— Ты чем думала, а? Я тебя спрашиваю! — Грохот кулака по столу заставил чашки в серванте жалобно звякнуть. Сергей нависало над женой, его лицо пошло красными пятнами. — Я с работы прихожу, голодный как волк, а в кастрюле — шаром покати?
Катя инстинктивно прикрыла руками округлившийся живот, вжавшись в спинку кухонного уголка. Восьмой месяц давался ей тяжело: отеки, бесконечная изжога и спина, которая ныла так, словно туда забили ржавый гвоздь.
— Сережа, мне плохо стало днем. Давление упало, я только полежать прилегла на часок… — тихо начала она, но муж перебил, не желая слушать оправдания.
— Полежать?! А жрать мне кто сварит? Пушкин? Или мама моя должна через весь город ехать, чтобы сыночку покормить? — Он брезгливо пнул ножку стула. — Кто готовить-то будет, если не ты? Я добытчик, я деньги в дом несу! А твоя обязанность — обеспечить мне тыл! Беременность — это не болезнь, хватит придуриваться!
В прихожей резко тренькнул звонок. Сергей чертыхнулся, но пошел открывать. Катя выдохнула, пытаясь унять дрожь в руках. Слезы обиды подступили к горлу, но плакать было нельзя — от этого снова скакнет давление.
В коридоре послышался звонкий, требовательный голос золовки. Людмила, сестра Сергея, влетела в кухню, даже не разуваясь, цокая каблуками по ламинату.
— О, Катюха, привет! А мы тут с Серегой решили пивка попить, пятница же! Ты чего такая кислая? — Люда плюхнула на стол пакет с вяленой рыбой. — Давай, мечи на стол. Картошечки пожарь, салатик какой-нибудь по-быстрому настрогай.
Катя медленно поднялась, чувствуя, как темнеет в глазах.
— Люда, я не могу. Я сегодня не готовила. Мне к врачу надо было, потом просто сил не осталось.
— Не готовила? — Людмила округлила нарисованные брови и повернулась к брату. — Сереж, ты слышал? Она не может! А рожать она как будет? Тоже скажет «не могу»? Разбаловал ты её, братик. Ой, разбаловал. У нас мать с пузом в поле работала, и ничего!
Сергей, почувствовав поддержку, расправил плечи.
— Слышала? Люда дело говорит. Давай, вставай к плите. Полчаса тебе. Чтоб картошка с корочкой была, как я люблю. И огурцы достань соленые.
Катя посмотрела на мужа. В его глазах не было ни капли сочувствия, только холодное, потребительское ожидание. Внутри что-то оборвалось. Та тонкая ниточка, на которой держалось её терпение последние полгода, лопнула со звоном. Но она промолчала. Молча достала сковороду.
На следующий день, в субботу, Сергей объявил «радостную» новость.
— В воскресенье мама приезжает. Зинаида Ивановна. И тетка Нина с мужем. У меня день рождения через неделю, но отметим, заранее. Так что давай, Катюша, список продуктов я составил.
Он бросил перед ней листок, исписанный мелким почерком: холодец, три вида салатов, горячее, пироги с капустой.
— Сережа, какой холодец? Его варить шесть часов! У меня ноги как тумбы! — взмолилась Катя.
— Ничего, походишь, полезно для кровообращения, — отмахнулся он, утыкаясь в телефон. — И чтоб квартира блестела. Мама пыль не выносит.
Весь день Катя провела на ногах. Она мыла, резала, парила, жарила. Спина горела огнем. Несколько раз ей приходилось садиться прямо на пол в кухне, чтобы перевести дух. Сергей в это время лежал на диване перед телевизором, периодически покрикивая: «Воды принеси!», «Где пульт?», «Чего гарью пахнет?».
К вечеру пришла Люда — «проконтролировать процесс». Она ходила по квартире, проводя пальцем по полкам.
— Ну, стекла-то грязные, Кать. И шторы бы освежить не мешало. Стыдно перед гостями будет.
Катя молча стиснула зубы. Она понимала: любой ответ вызовет скандал, а сил на него просто не было. Она чувствовала себя загнанной лошадью, которую бьют кнутом, требуя бежать быстрее.
Утро воскресенья началось с катастрофы. Доставая тяжелый противень с мясом из духовки, Катя почувствовала резкую боль в пояснице. Руки дрогнули. Противень с грохотом рухнул на пол. Жир брызнул на кухонные фасады, куски мяса разлетелись по идеально вымытому полу.
В кухню влетел Сергей.
— Ты что, безрукая?! — заорал он, багровея. — Мясо! Килограмм вырезки! Ты хоть знаешь, сколько оно стоит?!
— У меня спину вступило… — прошептала Катя, сползая по стене.
— Да мне плевать на твою спину! Гости через час! Убирай всё немедленно и готовь новое! — Он схватил её за плечо и грубо встряхнул.
В этот момент в замке повернулся ключ. У Сергея были свои ключи, но он забыл, что дал запасной комплект матери неделю назад, чтобы та полила цветы, пока они ездили на дачу.
Дверь распахнулась. На пороге стояла Зинаида Ивановна. В нарядном платье, с прической, в руках — огромный торт. За её спиной топталась тетка Нина.
— Сюрприз! — начала было Зинаида Ивановна, но улыбка мгновенно сползла с её лица.
Она увидела картину маслом: её сын трясет за плечи беременную невестку, а вокруг валяется мясо в жиру. Катя, бледная как мел, беззвучно плачет.
— Мама! — Сергей отпустил жену, мгновенно меняя маску на лице. — А эта… косорукая всё испортила! Я ей говорил — будь аккуратнее, а она…
Зинаида Ивановна медленно поставила торт на тумбочку. Её взгляд, обычно мягкий и добрый, стал тяжелым, как чугунная плита. Она молча прошла в кухню, перешагнув через лужу жира. Подошла к Кате, помогла ей подняться и усадила на стул.
— Сиди, дочка. Дыши.
Потом она повернулась к сыну. В тишине было слышно, как тикают часы.
— Значит, косорукая? — голос матери был тихим, но от него по спине Сергея пробежал холодок. — А ты у нас, значит, барин?
— Мам, ну ты чего? Она же правда… — замямлил Сергей. — Я работаю, устаю, а она дома сидит, ничего не делает! Кто готовить-то будет, если не она?
Зинаида Ивановна подошла к сыну вплотную и с размаху, звонко влепила ему пощечину. Звук удара эхом отразился от стен. Тетка Нина в коридоре ахнула и прикрыла рот рукой.
— Ты чем думал, щенок? — прошипела Зинаида Ивановна. — Я тебя таким воспитывала? Чтоб ты жену беременную шпынял? «Дома сидит»? Да она носит твоего ребенка! Это работа потяжелее твоего перекладывания бумажек в офисе!
В дверях нарисовалась Люда, которая пришла следом за матерью.
— Ой, мама, не начинай! Катька и правда обленилась, я вчера заходила — пыль столбом!
Зинаида Ивановна резко развернулась к дочери.
— А ты, змея подколодная, вообще молчи! Сама мужа выгнала, теперь сюда лезешь семью рушить? Пыль она увидела! А помочь невестке, когда она на восьмом месяце, у тебя руки отсохнут?
Люда поперхнулась воздухом и попятилась.
Зинаида Ивановна снова повернулась к Кате.
— Собирайся, девочка. Прямо сейчас.
— Куда, Зинаида Ивановна? — Катя смотрела на неё огромными, испуганными глазами.
— Ко мне. Жить будешь у меня. Спокойно доносишь, родишь. А этот, — она кивнула на ошарашенного Сергея, — пусть сам себе готовит, стирает и убирает. Посмотрим, на сколько его хватит.
— Мам, ты что, с ума сошла? Это моя жена! Мой ребенок! — взвизгнул Сергей. — И вообще, это моя квартира!
— Твоя? — Зинаида Ивановна усмехнулась. — Сынок, ты забыл, на чьи деньги она куплена? И на кого оформлена дарственная с условием проживания? Документы поднять? Я тебя отсюда вышвырну быстрее, чем ты «мама» сказать успеешь. Но я добрая. Живи. Пока.
Через двадцать минут Катя, с небольшим чемоданом, уже сидела в такси рядом со свекровью. Сергей и Люда остались стоять в разгромленной кухне, среди жирных пятен и осколков разбитых надежд на пир.
Прошел месяц.
Сергей сидел на кухне. В раковине горой громоздилась грязная посуда, покрытая плесенью. На столе — пустая коробка из-под пиццы и засохшие корки хлеба. Рубашки неглажены, носков чистых не осталось. Люда перестала заходить через неделю — готовить брату она не собиралась, а «халява» в доме закончилась.
Он попытался позвонить матери, но был в черном списке. Позвонил Кате — та же история.
В дверь позвонили. На пороге стоял курьер.
— Повестка в суд. Распишитесь.
Сергей дрожащими руками взял конверт. Иск о разводе. И заявление на алименты — на содержание жены до трех лет ребенка. Он побелел. С юридической точки зрения всё было безупречно: Катя наняла хорошего адвоката, деньги на которого, очевидно, дала Зинаида Ивановна.
Он попытался бороться. Пришел к матери, начал качать права, кричать, что отсудит ребенка. Зинаида Ивановна вышла к нему с папкой документов.
— Хочешь войны, Сережа? Получишь. Я собрала свидетельства соседей, как ты орал на беременную. Есть справки от врача о её гипертонических кризах на фоне стресса. И, кстати, я отзываю свое разрешение на твое проживание в этой квартире. У тебя неделя на выселение. Квартиру я буду сдавать, деньги пойдут внуку.
Сергей осел на пол в подъезде. Он понял, что проиграл всё. Свою сытую жизнь, уют, семью и даже крышу над головой. Его гордыня и уверенность в том, что «баба должна», разбили его собственную жизнь, как тот противень с мясом.
Прошло три года.
В солнечном парке на скамейке сидела красивая молодая женщина. Катя расцвела, похудела, глаза сияли. Рядом, в песочнице, возился карапуз в синем комбинезоне.
— Баба! Смотри, кулич! — закричал малыш, протягивая лопатку пожилой женщине, сидевшей рядом с Катей.
Зинаида Ивановна, постаревшая, но такая же статная и строгая на вид, расплылась в улыбке.
— Какой молодец, Ванюша! Самый лучший кулич!
— Зинаида Ивановна, нам пора, скоро массаж, — мягко сказала Катя, складывая книжку.
— Да, дочка, идем. Я там борща наварила, твоего любимого, и пирожков с вишней напекла.
Они шли по аллее, поддерживая друг друга под руки — невестка и свекровь, ставшие роднее, чем мать и дочь.
Мимо них, ссутулившись, прошел мужчина в потертой куртке. В руках он нес пакет с дешевыми пельменями и бутылкой пива. Сергей мельком взглянул на счастливую троицу. Сердце кольнуло острой иглой узнавания. Он хотел окликнуть, броситься к сыну, но ноги приросли к асфальту.
Он увидел, как Катя поправила шарф Зинаиде Ивановне, как они смеются над чем-то своим, теплым и недоступным для него. Он вспомнил свою пустую, съемную комнатушку в коммуналке, вечную грязь и одиночество.
— Ты сам выбрал, Сережа. Сам, — прошептал он себе под нос и побрел прочь, в сторону магазина, где была акция на майонез. Готовить для него было некому. А сам он так и не научился жить по-человечески.
В спину ему светило солнце, согревая тех, кто умел любить и ценить заботу, и оставляя в тени тех, кто считал любовь обязанностью.
