вечность. Я видела, как лицо тёти Ларисы из багрового стало почти фиолетовым. Дядя Валера откашлялся, отхлебнул из рюмки и громко, явно пытаясь разрядить обстановку, произнес:
— Ну вот, испортила девчонка всем настроение своими финансами. Не вовремя, Алиса, не по-семейному.
Я не стала ничего отвечать. Просто встала из-за стола и прошла на кухню. Мои руки слегка дрожали, но внутри вдруг стало странно спокойно. Словно я перешла какую-то невидимую черту, за которой уже не было страха.
Праздник, впрочем, быстро восстановился. Из гостиной снова донесся громкий смех, звон посуды. Они делали вид, что ничего не произошло. Я осталась на кухне, доливая в салатник оливье, который никто не потревожил. Через полчаса ко мне зашла мама. Её лицо было измученным.
— Доченька, зачем ты это? — тихо прошептала она, подходя к мойке. — Испортила же весь праздник. Ну, посидели бы, всё обсудили потом, без свидетелей.
— Какие свидетели, мам? Это наша семья. Или они только тогда семья, когда нужно поесть за чужой счёт? — так же тихо спросила я.
— Не говори так. Они просто другие. Привыкли по-старому. Тётя Лариса ведь не со зла.
— А я со зла? — посмотрела я ей прямо в глаза. — Я двадцать пять тысяч из своей зарплаты потратила. Зарплаты дизайнера, которую ты называешь «хобби, приносящим копейку». Этих денег хватило бы на оплату курсов, которые мне так нужны.
Мама вздохнула и, ничего не ответив, взяла со стола поднос с грязными рюмками и вышла обратно в гостиную. Её молчание было красноречивее любых слов. Она всегда выбирала путь наименьшего сопротивления, лишь бы сохранить видимость мира.
Праздник закончился поздно. Родственники, веселые и довольные, небрежно кивали мне на прощание.
— Спасибо за угощение, Алиса! — крикнул на ходу дядя Валера, уже надевая пальто.
Тётя Лариса промолчала, демонстративно глядя в сторону.
Когда дверь закрылась за последним гостем, я осталась одна посреди тихой, пропахшей едой и чужими духами квартиры. Гора грязной посуды на кухне казалась монументом моей глупости. Я принялась за уборку с каким-то ожесточением. Каждая тарелка, каждый жирный след от пальцев на стакане напоминали мне о том, как на меня смотрели после моего вопроса.
Под утро, когда хаос был наконец упорядочен, я села за стол с блокнотом и калькулятором. Я всегда вела домашнюю бухгалтерию. Включила настольную лампу, и её холодный свет выхватил из темноты столбец цифр.
Чек из супермаркета — 18 540 рублей.
Онлайн-заказ мяса и рыбы с доставкой — 6 200 рублей.
Торт, вернее, продукты для него — еще 1 850.
Транспорт, мелочи…
Итоговая цифра замерла на бумаге: 26 790 рублей. Почти двадцать семь тысяч. Больше половины моей ежемесячной оплаты за ипотечную квартиру. Я представила, как откладывала бы эти деньги несколько месяцев подряд, и смогла бы нанять репетитора по английскому. Или купить себе новый графический планшет. Вместо этого я купила одобрительный кивок дяди Валеры и упрёк в «простоватости» стола.
Внутри что-то надломилось. Обида, копившаяся годами, наконец перевесила страх быть непонятой. Я взяла телефон. Чат под названием «Наша дружная семейка» мирно спал, если не считать вечернего фото торта, которое выложила тётя Лариса с подписью «Спасибо всем за тёплый вечер!». Меня, конечно, в благодарностях не упомянули.
Пальцы сами пробежали по клавиатуре. Я не позволяла себе эмоций, только сухие цифры.
«Доброе утро всем. По итогам вчерашнего праздника, общая сумма затрат на продукты составила 26 790 рублей. Участников было девять человек, включая детей. Итого с каждой взрослой семьи (тётя Лариса, дядя Валера; кузен Сергей; я и мама) получается по 5358 рублей. Я готова принять перевод, реквизиты ниже».
Я перечитала сообщение. Рука дрогнула, но я нажала «Отправить».
Первые несколько минут в чате царила мёртвая тишина. Я представила, как это сообщение, словно бомба, разорвалось на экранах их смартфонов.
Потом внизу появились три точки… Они печатали. Секунду, другую… И затем чат взорвался.
Первым пришло голосовое сообщение от тёти Ларисы. Её голос был резким, пронзительным, он буквально визжал из динамика:
— Алиса, ты в своём уме?! Это что за цирк?! Родных людей на деньги пытаешься разводить? Мы тебе на свадьбу микроволновку подарили, она, между прочим, десять тысяч стоила! Мы что, по счетчику должны теперь другу другу дружбу считать?
Голосовое сообщение тёти Ларисы висело в чате жирным, ядовитым пятном. Я не стала его слушать до конца, хватило первых секунд. Этот визг впивался в виски тонкими иголками. Я отложила телефон, решив дождаться, когда схлынет первая волна негодования. Но она не схлынула. Она нарастала.
Через минуту пришло голосовое от дяди Валеры. Он говорил спокойнее, но в его голосе сквозила неподдельная обида, словно я обокрала его не в двадцати семи тысячах, а в чём-то несравненно более ценном.
— Ну, Алисонька, не ожидал я от тебя такого. Честно. Мы же всегда одной семьёй были. Помогали чем могли. А ты сейчас всё на деньги свела. Получается, моё пятидесятилетие — это просто коммерческий проект для тебя? Я своим присутствием, по-твоему, не дороже заплатил? Душевностью, вниманием?
Меня передёрнуло от этой слащавой патетики. Какая душевность? Какое внимание? Он всегда приходил, ел, пил, шумел и уходил, оставляя после себя горы посуды и пустые бутылки.
Прервать этот поток мне суждено не было. Следующей в бой вступила моя мама. Но не в чате. Мой телефон разрывался от её звонков. Я сделала глубокий вдох и приняла вызов.
— Мам, я…
— Алиса, немедленно удали это сообщение! — её голос дрожал, я представляла, как она сжимает телефон белыми от напряжения пальцами. — Что ты себе позволяешь? Они же все обидятся! Они перестанут с нами общаться! Ты что, хочешь остаться в полном одиночестве?
— Мам, а что нам дало это общение? — спросила я, глядя в окно на серое утро. — Право тратить мои деньги и силы на их праздники? Это такой выгодный контракт?
— Не говори ерунды! Они же родные! Тётя Лариса… она, может, и резкая, но она семья. А семью нужно прощать, терпеть!
— А меня кто будет терпеть? — голос мой сорвался. — Меня, мою усталость, мои траты? Или моя роль в этой семье — только терпеть и прощать?
— Ты всё драматизируешь! — заплакала мама. — Ну, попроси у них прощения, скажи, что пошутила. Скажи, что у тебя на работе проблемы, нервы… Всё наладится.
Я закрыла глаза. Этот рецепт был ей знаком до боли. Лечь пониже, сделать вид, что всё в порядке, и ждать следующего удара. Мне стало её жаль. Жаль её вечного страха остаться одной, её вымученного миротворчества, которое на деле было просто трусостью.
— Мам, я не буду извиняться за то, что хочу справедливости. Я не шутила.
— Тогда они на праздники нас звать не будут! — выдохнула она, и в её голосе прозвучал настоящий ужас.
Это была её самая большая фобия. Остаться за бортом семейных посиделок, стать изгоем.
Я посмотрела на экран компьютера, где у меня был открыт черновик проекта. На работу, которая приносила реальные деньги. На свою квартиру, за которую я платила сама.
— Мам, а на какие праздники? — спросила я тихо, но чётко. — На те, что я сама же и организую?
В трубке повисло молчание. Затем послышались короткие гудки. Мама положила трубку. Она не нашла, что ответить.
Я снова открыла чат. Там было уже несколько новых сообщений. Кузен Сергей, который обычно отмалчивался, написал с явной иронией:
— А можно в рассрочку? Или только наличными? 
Тётя Лариса ответила ему тут же:
— Серёжа, не поддерживай её! Это не смешно!
Затем она снова написала мне, уже текстом:
— Я в шоке. Просто в шоке. От девочки такого не ожидала. Мы тебе как родной дочери были, а ты… Ты просто пользуешься тем, что у тебя работа есть, а у нас, у старшего поколения, пенсии мизерные. И ты с нас ещё деньги стребовать хочешь? Совести у тебя нет!
Я читала эти строки и чувствовала, как во рту появляется горький привкус. Они с дядей Валерой не так давно ездили в Сочи. У них две новенькие иномарки в семье.
А я, с моей «есть работа», считаю копейки до зарплаты, чтобы хватило на ипотеку и те самые курсы.
Я не стала ничего писать в ответ. Спорить с ними было бесполезно. Они жили в своей реальности, где их право пользоваться мной было неоспоримым, а моё право сказать «хватит» — верхом подлости и бессердечия.
Я отключила уведомления в чате и поставила телефон на беззвучный режим. Тишина в квартире, наконец, стала настоящей. Без звона посуды, без чужих голосов. И в этой тишине я впервые за долгое время почувствовала не пустоту, а начало чего-то нового. Что-то сломалось. Что-то хрустнуло, как тонкий лед под ногой. И теперь мне предстояло решить: отступать назад, на зыбкий, предательский берег, или шагнуть вперёд, в холодную, но честную воду.
Неделю в чате царила гробовая тишина. Мама звонила пару раз, говорила о погоде и о том, что «всё само утрясётся», но в её голосе я слышала невысказанный упрёк. Я старалась не думать о скандале, погрузившись в работу. Черновики проектов, правки от заказчиков, счета — всё это было понятной и справедливой вселенной, где труд оплачивался, а границы уважали.
В пятницу вечером, уставшая после долгого дня, я заварила чай, укуталась в плед и по привычке пролистала ленту в Instagram. Милые котики, красивые пейзажи, знакомые лица… И тут мой палец замер.
Кузен Сергей выложил новое фото. Не одно, а целую серию из пяти кадров. Я редко заглядывала в его профиль, но теперь он был прямо передо мной.
Первый кадр: шикарный стол в каком-то дорогом ресторане. На белоснежной скатерти стояли блюда с устрицами, огромное плато с морепродуктами, икра в хрустальной вазочке. В центре — огромный, сложный торт, явно от кондитера, а не домашнего производства.
Второй кадр: общее фото. Тётя Лариса, сияющая, в новом платье, с бокалом шампанского. Дядя Валера, обнимающий её за плечи. Сергей с женой. Все улыбаются в камеру, глаза блестят от счастья и хорошего алкоголя.
Третий кадр: крупно тарелка с тем самым тортом. На его глазури была аккуратная надпись: «Ларисе — за премию! Гордимся!»
Четвёртый кадр: счастливая тётя Лариса зажигает свечу на торте.
И, наконец, пятый: все они поднимают бокалы, на заднем плане виднеется панорамный вид из окна на ночной город.
Подпись под постом гласила: «Отмечаем мамину премию! Спасибо, родные, за тёплый вечер и поддержку! Вы лучшие! ❤️ #семья #праздник #любовь #ресторан #премия»
Я сидела и смотрела на экран. Сначала не понимая, потом осознание стало накатывать холодной, тяжёлой волной. Оно приходило не сразу, а слоямиПервый слой: они были в ресторане. В дорогом. Значит, деньги у них были. Второй слой: они заказали устрицы, икру, огромный торт. Значит, деньги они тратить умели. И не скупились. Третий слой: они отмечали премию тёти Ларисы. Событие, случившееся явно не вчера. Значит, повод для праздника был.
Четвёртый, самый главный и болезненный слой: меня на этот праздник не позвали.
Я отложила телефон. Чай рядом остыл. Я смотрела в стену, но видела не её, а тот самый наш стол на кухне, который тётя Лариса назвала «простоватым». Я видела свой домашний торт, который был всего лишь «милым». Я слышала её голос: «Могли бы и креветок купить».
Так. Значит, деньги на ресторан с устрицами у них были. А на мои закуски и торт — нет. Значит, их принцип «мы же семья» распространялся только на меня, когда нужно было что-то отдать. Когда же речь шла о том, чтобы меня куда-то пригласить, поделиться радостью, эта семья внезапно сужалась до них троих.
Я не чувствовала обиды. Обида — это что-то горячее, живое. Во мне было что-то холодное и тяжёлое, как камень. Это было полное, окончательное понимание. Понимание того, что я для них не племянница, не родной человек. Я — услуга. Бесплатная аниматорша и кейтеринг. Как вода в кране, которую открывают, когда нужно, и не думают о её стоимости. Я взяла телефон снова и ещё раз посмотрела на фото. На их счастливые, сытые лица. И впервые за всю эту историю мне не захотелось плакать или кричать. Мне захотелось… улыбнуться. Горько, с облегчением. Всё вдруг встало на свои места.
Все их упрёки, вся их ложь о «семейности» испарились, оставив после себя голый, неприглядный факт: меня использовали. Осознанно, цинично и без капли стыда.
Я закрыла приложение. Тишина в квартире снова стала мне верным союзником. Камень на душе медленно превращался в твёрдую, незыблемую почву под ногами. Почву, на которой можно было, наконец, построить что-то своё. Без их лицемерных улыбок и вечно протянутой руки.
Прошло ещё несколько недель. Я сознательно дистанцировалась от всей этой истории. Перестала заглядывать в общий чат, который мама переименовала в «Наша семья (без обид)». Я сосредоточилась на работе, записалась на те самые онлайн-курсы по графическому дизайну и с удивлением обнаружила, что у меня появилось свободное время и силы. Те самые, что раньше уходили на планирование, закупки и готовку для чужих праздников.
Однажды вечером мне позвонила мама. В её голосе снова звучала та деланно-бодрая, примиряющая нотка, которая всегда предвещала неприятности.
— Дочка, привет! Как дела? Не занята?
— Привет, мам. Всё нормально, работаю. А что случилось?
— Да так, мелочь. У бабушки через две недели юбилей, семьдесят пять лет. Тётя Лариса опять всё в свои руки взяла, организует. Будем праздновать у неё дома.
У меня в груди что-то холодно кольнуло. Сценарий был до боли знаком.
— Ну и хорошо, — равнодушно сказала я. — Передавай бабушке от меня поздравления. Я тогда, наверное, заеду к ней до или после, вручу подарок.
— Как это «заедешь»? — в голосе мамы послышалась тревога. — Ты что, на сам праздник не придёшь?
— Мам, после всего, что было, я не думаю, что мое присутствие кого-то обрадует. Да и мне не особо комфортно будет.
— Алиса, это бабушка! — всплеснула мама руками, я это даже по телефону почувствовала. — Её юбилей! Она будет ждать. Все будут. И тётя Лариса сказала, что все старые обиды надо забыть, такой повод.
«Сказала», — мысленно повторила я. Конечно, сказала. Потому что без бесплатной рабочей силы организовать «красиво и по-семейному» было сложно.
— Я подумаю, — уклончиво ответила я, чтобы прекратить этот разговор.
Мы попрощались, и я уже было отложила телефон, как он тут же завибрировал с новым сообщением. Не в общем чате, а в личном. От тёти Ларисы.
Сообщение было длинным, сладким и удушающим, как паутина.
«Алисонька, здравствуй! Мама, наверное, уже сказала про юбилей бабушки. Это такой важный для нас всех день! Мы очень хотим, чтобы он прошёл красиво и душевно. Ты же у нас главный по созданию атмосферы — наш главный декоратор и кулинар! Очень на тебя рассчитываем. Придумай, пожалуйста, какой-нибудь милый декор, как ты умеешь. И, если не сложно, скинь, пожалуйста, рецепт того самого трюфельного торта, что ты на день рождения дяди Валеры пекла. Он был бесподобен! Хочу повторить, но у меня, конечно, так красиво не получится, ты волшебница! Ждём-ждём! Целую!»
Я перечитала это сообщение дважды. С меня снова снимали сливки. Даже не спрашивая, готова ли я, хочу ли. Просто констатировали факт: «рассчитываем». Как на штатного сотрудника. Фраза «скинь рецепт» прозвучала как высшая степень доверия и одобрения, которое должно было заткнуть мне рот и заставить забыть все обиды.
Они ничего не поняли. Абсолютно. Они думали, что я просто немного потопала ножками, и теперь всё можно вернуть на круги своя, осыпав меня парой дежурных комплиментов. Они не видели во мне человека со своими чувствами и границами. Они видели функцию.
И в этот раз я не стала молчать, переживать или звонить маме. Я открыла общий чат «Наша семья (без обид)». Последнее сообщение там было недельной давности. Я набрала короткий, ясный текст, глядя на экран с ледяным спокойствием.
«Всем привет. К сожалению, я не смогу помочь с организацией юбилея бабушки. У меня уже есть другие планы на тот день. Желаю вам провести праздник душевно».
Я нажала «Отправить» и отложила телефон.
Реакция последовала мгновенно. Загорелись три точки. Печатала тётя Лариса.
Её ответ был резким и удивлённым, безо всяких церемоний.
«??? Какие ещё планы? Алиса, это юбилей бабушки! Мы все на тебя рассчитываем! Ты что, не понимаешь?»
Я представила её лицо, искажённое раздражением. Она действительно не понимала. Она не могла понять, что её «мы на тебя рассчитываем» для меня больше не было комплиментом, а стало приговором.
Я не стала ничего отвечать. Всё было сказано. Я положила телефон и подошла к окну. На душе было странно и пусто, и спокойно. Я только что отменила свою бесплатную подписку. И впервые за долгое время почувствовала, что поступаю правильно.
День юбилея бабушки выдался на удивление солнечным и ясным. Я стояла у зеркала, поправляя воротник простого синего платья, и чувствовала странное спокойствие. В руках я держала аккуратно завёрнутый подарок — тёплую кашемировую шаль, о которой бабушка как-то обмолвилась, и книгу, которую она хотела прочитать.
Я не стала готовить торт. Не стала покупать продукты для салатов. Я купила только большой букет цветов для именинницы.
Подъезжая к дому бабушки, я заметла машину дяди Валеры и новенький хэтчбек кузена Сергея. Сердце на мгновение ёкнуло, но я взяла себя в руки. Я не делала ничего плохого. Я просто перестала делать то, что должна была делать всегда за просто так.
Дверь открыла мама. Её лицо было бледным и напряжённым.
— Ты приехала, — прошептала она, словно констатируя факт стихийного бедствия. — А где… где торт? Украшения?
— Я сказала, что не смогу, — напомнила я ей тихо и прошла в прихожую.
Атмосфера в квартире была странной. Не праздничной, а натянутой, как струна. Из гостиной доносился приглушённый голос диктора с телевизора. Бабушка сидела в своём кресле, укутанная в старый плед, и грустно смотрела в окно. Стол был накрыт, но на нём не было и намёка на ту самую «атмосферу», которую я обычно создавала. Лежали стандартные нарезки, несколько салатов в прозрачных пластиковых контейнерах и покупной торт в коробке, похожий на все торты в мире.
Тётя Лариса вышла из кухни с подносом, полным стаканов. Увидев меня, она замерла. Её взгляд скользнул по мне, по букету в моих руках, и в её глазах вспыхнул холодный, ядовитый огонь.
— А, наша гостья пожаловала, — сказала она с фальшивой сладостью в голосе. — А мы уж думали, ты со своими «важными планами» вообще не почтишь нас своим присутствием.
— Я сказала, что приду поздравить бабушку, — ответила я, подходя к креслу и целуя именинницу в щёку. — С днём рождения, бабуля. Выглядите прекрасно.
Бабушка взяла меня за руку и слабо улыбнулась. Её ладонь была тёплой и сухой.
— Спасибо, внучка. Я рада, что ты пришла.
Дядя Валера, сидевший на диване, громко вздохнул.
— Ну, вот и собрались. Теперь можно и праздник начинать. А то как-то без настроения всё.
— А откуда тут настроению взяться? — не выдержала тётя Лариса, ставя поднос на стол с таким грохотом, что стаканы зазвенели. — Одни на всём свете остались, все помощи лишились. Даже на юбилей родной бабушки нельзя рассчитывать.
Я повернулась к ней. Спокойствие внутри меня не исчезло, оно стало только крепче.
— Тётя Лариса, я здесь, чтобы поздравить бабушку. И я это делаю.
— А как же всё остальное? — её голос сорвался на крик. — Ты могла бы хотя бы торт испечь! Самый простой! Мы же семья! Ты обязана помогать семье! Неблагодарная эгоистка!
В гостиной воцарилась тишина. Даже телевизор кто-то выклюил пультом. Мама закрыла лицо руками. Кузен Сергей смотрел в пол. Бабушка сжала мою руку крепче.
И вот тогда я сказала. Тихо, отчётливо, глядя тёте Ларисе прямо в глаза. Все слова, вся боль, вся обида — всё собралось в одну-единственную, выстраданную фразу.
— Почему я вам должна устраивать праздник, а вы на меня его даже не позовёте? Вот на мамину премию в ресторан, например?
Сказав это, я сама поразилась той тишине, что последовала за моими словами. Она была оглушительной. Абсолютной. Казалось, даже часы на стене перестали тикать.
Тётя Лариса стояла с открытым ртом, её лицо побелело. Дядя Валера смотрел на меня, будто видел впервые. Мама медленно опустила руки, и в её глазах читался не просто испуг, а ужас перед тем, что тайное стало явным.
Никто не нашёлся, что ответить. Не было никаких оправданий, никаких разумных объяснений.
Был только неприкрытый, циничный факт, висящий в воздухе, как трупный запах.
Я аккуратно отпустила бабушкину руку, поставила букет на стол рядом с её креслом и положила сверху подарок.
— Ещё раз с днём рождения, бабуля. Я вас очень люблю. Извините, я пойду.
И я развернулась и пошла к выходу. Мне не было стыдно. Не было страшно. За спиной царила всё та же гробовая тишина, и это было самым красноречивым признанием их вины.
Я не успела даже дойти до двери, как тишина в гостиной лопнула. Словно плотину прорвало, и хлынули волны гнева, оправданий и фальшивого возмущения.
— Что это значит?! — пронзительно вскрикнула тётя Лариса. Её лицо из белого стало багровым. — Что за намёки? Мы тебя чему, на рестораны водить обязаны? Ты взрослый человек!
Дядя Валера тяжело поднялся с дивана, пытаясь вернуть себе роль миротворца, но в его глазах плескалась та же злость.
— Алиска, ну зачем ты это? Зачем старую песню поднимать? Испортила бабушке праздник, и довольна? Мы же всё для семьи, а ты раздуваешь из мухи слона.
Кузен Сергей, не отрываясь от экрана телефона, пробурчал себе под нос:
— Ну началось… Драма на ровном месте.
Именно этот комментарий, такой мелкий и пошлый, вывел из оцепенения мою маму. Она резко встала, и её голос, обычно такой тихий, задрожал от неожиданной твёрдости.
— Сергей, помолчи! — Затем она обернулась к сестре. — Лариса, хватит! Хватит на неё кричать! Может, она права? Может, и впрямь несправедливо получилось? Вы отпраздновали, а её даже не позвали…
— А она бы пошла? — парировала тётя Лариса, перейдя на ядовитый шёпот. — С её характером? Она бы там всем настроение испортила своими обидами!
В этот момент негромкий, но чёткий голос прозвучал из кресла. Это говорила бабушка. Все разом замолкли, повернувшись к ней.
— Всё, — сказала она тихо, но так, что было слышно каждое слово. — Хватит. Надоели. Лариса, Валера, сядьте и закройте рты. Вы ведёте себя как последние хамы.
Она посмотрела на меня, и в её старческих глазах я увидела не упрёк, а усталую мудрость и… гордость.
— Молодец, внучка, что сказала. А то совсем обнаглели. Сидят на шее у девочки, как банные листья, а ещё и упрекают. Дай Бог тебе сил и ума дальше так же.
Её слова повисли в воздухе, окончательно обезоруживая моих родственников. Тётя Лариса, казалось, готова была взорваться от злости. Она тяжело дышала, уставившись на меня взглядом, полным ненависти.
— Значит, так… — прошипела она, отчеканивая каждое слово. — Раз ты такая умная и самостоятельная, и мы тебе такие плохие… Больше ты нам не племянница! Считай, что у тебя в нашей семье никого нет! Ни тёти, ни дяди, ни кузена! Разрываю все отношения!
Она ждала, что я испугаюсь, заплачу, брошусь к её ногам. Но я лишь медленно кивнула, ощущая невероятное облегчение.
— Вы мне не враги, тётя Лариса, — сказала я спокойно. — Врагов я бы не кормила годами своими тортами и не тратила на них свои выходные. Вы просто… чужие люди, которые привыкли мной пользоваться.
Я сделала паузу, глядя на их шокированные лица.
— И раз уж мы заговорили на языке денег и услуг, с этого дня мои услуги платные. Стоимость полной организации праздника — пятнадцать тысяч рублей. Включая поиск рецептов, как вы просили. Готовы обсудить условия? Или ваш семейный бюджет рассчитан только на рестораны для узкого круга?
Я не дождалась ответа. Развернулась и вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь. Из-за неё не донёсся ни крик, ни плач. Только оглушительная, позорная тишина.
Спускаясь по лестнице, я поняла, что не чувствую ни злости, ни боли. Я чувствовала только свободу. Горькую, купленную дорогой ценой, но настоящую. Я наконец-то вышла из роли бесплатного ресурса и стала человеком, у которого есть имя, границы и право говорить «нет».
Прошло три месяца. Сначала тишина была оглушительной. Телефон не звонил, в чатах не появлялись новые сообщения, кроме одного короткого письма от мамы через неделю после скандала: «Я не знаю, кто прав, но мне очень тяжело. Дай мне время». Я дала. Я сосредоточилась на себе.
Те двадцать семь тысяч, что я не потратила на очередной семейный обед, я вложила в продвинутый курс по графическому дизайну. Вечера, которые раньше уходили на пролистывание рецептов и составление списков продуктов, я теперь проводила за оттачиванием навыков. Я научилась работать с новыми программами, собрала более солидное портфолио и неожиданно для себя получила несколько крупных заказов. Один из них, логотип для небольшой, но модной кофейни, принёс мне почти столько же, сколько я тратила на организацию трёх семейных праздников.
Однажды в пятницу я собрала дома друзей. Не родственников, а тех, с кем меня связывали общие интересы, искренний смех и взаимное уважение. Мы заказали пиццу, я испекла тот самый трюфельный торт, но на этот раз — только потому, что мне самой этого хотелось. Мы громко разговаривали, смеялись, слушали музыку, и никто не ждал, что я буду бегать вокруг них с подносом. В середине вечера я поймала себя на мысли, что не чувствую ни капли привычной усталости и раздражения. Я просто была счастлива.
Мама позвонила через два месяца. В её голосе не было прежней укоризны, скорее — усталое принятие.
— Они до сих пор в обиде, — сказала она, имея в виду тётю Ларису и её семью. — Праздновали день рождения Валеры в кафе, но… было как-то не так. Без души.
Я промолчала. Раньше я бы почувствовала вину. Сейчас — ничего.
— А я записалась на курсы английского, — неожиданно сказала мама. — Всегда хотела. И знаешь… Ты была права. Иногда нужно уметь говорить «нет». Даже семье.
В её словах не было полного одобрения, но в них было что-то более ценное — понимание. Мы с ней нашли новый, хрупкий формат отношений, без давления и вечных уговодов «потерпеть».
Я подошла к окну своей квартиры, за которую исправно платила сама, и смотрела на огни города. Я вспомнила тот юбилейный торт, тот пересоленный салат, тот взгляд тёти Ларисы. И тот камень, что упал с души, когда я произнесла вслух свою правду. Они так и не позвонили. Не извинились. Не предложили заплатить за прошлые праздники. И в этой тишине я не чувствовала пустоты. Я чувствовала пространство. Пространство для новой жизни, для роста, для людей, которые ценят тебя не за услуги, а просто за то, что ты есть. Иногда самое дорогое, что ты можешь купить за свои нервы и труд, — это свобода от тех, кто этого не ценит. И она того стоила.
