Я сидела в очереди к косметологу. Представляете? Не в больнице. Не в полиции. В салоне красоты, между фикусом и кулером с водой.
Сижу, листаю телефон. Фотографии с отпуска — мы с Андреем в Сочи, две недели назад. Море. Солнце. Счастье. Он обнимает меня за плечи, я щурюсь от света.
Классическое курортное фото. Миллион таких в интернете. И вдруг…
— Простите, можно спросить?
Поднимаю глаза. Женщина лет пятидесяти. Приятное лицо. Любопытный взгляд.
— Да, конечно.
— Это брат с вами на фото?
Улыбаюсь. Нас с Андреем часто принимают за родственников. Оба темноволосые, оба кареглазые. Шутим иногда — мол, похожи как брат с сестрой.
— Нет, это муж.
И тут её лицо. Господи, это её лицо. Оно… поплыло. Как восковая маска на жаре. Глаза расширились. Рот приоткрылся. Она смотрела на экран моего телефона так, будто увидела там что-то страшное…
— Но этого не может быть…
— Простите?
— Это же… Это муж моей соседки.
Тишина.
— Вы, наверное, ошиблись — говорю я. И слышу, как мой голос звучит. Тонко. Неуверенно. Чужой голос.
— Нет-нет, я не могу ошибиться. Андрей Сергеевич. Он живёт на соседнем этаже уже лет семь. С женой. С дочкой. Лизе пять лет недавно исполнилось, я ей ещё куклу дарила…
Мы женаты шесть.
Дочка. Пять лет. Пять лет назад мы с Андреем отмечали первую годовщину свадьбы. Он подарил мне серьги с изумрудами. Я плакала от счастья.
А он в это время где-то… У кого-то рождалась дочь?
— Вы точно не путаете? — слышу свой голос откуда-то издалека. — Андрей Сергеевич Волков?
— Волков, Волков. Точно. Высокий такой, с родинкой над бровью. Работает… как это… в компьютерной фирме какой-то. Вечно в командировках.
В командировках.
Конечно в командировках.
Два раза в месяц. Иногда три. «Серверы, Машенька. Заказчики. Ты же понимаешь». Понимала. Шесть лет понимала.
— Девушка? Девушка, вам плохо?
Женщина трогает меня за руку. Её пальцы холодные. Или это мои — ледяные?
— Нет. Всё хорошо. Спасибо.
Встаю. Ноги как ватные. Сумка падает на пол. Помада выкатывается из кармашка, катится под кресло. Я не поднимаю. Зачем мне помада? Зачем мне косметолог? Зачем мне вообще всё это?
— Подождите! — женщина хватает меня за локоть. — Я… я не хотела… Может, я правда ошиблась?
Смотрю на неё. Она уже сама не рада. Глаза виноватые, суетливые. Хочет отмотать назад. Вернуть слова обратно.
Поздно.
— Адрес — говорю. — Какой адрес?
— Что?
— Где живёт ваша соседка. С моим мужем.
Она мнётся. Кусает губы. Понимает, что натворила.
— Я не уверена, что должна…
— Адрес!
Мой голос звучит так, что она вздрагивает. Я сама вздрагиваю. Не знала, что умею так говорить. Металл и лёд. Сталь и стекло.
— Проспект Мира, двенадцать. Третий подъезд. Квартира…
Киваю. Разворачиваюсь. Иду к выходу.
— Девушка! — несётся вслед. — Вы только… вы только осторожнее! Там же ребёнок!
Его ребёнок. От другой женщины. Которая, наверное, тоже думает, что у неё — семья. Муж. Счастье.
Выхожу на улицу. Ноябрь. Холодно. Холод — это хорошо. Холод — это то, что мне сейчас нужно. Чтобы не сойти с ума.
Достаю телефон. Открываю чат с Андреем.
Последнее сообщение — от него. Сегодня утром. «Солнце, задержусь на работе. Не жди с ужином. Люблю».
Люблю.
Интересно, он это обеим пишет? Одинаково? Или для каждой — свой текст? Может, у него заготовки? Шаблоны? «Солнце, задержусь». «Котик, не жди». «Любимая, буду поздно».
Меня начинает трясти. Не от холода. От злости. От боли. От чего-то огромного и чёрного, что поднимается изнутри и затапливает всё — горло, глаза, мозг.
Шесть лет. Шесть лет я строила жизнь с человеком, которого не существует. Мой Андрей — заботливый, нежный, уставший от бесконечных командировок — он фантом. Мираж. Галлюцинация.
А настоящий — кто? Кто этот мужчина, который шесть лет просыпался в моей постели? Целовал меня по утрам? Говорил «люблю» и уходил — к другой семье?
Как он это делал? Физически — как? Два дома. Две жизни. Два комплекта чувств. Два набора лжи. Или нет.
Может, там — правда? А здесь, со мной — ложь? Может, я — его командировка?
От этой мысли становится так тошно, что я сгибаюсь пополам. Прямо на улице. Люди обходят меня стороной. Кто-то бормочет: «Пьяная, наверное». Плевать. На всё.
Телефон вибрирует в руке.
Сообщение от Андрея:
«Ты как, солнце? Что-то ты не отвечаешь».
Отвечаю:
«Занята. Потом поговорим».
Ответ мгновенный: «Целую. Буду часам к десяти».
К десяти. Сейчас три. Семь часов у меня есть на то, чтобы… что? Сесть на диван и ждать? Собрать вещи и уйти? Найти эту женщину — его жену — и поговорить?
Или…
Достаю телефон снова. Открываю карты. Проспект Мира, двенадцать.
Двадцать минут на метро.
Двадцать минут — и я узнаю правду. Всю правду.
Которая, может быть, ещё страшнее, чем я думаю.
Подъезд — пахнет пирогами. Домашнее. Уютное. Нормальная жизнь нормальных людей.
Поднимаюсь. Стою у двери.
Новая, металлическая. Наклейка с подсолнухом. Детский рисунок в пластиковом файле — криво приклеен скотчем. «Моя семья». Три фигурки. Папа. Мама. Дочка. Папа — высокий. Тёмные волосы. Улыбается. Всё внутри меня обрывается.
Поднимаю руку к звонку.
Замираю. Что я скажу? «Здравствуйте, я жена вашего мужа»? «Привет, давай дружить, нас, оказывается, двое»?
Абсурд. Цирк. Комедия.
Только мне не смешно. Совсем.
Звонок. Жду.
Шаги за дверью. Детский голос: «Мама, там кто-то!»
Щёлкает замок. Дверь открывается.
И я вижу её. Светловолосая. Голубоглазая. Моложе меня? Старше? Не понять. Красивая. Уставшая. На руках — полотенце. На щеке — мука.
— Да?
Открываю рот. И не могу произнести ни слова.
Потому что из-за её ноги выглядывает девочка. Тёмные волосы. Карие глаза.
Копия Андрея. Точная, абсолютная, безжалостная копия.
— Вам кого? — женщина хмурится. — Вы по поводу чего?
— Я…
— Мама, это кто? — девочка дёргает её за халат. — Это тётя из садика?
— Не знаю, Лизонька. Сейчас узнаем.
Лиза. Её зовут Лиза.
— Вы Волкова? — спрашиваю. Голос чужой. Хриплый.
— Да. А вы?
— Я тоже.
Пауза.
Она не понимает. Ещё не понимает. Но что-то уже меняется в её глазах. Какая-то тень. Какой-то страх.
— В смысле — тоже?
— Волкова Мария Андреевна. Жена Андрея Сергеевича Волкова. Шесть лет в браке.
Тишина. Долгая. Бесконечная.
А потом — детский голос:
— Мама? Мама, почему ты плачешь?
Она не упала. Не закричала. Не захлопнула дверь. Просто стояла. Смотрела на меня. И медленно, очень медленно белела. Как бумага. Как снег.
— Мама? — девочка снова дёрнула её за халат. — Мам, ты чего?
— Лизонька — голос женщины звучал механически, как у робота, — иди в комнату. Мультики посмотри.
— Но ты же сказала, что мультики только после…
— Иди. Пожалуйста.
Что-то в её тоне заставило девочку замолчать. Она посмотрела на меня — внимательно, по-взрослому — и ушла. Шлёпанье маленьких ног по коридору.
Мы остались вдвоём.
— Заходите — сказала она.
Не приглашение. Приказ.
Я зашла. Прихожая. Обои в цветочек. Детские сапожки у стены. Мужские ботинки — чёрные, кожаные, начищенные. Я знаю эти ботинки. Я покупала эти ботинки. В прошлом ноябре. На день рождения.
— Сюда.
Кухня. Тесная. Уютная. На столе — тесто, раскатанное для пирога. Мука. Скалка. Обычный вечер обычной женщины. Который я только что разрушила.
Она села на табуретку. Тяжело, как старуха. Хотя ей, наверное, лет тридцать пять. Может, меньше.
— Говорите.
Я села, напротив. Колени дрожали.
— Меня зовут Маша. Мария. Мы с Андреем познакомились семь лет назад. Поженились шесть лет назад. Живём в Марьино…
Она слушала. Не перебивала. Только пальцы — пальцы выдавали. Вцепились в край стола.
— У меня есть фотографии — продолжала я. — Свадебные. С отпусков. Документы о браке. Всё официально. Законно. Я не… Я жена.
— Я тоже жена. Правда мы так и не расписались официально…
Её голос. Господи, её голос. Ровный. Спокойный.
— Меня зовут Катя. Екатерина. Мы с Андреем вместе восемь лет. Лиза родилась пять лет назад.
Восемь лет. Она была первой.
Я — вторая. Я — та самая «другая женщина», которую ненавидят в фильмах. Только я не знала. Не знала.
— Я не знала — говорю вслух. — Клянусь вам. Он говорил, что не был женат. Никогда. Говорил, что я — первая. Единственная.
Она усмехнулась. Криво. Больно.
— Мне он тоже так говорил.
Молчим. За стеной бормочет телевизор. Мультики. Детский смех. Лиза смеётся. Не знает ещё. Не понимает.
— Как вы узнали? — спрашивает Катя.
Рассказываю. Про салон. Про женщину в очереди. Про фотографию на телефоне. Про то, как мир перевернулся за одну секунду.
Она слушает. Кивает. Как врач, который выслушивает симптомы знакомой болезни.
— У него командировки — говорит она, когда я замолкаю. — Много командировок. Два-три раза в месяц. Иногда неделями не бывает дома.
— У меня то же самое.
— Я верила. Восемь лет верила.
— Я тоже. Шесть.
Она встаёт. Подходит к окну. Смотрит куда-то вниз, во двор.
— Знаете?
— Что?
— Я ведь чувствовала. Всегда чувствовала, что что-то не так. Мелочи. Детали. Запах чужих духов на рубашке — он говорил, что в метро прижали. Звонки, на которые он не отвечал при мне. Сообщения, которые удалял. Я спрашивала. Он злился. Говорил, что я параноик. Что нормальные жёны так себя не ведут.
Она повернулась ко мне.
— И я верила. Думала — это я ненормальная. Это я порчу наш брак своей подозрительностью. Училась доверять.
У меня перехватило горло.
— У меня… у меня было так же.
— Правда?
— Духи. Я тоже чувствовала чужие духи. Цветочные такие. Сладкие.
Она замерла.
— Это мои. «Живанши». Он мне сам их подарил.
«Живанши». Он и мне их дарил. На восьмое марта. Я не пользовалась — слишком сладкие. Лежат в шкафу, запечатанные.
Он дарил нам одинаковые духи. Либо у него напрочь отсутствует фантазия. Либо… либо это какая-то игра. Эксперимент. Посмотреть, заметим ли мы? Поймём ли?
— Мне нужно выпить — говорит Катя. — Вам?
— Да. Пожалуйста.
Она достаёт из шкафа бутылку коньяка. Дорогого. Я знаю эту марку. Андрей её любит. Получается, и здесь — всё общее?
Катя разливает коньяк по чашкам. Обычным чайным чашкам с розочками.
— За знакомство — говорит она. Без улыбки.
Пьём. Коньяк обжигает горло. Тепло разливается по телу. Но внутри всё равно холод. Арктический. Вечный.
— Что будем делать? — спрашиваю я.
Катя крутит чашку в руках. Думает.
— Не знаю…
— А какие варианты? Простить? Делить его по графику — вам понедельник-среда, мне вторник-четверг?
Она засмеялась. Истерично. Страшно.
— Извините — оборвала себя. — Нервы.
— Я понимаю.
— Нет. Вы не понимаете. У вас нет ребёнка.
Она права. У меня нет ребёнка. Мы пытались. Три года пытались. Врачи говорили — всё в порядке, просто не получается. Бывает. Андрей утешал. Говорил — не страшно. Говорил — успеем ещё. Не торопись.
Конечно, не торопись.
У него уже есть ребёнок.
Зачем ему ещё один — от меня?
— У Лизы будет травма — продолжает Катя. — Она обожает отца. Папина дочка. Ждёт его с каждой командировки. Считает дни.
— Мне жаль.
— Не надо. Жалость сейчас не поможет.
Она снова подходит к окну. Прижимается лбом к стеклу.
— Я его люблю — говорит тихо. — До сих пор. Даже сейчас. Это ужасно, да? Узнать такое — и всё равно любить?
Я молчу. Потому что понимаю. Потому что чувствую то же самое. Эту, унизительную любовь, которая никуда не делась. Которая грызёт изнутри.
— Он вернётся сегодня — говорю я. — К десяти. Ко мне.
Катя оборачивается.
— К вам? Он сказал мне, что у него командировка до пятницы.
Сегодня вторник. То есть… три дня. Три дня он собирался провести со мной. А она думала бы, что он в другом городе.
— Он врёт — говорю я. — Он нам обеим врёт. Всегда врал.
— Я хочу его увидеть — говорит Катя. — Сегодня. Хочу посмотреть ему в глаза.
— Вы хотите приехать ко мне?
— Да.
Смотрю на неё. На эту женщину, которую должна ненавидеть. Соперницу. Врага. Вторую жену моего мужа. Но ненависти нет. Есть что-то другое. Странное. Почти — солидарность?
— Хорошо — говорю. — Приезжайте.
Восемь вечера. Мы сидим в моей квартире. В моей — или в нашей? Уже не знаю. Уже не понимаю, что здесь моё, а что — его. Этот диван — мы выбирали вместе. Эта лампа — его подарок. Эти фотографии на стене — наша общая история. Которая оказалась враньём.
Лизу Катя оставила у соседки. Той самой, которая узнала Андрея на моём телефоне. Ирония судьбы.
Катя ходит по квартире. Смотрит. Трогает вещи.
— Красиво у вас — говорит. — Уютно.
— Спасибо.
— У нас не так. Проще. Денег всегда не хватало. Он говорил — кризис на работе. Зарплату задерживают. Теперь понимаю — куда уходили деньги.
На меня. На нашу квартиру. На наши отпуска. Мне становится стыдно. Хотя я ни в чём не виновата. Но всё равно — стыдно.
— Он… он хороший отец? — спрашиваю.
Катя садится в кресло. Устало. Тяжело.
— Когда бывает дома — да. Играет с Лизой. Читает ей книжки. Возит в парк. Она его обожает. Просто… его редко бывает дома.
Конечно. Потому что он — здесь. Со мной.
— А у вас? — спрашивает она. — Какой он… с вами?
Думаю… Пытаюсь найти слова.
— Внимательный. Нежный. Заботливый. Устаёт много — от работы. От командировок.
Мы обе замолкаем. От командировок. Он устаёт — от нас. От этой двойной жизни. От необходимости помнить, что кому сказал. Кому что обещал. Чьи дни рождения, когда.
— Как он это делает? — говорю вслух. — Технически — как?
— Два телефона, наверное.
— Но я видела только один.
— Я тоже. Значит, есть ещё. Кто знает… Она осекается.
Мы смотрим друг на друга.
Одна и та же мысль. Одновременно.
— Вы думаете…
— А вдруг нас не двое?
Тишина.
— Нет — говорю я. — Это невозможно. Он… он просто физически не успел бы.
— Вы правы. Наверное.
Но сомнение уже поселилось.
Если он смог обманывать нас обеих — шесть лет, то почему не может быть третьей? Четвёртой? Где граница его лжи?
Звонок в дверь. Мы обе вздрагиваем.
— Он же сказал — к десяти, — шепчет Катя.
— Значит, раньше освободился.
Встаю. Ноги не слушаются. Иду к двери. Открываю.
Андрей. Мой муж. Её муж. Человек, которого я любила. Которого, кажется, всё ещё люблю — вопреки всему.
Он улыбается. Устало. Нежно. Так, как улыбался тысячу раз.
— Привет, солнце. Соскучилась?
Входит. Целует меня в щёку. Скидывает ботинки. Идёт в комнату.
И замирает…
Катя сидит в кресле. Смотрит на него. Молча.
Я вижу его лицо. Вижу, как оно меняется. Как улыбка стекает вниз. Как расширяются глаза. Как белеют губы.
За три секунды он проживает целую жизнь. Перебирает варианты. Ищет выход. Объяснение. Ложь, которая могла бы спасти. И не находит.
— Катя… — голос хриплый. Чужой. — Что ты здесь делаешь?
— Знакомлюсь с твоей женой — отвечает она спокойно. — С ещё одной твоей женой.
Тишина.
Он поворачивается ко мне. В глазах — мольба. Отчаяние. Страх.
— Маша… Машенька… Я могу всё объяснить…
— Можешь? — спрашиваю. И удивляюсь своему голосу. Ровному. Холодному. Стальному. — Тогда объясни. Объясни, как ты шесть лет врал мне и ей. Объясни, зачем женился на мне, если у тебя уже была семья. Объясни, как ты смотрел мне в глаза и говорил «люблю», зная, что потом скажешь то же самое — другой женщине.
Он молчит. Нечего сказать.
Катя встаёт.
— У нас дочь — говорит она. — Пять лет. Ты её вообще любишь? Или она тоже — часть декорации?
— Конечно, люблю! — он дёргается к ней. — Катя, Лиза — это святое! Я ради неё…
— Что — ради неё? Врал? Изменял? Разрывался между двумя домами?
Он обмякает. Садится. Закрывает лицо руками.
— Вы не понимаете… — бормочет. — Никто не понимает…
— Так объясни — говорю я. — У тебя есть шанс.
Он поднимает голову. Смотрит на нас. На двух женщин, которых он обманывал годами. На двух женщин, которые сейчас решают его судьбу. И начинает говорить.
— Я не хотел… Так получилось…
Классика. Мантра всех предателей.
— Когда мы начали жить с Катей, я был счастлив. Правда. Первые два года — идеальные. А потом… потом стало скучно. Обыденно. Рутина. Я думал — это нормально. Все так живут. Притираются. Терпят.
Он замолкает. Собирается с мыслями.
— А потом я встретил тебя, Маша. Ты смеялась. Шутила. Была такая… живая. Яркая. Я влюбился. По-настоящему. Как мальчишка.
— И решил, что можно иметь обеих? — спрашивает Катя.
— Нет! То есть… Я хотел уйти от тебя. Честно. Собирался. Но потом ты сказала, что беременна. Лиза… Я не мог бросить ребёнка. Не мог.
— Но и меня бросить не мог? — спрашиваю я.
— Не мог. Я вас обеих люблю. По-разному. Но — люблю.
Обеих. По-разному. Люблю.
— Ты больной — говорит Катя. Спокойно. Констатируя факт. — Ты это понимаешь?
— Может быть. Но я не мог… Я думал — справлюсь. Думал — смогу сделать счастливыми обеих. Старался. Разрывался. Работал на износ, чтобы денег хватало на два дома.
— Денег не хватало — перебивает Катя. — Нам — не хватало. Мы экономили на всём.
Он опускает глаза.
— Я знаю. Я виноват. Перед вами обеими. Виноват.
— И что теперь? — спрашиваю. — Что ты предлагаешь?
— Не знаю. Честно — не знаю. Я… я не готов потерять вас. Ни одну из вас.
Катя смеётся. Коротко. Зло.
— Ты уже потерял. Обеих.
Она берёт сумку. Направляется к двери.
— Катя, подожди… — он вскакивает.
— Не смей. — Она останавливается. Поворачивается. — Не смей ко мне прикасаться. Не смей звонить. Не смей приходить. Лизу будешь видеть по выходным…
— Ты не можешь…
— Могу. Прощай, Андрей.
Дверь закрывается. Щелчок замка.
Мы остаёмся вдвоём.
Он и я. Муж и жена.
Чужие люди.
— Маша… — он делает шаг ко мне. — Машенька, солнце моё…
— Не надо.
— Пожалуйста. Выслушай меня. Я же… я же люблю тебя. Правда. Ты — особенная. Ты — не как все. С тобой я чувствую себя живым. Настоящим.
— А с ней?
Он запинается.
— С ней — по-другому. Там — долг. Ответственность. Ребёнок. А здесь…
— Здесь — что? Отдых? Развлечение? Отпуск от настоящей жизни?
— Нет! Здесь — тоже настоящее! Просто… другое.
Я смотрю на него. На этого человека, которого знала — думала, что знала — шесть лет. С которым спала. Ела. Смеялась. Строила планы.
Которого никогда не знала — на самом деле.
— Уходи — говорю.
— Маша…
— Уходи. Сейчас. Вещи заберёшь потом.
Он стоит. Смотрит. В глазах — слёзы. Настоящие? Поддельные? Уже не могу отличить. Уже не хочу.
— Ты не простишь?
— Нет.
— Даже если я…
— Нет. Никаких «если». Никаких «потом». Ты шесть лет врал мне. Каждый день. Каждую минуту. Наш брак был враньём. Наша любовь была враньём.
— Это не так! Мои чувства были настоящими!
— Может быть. Но какая разница? Ты построил нашу жизнь на лжи. И теперь хочешь, чтобы я жила в этом дальше? Знала — и молчала? Терпела?
Он не отвечает. Правильно. Нечего отвечать.
— Уходи, Андрей…
Он уходит. Медленно. Сгорбленно. Как старик.
Дверь закрывается.
Я остаюсь одна.
Час ночи.
Сижу. В темноте. Коньяк — тот самый, что принесла Катя — почти допит. В голове туман. В груди — пустота.
Телефон вибрирует. Сообщение. От Кати:
«Вы как?»
Отвечаю:
«Не знаю… Вы?»
«Тоже не знаю. Лиза спит. Ничего ей не сказала. Не смогла».
Набираю:
«Мне жаль».
«Не надо. Мы обе — жертвы. Обе — обманутые. Злиться нужно на него, не друг на друга».
Она права. Но легче от этого не становится.
Следующее сообщение: «Хотите встретиться завтра? Поговорить? Не знаю, зачем. Просто… не хочу быть одна с этим».
Думаю… Долго. Эта женщина — жена моего мужа. Мать его ребёнка. Человек, из-за которого — косвенно — моя жизнь разрушена. Но она — не виновата. Как и я — не виновата. Виноват — он. Только он.
Отвечаю: «Да. Давайте встретимся».
Два месяца спустя
Мы опять встретились в кафе. Катя и я. Две бывшие жены одного мужчины. Две женщины, которых связала общая беда.
Странная связь. Но — настоящая.
— Развод оформили? — спрашивает она.
— Да. На прошлой неделе. Как ты?
— До сих пор не сказала Лизе…
Киваю. Лиза. Я думала, что буду ненавидеть этого ребёнка. Символ его предательства. Доказательство лжи.
Но когда увидела её во второй раз — не смогла. Девочка ни в чём не виновата. Она — тоже жертва. Как и мы с Катей. Только ей ещё хуже. Потому что она любит его. И будет любить — несмотря ни на что. Потому что он — папа.
— Как она? — спрашиваю.
— Сложно. Плачет по ночам. Спрашивает, когда папа вернётся. Я не знаю, что говорить.
— Правду?
— Какую правду? Что папа оказался сволочью? Что у него была другая семья? Ей пять лет. Она не поймёт.
Молчу. Она права. Есть правда, которую нельзя сказать ребёнку.
— Ты что будешь делать? — спрашивает Катя. — Дальше?
Пожимаю плечами.
— Жить. Работать. Заново строить то, что он разрушил. А что ещё остаётся?
— Ненавидеть?
— Устала. Ненависть — это тоже энергия. А у меня её нет.
Катя кивает. Понимает.
— Знаешь — говорит она, — я ему почти благодарна.
— За что?
— За тебя. Странно звучит, да? Но если бы не он — мы бы не познакомились. А ты… ты мне помогаешь. Это важно. И спасибо.
Смотрю на неё. На эту женщину, которая могла бы стать врагом. Которая стала — другом.
— Ты мне тоже помогаешь.
Она улыбается. Первый раз за это время — настоящая улыбка. Слабая. Но — живая.
Мы пьём кофе. Молчим.
И в этом молчании — больше понимания, чем в тысяче слов.
Год спустя
Стою у окна. Новая жизнь.
Телефон звонит. Катя.
— Привет! Ты готова?
— Почти. Через десять минут выхожу.
— Лиза уже одевается. Она так ждала этого похода в зоопарк. Всю неделю только об этом и говорит.
Улыбаюсь. Лиза. Девочка, которую я полюбила. Вопреки всему. Или — благодаря всему?
— Буду через полчаса.
Кладу трубку. Выхожу на улицу. Солнце. Осень. Золотые листья под ногами.
Год назад моя жизнь рухнула. Разбилась на тысячу осколков. Я думала — всё кончено. Но я нашла что-то новое. Неожиданное.
Странную семью, которую никогда не планировала. Катя. Лиза. Они стали мне ближе, чем кто-либо за последние год.
А Андрей? Он звонил. Писал. Просил прощения. Обещал измениться. Умолял дать шанс.
Мы обе отказали. Обе.
Не сговариваясь.
Говорят, он теперь с кем-то… С третьей женщиной. Или четвёртой — кто считает?
Мне всё равно. Честно — всё равно. Потому что я поняла одну вещь. Простую. Важную.
Счастье — это не мужчина. Не штамп в паспорте. Не общий быт и совместные фотографии.
Счастье — это люди, которые рядом. Которые не предают.
Которые — настоящие.
Я иду по улице. Навстречу солнцу. Навстречу новой жизни.
И впервые за год — улыбаюсь.
По-настоящему.
