Инга думала, что живет в своем доме. Вот прямо живет, вдыхает этот запах новенького ламината, который выбирала сама, вешает эти шторы, которые муж — Олег, будь он неладен! — вешал два дня с матами и проклятиями. Она считала, что это ее. Ее гнездо, ее крепость, где она имеет полное право сказать: «Нет, этому ковру тут точно не место!»
А потом пришла она. Лариса Петровна. И одним своим взглядом, как будто ластиком, стерла все Ингино «Свое».
Началось все, как обычно, с еды.
— Инга, — голос у свекрови всегда был, как наждачка, — ты что, борщ на свином жиру варишь?!
Лариса Петровна стояла посреди этой кухни — да, именно так, той самой, куда Инга вложила половину своей годовой премии, помнится, чтобы вот этот модный гарнитур поставить! — и тыкала пальцем в кастрюлю. Палец, конечно, украшал крупный бриллиант, подарок Олега, который, к слову, Инге подарил на 30-летие… миксер. Вот тебе и разница в отношении.
— Лариса Петровна, — Инга пыталась сохранить спокойствие, но голос уже дрожал, как осенний лист, — Олег не ест постное. И я тоже не е…
— Олег не ест! — свекровь перебила, тут же разворачиваясь к сыну, который сидел за столом и ковырялся в смартфоне. — Сыночка, посмотри, что она тебе варит! Она тебя в могилу сведет этим холестерином!
Олег поднял свои голубые, как летнее небо, глаза. И тут же опустил их. Вот это его фирменное: «Я между двух огней, а значит, я в домике».
— Мам, ну нормально все, — промямлил он. — Инга, не нагнетай.
Не нагнетай? Это Лариса Петровна сюда ворвалась, как тайфун «Катрина», и командует на этой кухне, а Инга не нагнетай?!
— Олег, — свекровь подошла к нему, обняла эти его широкие плечи — единственный плюс, который Инга в нем находила, — и зашептала так, чтобы невестка слышала: — Ты же знаешь, у тебя желудок слабый! И потом, зачем ты ей позволил красный диван купить? Это же вульгарно! У нас в гостиной всегда стоял бежевый велюр!
Тут Ингу прорвало. Не борщ, не диван, а вот это постоянное «позволил».
— Лариса Петровна, это наша квартира, и я сама решаю, какой диван тут будет стоять! — Инга подошла, руки в боки, и встала прямо напротив нее. Ну, давай, скажи мне это!
Свекровь аж задохнулась. Прищурилась. И ее голос, который только что был наждачкой, стал сталью. Холодной и страшной.
— Твоя? — она рассмеялась. Вот так, в лицо Инге, с этим своим бриллиантом. — Да ты что, забыла? Эта квартира куплена на мои деньги. МОИ, Инга! Ты тут никто! Абсолютно никто!
И она выплюнула это слово: «временный гость».
Тут Олег впервые за весь конфликт посмотрел на жену. Виновато, но твердо.
— Мама права, Инга. Ты… ты прописана, но квартира оформлена на маму. Просто так удобнее было с налогами…
Вот и все. Весь Ингин мир, построенный на ламинате, красном диване и вере в честность, рухнул. Временный гость. В тридцать лет. С мужем, который знал, что она вкладывает сюда свои деньги, свои силы, свою душу, и молчал. Знал, что квартира записана на маму, и смотрел, как Инга тратит свою премию на ремонт ЕЕ кухни.
Инга отошла к окну. Слезы? Нет. Внутри нее все заледенело. Она вспомнила, как неделю назад переводила эти деньги на счет, чтобы закрыть долг за встроенный шкаф-купе. Шкаф для Олега и для нее.
— То есть, я правильно понимаю, — она повернулась. И больше не кричала. Ее голос был таким тихим, что даже Лариса Петровна насторожилась. — Я вложила свою премию — девяносто тысяч, между прочим! — в Вашу квартиру, Лариса Петровна?
Свекровь отмахнулась, как от надоедливой мухи.
— Ну, что ты, Инга! Это же… семейный бюджет! Ты же жена! Ты ДОЛЖНА вкладываться!
Она натянула улыбку победительницы.
— Что ж, — Инга кивнула, глядя прямо в глаза Олегу, который уже нервно кусал губу. — Раз я тут никто, раз я временный гость… то пусть будет так.
Она вынула телефон. Набрала один номер, который хранила на этот самый «черный день», хотя и не верила, что он наступит.
— Алло. Да, это Инга. Вы уже подъехали? Отлично. Поднимайтесь. Квартира 14.
Лариса Петровна и Олег переглянулись. Свекровь недоуменно изогнула бровь:
— Ты кого вызываешь, Инга? Такси?
Инга улыбнулась. Улыбка вышла кривая, наверное, но от души.
— Нет, Лариса Петровна. Не такси. Я вызываю того, кто мне поможет. Чтобы, когда вы в следующий раз захотите заорать, что я тут никто, это имело хотя бы какой-то юридический смысл.
В этот момент раздался резкий, властный звонок в дверь. Инга даже не вздрогнула. Она подошла и открыла. На пороге стоял высокий, безупречно одетый мужчина с кейсом.
— Добрый день, Инга. Меня зовут Артур, я ваш адвокат. Начнем, да?
Лариса Петровна стояла, как статуя из мрамора, обтянутая дорогой кофточкой. Она медленно обвела взглядом Артура — адвоката, что пришел на запах скандала — от начищенных до блеска туфель до идеально уложенной, явно дорогой, прически. Инга, наблюдая это, чувствовала тихое удовлетворение.
— Это что за цирк, Инга?! — свекровь зашипела, но уже не орала. При постороннем человеке, да еще таком дорогом, она включала режим «интеллигентная дама». — Я не понимаю, что тут происходит!
Олег вообще прижался к стене и пытался стать невидимым. Вот этот его фирменный жест: прятаться, когда его женщина вступает в бой. Тьфу, не мужик, — подумала Инга, но сейчас это было неважно.
Артур, не обращая внимания на свекровь, открыл свой кейс. Он двигался так, будто вокруг него плазменный шар личного пространства, в который никто не смеет войти.
— Лариса Петровна, позвольте представиться, — голос у него был низкий, бархатный, такой, что хотелось слушать. — Я представляю интересы Инги в вопросе… совместно нажитого имущества.
Свекровь нервно рассмеялась. Фальшиво, конечно.
— Какое совместно нажитое? Она же сама признала: я собственник! Это моя квартира! Она тут никто!
И тут Артур посмотрел на нее. Взгляд был вежливый, но в нем читалось: «Ох, как вы ошибаетесь, милочка».
— Квартира, действительно, оформлена на вас, Лариса Петровна. Вы абсолютно правы. Но есть один нюанс, который мы… скрывали от вас.
Он достал из папки тонкий лист бумаги и протянул ей.
— Это, — сказал Артур, — нотариально заверенный договор купли-продажи доли. От 15-го числа прошлого месяца.
Лариса Петровна схватила лист, ее глаза бегали по строчкам. У нее даже губы задрожали, когда она увидела подпись сына. Олег.
Инга, тем временем, впервые за эту неделю почувствовала, как по ней разливается тепло. Не горячка от злости, а теплая волна контроля.
— Помните, Лариса Петровна, вы мне говорили, что я вложила девяносто тысяч в ваш шкаф? И что я должна была это сделать? — Инга подошла к столу, положила руки на мраморную столешницу. — Так вот, я не в шкаф вложила.
Олег поднял голову. В его глазах был страх, но и надежда тоже. Он вспомнил этот день. Инга тогда просто сказала: «Сделай, как я прошу, или уходи к маме». И он выбрал ее.
— Эти девяносто тысяч, Лариса Петровна, — продолжила Инга, словно читая стихи, — это была моя первая часть оплаты за 25% доли в этой квартире. Доли Олега.
Лариса Петровна вскрикнула. Негромко, но так, что звенело в ушах.
— Олег?! Ты продал ей свою долю?! — она кинулась к сыну.
Олег сжался, как щенок, которого вот-вот отхлестают.
— Мам, ну… я… — он замялся, его голос дрожал. — Ты же постоянно, постоянно давила! Ты не давала дышать! Я хотел хоть какой-то свободы… Это же был просто… задаток, мама!
Вот тут все стало ясно. Олег, забитый матерью, действительно пытался найти выход из-под ее тотального контроля. Он продал свою законную долю жене, чтобы получить деньги и, наконец, стать финансово независимым от Ларисы Петровны, но просто струсил завершить начатое и уйти. Инга, которая видела его мучения, купила эту долю не из милосердия, а потому что поняла: это единственный способ получить законный статус в квартире и защиту от свекрови. Она терпела и готовилась. Но терпение Инги лопнуло раньше, чем Олег смог бы все уладить по-тихому.
Артур вежливо кашлянул:
— По договору, оформленному на имя Инги, эта сумма — всего лишь задаток за четверть квартиры. Общая цена доли — восемьсот тысяч, согласно рыночной оценке.
Лариса Петровна побледнела. Она поняла, что эта «временная гостья» сейчас потребует либо всю сумму, либо реально станет собственником.
— Восемьсот тысяч?! — Свекровь задрожала. — Вы что, с ума сошли?! Мы столько не найдем! И ОЛЕГ! Как ты мог?! Ты же знаешь, я всю жизнь на тебя положила!
Тут Инга увидела, как Олег качнулся. Он снова был готов сдаться, снова выбрать маму, которая апеллировала к его чувству вины.
— Погоди-ка, Олег! — Инга резко, даже нежно, взяла его за руку. — Не слушай! Это она тебя шантажирует!
Олег поднял на нее затуманенный взгляд.
А Артур, как настоящий профи, продолжил, не дав им времени на эмоции:
— Все просто, Лариса Петровна. Инга может либо потребовать немедленный возврат задатка в двойном размере, то есть сто восемьдесят тысяч… либо она оформляет долю на себя, и вы вдвоем становитесь сособственниками, что автоматически открывает для нее юридическое право на постоянную регистрацию и, что самое главное, на самостоятельный ремонт и выбор интерьера. Без вашего позволения.
Наступила тишина. Олег смотрел на мать, которая была готова его убить. Лариса Петровна смотрела на Ингу, которая из «временной гостьи» превратилась в «совладелицу». А Инга смотрела на адвоката, в ожидании… развязки.
— Итак, Лариса Петровна, — подвел итог Артур. — Что будем делать с этими девяноста тысячами? Возврат, или мы оформляемся?
***
Лариса Петровна стояла, бледная, но еще не сломленная. Глаза ее метались от адвоката к сыну, потом останавливались на Инге. В них была ярость, замешанная на остром страхе потерять все.
— Сто восемьдесят тысяч! — прошипела она, пытаясь перевести дух. — Да это грабеж! Мы столько не найдем! Инга, ты же жена! Ты же мать!
Жена. Мать. Должна. — эти слова, которые свекровь использовала как дубинку, теперь звучали для Инги как пустой, жалкий звук.
— Лариса Петровна, — Инга была спокойна, как гладь озера перед бурей. — Я могу подождать. Или, как сказал Артур, оформляемся. Выбор за вами.
Свекровь кинулась к Олегу.
— Сыночка, скажи ей! Скажи, что ты этого не хочешь! Ты же не допустишь, чтобы маму родную так унизили?!
Олег посмотрел на мать. Потом на Ингу. В его глазах отразилась борьба, которую он проиграл задолго до этого скандала. Он был сломан. И впервые за годы Инга увидела, что он понимает это.
— Мам, — голос его был хриплым. — Я устал. Просто… перестань.
Это было ВСЕ. Одно слово. Но оно прозвучало, как выстрел в тишине. Лариса Петровна отшатнулась от сына, словно он ударил ее ножом.
Свекровь поняла: Инга победила.
— Хорошо, — процедила она. — Ты получишь свои… свои сто восемьдесят тысяч. Завтра утром! Только проваливай отсюда! И чтобы духу твоего тут больше не было!
Лариса Петровна думала, что это победа. Что она откупилась. Что вернула себе своего сына и свою квартиру.
Но Инга только покачала головой, и вот это было самое страшное, что она сделала за всю эту сцену.
— Нет, Лариса Петровна. Не будет завтра никаких ста восьмидесяти тысяч.
Все трое — Олег, свекровь и даже Артур — удивленно уставились на нее.
— Как это? — спросил Олег.
Инга повернулась к адвокату и улыбнулась. Улыбка была горькой, но настоящей.
— Артур, поправьте меня, если я ошибаюсь. Но раз Олег продал мне долю в этой квартире, пусть и втайне от мамы, значит, он выбрал меня, пусть и струсил довести дело до конца, верно? Значит, он признал, что мы с ним — отдельная семья.
Адвокат кивнул:
— Юридически, да.
— А раз я тут больше не гость, а законная жена, которую унижали, обесценивали и лишали права голоса в течение пяти лет…
Инга подошла к Олегу и положила ему руку на щеку. Он закрыл глаза от этого прикосновения — то ли от боли, то ли от облегчения.
— Мне не нужна доля, Лариса Петровна. И мне не нужны деньги. Потому что то, что я действительно хочу, стоит гораздо дороже.
Она повернулась к свекрови.
— Артур, я хочу подать на развод. И, как сособственник совместного имущества (включая счет Олега), я требую моральную компенсацию и алименты на содержание ребенка, которые позволят мне купить свою квартиру. Без вашего запаха. Без вашего контроля. И без мужа, который устал защищать жену, но боится сказать матери «нет».
Лариса Петровна рухнула на тот самый красный диван. Ее лицо стало пепельным. Она потеряла невестку. Она потеряла сына. Она потеряла контроль.
Олег поднял на Ингу глаза, полные слез.
— Инга, нет! Пожалуйста! Я же… я же хотел!
— Хотел, Олег? — Инга убрала руку. — Знаешь, что такое «хотеть»? Это когда ты встаешь между нами и говоришь: «Она моя жена. Закрой рот». А ты? Ты сидел и ковырялся в телефоне, пока я была никто. Твои девяносто тысяч — это был задаток не за долю, Олег. Это был задаток за мою свободу. И ты его заплатил.
Инга взяла сумочку, которую аккуратно положила на тумбочку.
— Артур, завтра утром жду вас. Начнем готовить документы. Пойдемте.
Они вышли. Инга, прямая и сильная, и адвокат, который спокойно закрыл за собой дверь.
Свекровь так и сидела, неподвижно, на красном диване, который она так ненавидела. Она смотрела на Олега, который уже не боялся ее, но смотрел на дверь, за которую ушла Инга.
Лариса Петровна заорала, но это был уже не окрик командира, а визг загнанного зверя.
— Ты что, за ней?! Куда ты собрался?!
Олег медленно встал. Впервые он выглядел не как мальчик, а как мужчина, который принял самое тяжелое решение в своей жизни.
— Я? — Он взял свою куртку. — Я ухожу, мама. Искать место, где я смогу стать собой. А ты… ты остаешься тут. Со своим борщом, со своим контролем и со своей квартирой. Одна.
Он вышел. И закрыл дверь. Навсегда.
Инга купила себе свободу, а Олег, наконец, — возможность стать мужчиной. И это стоило гораздо больше, чем любое жилье.
