Максим распахнул дверь холодильника так, что бутылки на полке звякнули. Пусто. Три йогурта, масло, зелень в контейнере. Он открыл морозилку — там лежали аккуратно подписанные контейнеры, все с именем жены.
— Ты издеваешься? — рявкнул он в сторону гостиной.
Алиса сидела на диване с книгой, не поднимая головы.
Максим прошёл к ней, встал, загораживая свет.
— Я спрашиваю — где жратва? Я с семи утра ничего не ел!
Она подняла взгляд — спокойный, почти безучастный.
— Откуда я знаю, где твоя еда? Моя в холодильнике. Голодный — иди в магазин.
Он опешил.
— Что значит «твоя еда»?
Алиса закрыла книгу.
— Именно это и значит. Ты хотел раздельный бюджет — вот он. Моя зарплата на мои траты, твоя на твои. Еда тоже раздельная.
Максим не сразу понял, о чём речь. Пятнадцать лет они жили с общим котлом — она закупала продукты, готовила, он приносил деньги.
— Я никогда не говорил про раздельный бюджет!
Алиса встала, прошла на кухню, достала контейнер с тушёными овощами, поставила в микроволновку.
— Зато ты три месяца врал, что зарплату урезали. Говорил про кризис, просил занять у моих родителей, а сам просаживал всё на ставках. Думал, я не узнаю?
Его накрыло. Он действительно врал — начал с мелочи, поставил на футбол, выиграл, потом проиграл, решил отыграться. К концу второго месяца их сбережения усохли почти вдвое.
— Я хотел исправить…
— Исправить? — Алиса достала тарелку, выложила овощи. — Ты исправлял, пока не спустил почти всё? Максим, ты меня за идиотку держал. Я случайно увидела уведомления на телефоне. Ты даже скрывать толком не умеешь.
Он стоял посреди кухни, чувствуя себя пойманным школьником. Запах еды бил в нос, желудок скрутило.
— Хорошо, виноват. Но ты совсем меня голодом морить будешь?
Алиса медленно подняла взгляд.
— Морить? Я не благотворительная столовая, Максим. Ты взрослый. Иди в магазин, купи, приготовь. Я это делала пятнадцать лет каждый день после работы. Справишься.
Он попытался надавить на жалость, сел напротив.
— Але, я же не умею готовить, ты знаешь. Всю жизнь руками работал, а ты мастер на кухне. Что тебе стоит сделать и мне? Я не нарочно с деньгами так вышло, думал, получится отыграться.
Она жевала, не глядя на него, потом вытерла губы салфеткой.
— Я не собираюсь обсуждать твои стратегии. Ты врал систематически. Я больше не доверяю тебе общие деньги и точно не буду обслуживать после того, как ты растратил наши сбережения. Хочешь есть — интернет полон рецептов. Или закажи доставку. Твои проблемы.
Голос ровный, без злости — просто констатация факта.
Максим резко встал, стул скрипнул.
— Ты считаешь это нормальным? Мы семья, а ты устроила бойкот!
Алиса отнесла тарелку в раковину, обернулась.
— Бойкот? Нет. Это называется последствия. Ты хотел распоряжаться деньгами без моего контроля — распоряжайся. Только еду себе теперь обеспечивай сам.
Максим открывал и закрывал холодильник, будто что-то могло материализоваться. Полез в шкафы — крупы, макароны, консервы. Он достал банку тушёнки.
— Это же я покупал!
Алиса из гостиной, не оборачиваясь:
— На общие деньги. Которые потом слил. Теперь это компенсация.
Он швырнул банку обратно, открыл морозилку — вытащил контейнер «Курица с овощами». Уже снял крышку, когда услышал её голос, тихий и жёсткий:
— Максим, тронешь мою еду — собирай вещи. Сегодня.
Он обернулся —она стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди, и смотрела на него так, будто он был чужим.
— Совсем рехнулась?
— Проверь.
Он знал этот взгляд. Швырнул контейнер обратно, хлопнул дверцей холодильника.
— Раздельный бюджет? Тогда и холодильник — тоже раздельный! — выкрикнул он, ткнув пальцем в сторону холодильника. — Ты это хотела услышать? Доигралась!
Алиса пожала плечами.
— Я ничего не хотела слышать, Максим. Я просто сделала выводы. И да, холодильник теперь тоже раздельный. Как и всё остальное.
Она развернулась и ушла в свою комнату. Щёлкнул замок.
Максим просидел на кровати полчаса, уставившись в потолок. Голод грыз изнутри, но хуже было унижение — он всю жизнь привык, что дома всё работает само собой. Теперь даже поесть нельзя.
Он взял телефон — на счету копейки, зарплата через неделю. Последние деньги поставил вчера на «верняк», который не зашёл. Заказать доставку не на что.
Максим встал, вышел на кухню. Нашёл пачку макарон, налил воду в кастрюлю. Пока вода закипала, он стоял над плитой и чувствовал, как что-то внутри медленно рушится.
Алиса прошла мимо, взяла яблоко из холодильника, хрустнула им прямо рядом с ним, ушла обратно.
Макароны он сварил кое-как, слил, положил в тарелку. Сел. Ел всухую, без масла, без соли. Каждый кусок застревал в горле.
— Алиса, можно хоть соль? — позвал он.
Тишина.
Он подошёл к её комнате, постучал.
— Але…
— Отстань, Максим. Я устала.
Он вернулся на кухню, доел холодные макароны, лёг спать голодный и злой.
Следующие дни превратились в пытку. Максим варил гречку и макароны, худел и становился озлобленным. Алиса жила своей жизнью — готовила себе нормальную еду, ела при нём, ни разу не предложив. Она убирала только за собой, стирала только свои вещи, смотрела телевизор в наушниках.
Он понял — она репетирует жизнь без него.
На работе бригадир спросил, не заболел ли. Максим буркнул что-то про проблемы дома.
А дома Алиса цвела. С каждым днём она выглядела спокойнее, ровнее, будто сбросила с плеч тяжкий груз.
Когда пришла зарплата, Максим пошёл в магазин, купил продуктов, притащил домой. Попытался приготовить курицу с картошкой — получилось посредственно, но съедобно.
Алиса прошла мимо, бросила взгляд на его тарелку, усмехнулась.
— Научился.
Он промолчал. Они сели за стол напротив друг друга, ели молча. Максим поднял глаза — она смотрела в окно, жевала медленно, наслаждаясь. Перед ним сидел другой человек. Не та Алиса, которая пятнадцать лет крутилась вокруг него, а та, которая просто живёт. Без него.
— Але, мы правда так и будем? — спросил он тихо.
Она доела, вытерла губы, посмотрела на него долго, оценивающе.
— А как ты хотел? Что я прощу, и всё вернётся? Ты поплачешься на макаронах, а потом снова будешь врать и тратить?
— Я больше не буду ставить, честно.
— Ты говорил это три раза. Не верю.
Он сжал вилку.
— Тогда какой смысл жить вместе?
Алиса встала, отнесла тарелку в раковину, обернулась.
— Вот именно, Максим. Какой?
Через две недели Максим заметил, что Алиса стала задерживаться после работы. Приходила поздно, свежая, с лёгкой улыбкой на лице. Однажды он услышал, как она говорила по телефону в коридоре — голос мягкий, совсем не тот, каким она разговаривала с ним последние месяцы.
Он вышел из комнаты.
— С кем это ты?
Алиса убрала телефон в карман.
— Не твоё дело.
— Как это не моё? Ты моя жена!
Она прошла мимо него на кухню, достала из холодильника контейнер.
— Твоя жена умерла три месяца назад, Максим. Когда ты слил наши деньги и врал мне в глаза. Теперь я просто сожительница, с которой ты делишь квартиру. Помнишь? Раздельный бюджет.
Он схватил её за руку.
— Ты что, завела кого-то?!
Алиса высвободила руку, посмотрела на него холодно.
— А если завела? Ты же хотел, чтобы мы были отдельно. Вот и живи отдельно. Я больше не обязана тебе отчитываться.
Максим почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он потерял не только деньги, не только сытость и комфорт. Он потерял её. Окончательно.
Он сидел на кухне один, перед тарелкой с остывшей кашей. В холодильнике его продукты, в желудке его еда. Но впервые за пятнадцать лет он понял — сытость не делает менее пустым.
За стеной Алиса разговаривала по телефону — тихо, с той интонацией, с какой когда-то говорила с ним. Смеялась. Максим слышал каждое слово сквозь тонкую стену и понимал: он проиграл не деньги. Он проиграл человека, который был рядом пятнадцать лет.
Кухня была тёплой, сытой, обжитой. Но пустой — так же, как и он сам.
А Алиса строила планы. Новые. Без него.
