Нотариус молча разложила документы веером по столу, и Ирина почувствовала, как внутри всё сжалось в тугой, болезненный узел.
Три года назад они с мужем Егором въехали в эту квартиру. Свекровь Зинаида Павловна тогда улыбалась, обнимала её и говорила: «Живите, детки, на здоровье». Но уже через неделю начались визиты. Сначала раз в месяц, потом каждую неделю, потом через день. Свекровь приходила с ключами — «на всякий случай» — и начинала «наводить порядок». Переставляла вещи, выбрасывала продукты, критиковала готовку.
Ирина терпела. Улыбалась сквозь зубы. Егор только плечами пожимал: «Мама заботится, не обращай внимания». А теперь вот это.
— Квартира оформлена на имя Зинаиды Павловны Кравцовой, — голос нотариуса был профессионально бесстрастным. — Егор Андреевич указан как проживающий с правом пользования. Вы, Ирина Сергеевна, в документах не значитесь.
Ирина подняла глаза на мужа. Он сидел рядом, отводил взгляд, изучал рисунок на обоях.
— Егор, ты знал об этом?
Он наконец посмотрел на неё. В его глазах было что-то похожее на стыд, но недостаточно сильное, чтобы превратиться в честность.
— Оль… Ира, послушай. Это же формальность. Мама просто хотела застраховаться. Ты же понимаешь, она пережила тяжёлый развод с отцом, потеряла половину имущества. Она боится повторения. Это не значит, что квартира не наша.
— Не ваша, — поправила нотариус, не поднимая глаз от бумаг. — Её. Полностью.
Ирина откинулась на спинку стула. В голове крутилась одна мысль: три года. Три года она жила в этой квартире, считая её своим домом. Делала ремонт на свои деньги. Покупала мебель. Мыла, убирала, готовила. А оказалось, что она просто гость. Гость, которого могут выставить в любой момент.
— Зачем мы здесь, Егор? — её голос прозвучал удивительно спокойно.
— Мама хочет переоформить квартиру, — он говорил быстро, нервно, как школьник, пересказывающий не выученный урок. — На меня. Полностью. Вот нотариус всё оформит, и у нас будет своё жильё. Официально.
— А я?
Пауза затянулась. Егор посмотрел на нотариуса, как будто искал у неё подсказку.
— Ну… потом мы можем тебя вписать. Как супругу. Когда всё устаканится.
— Когда всё устаканится, — повторила Ирина. — А что именно должно устакаиться?
Дверь кабинета распахнулась без стука, и в помещение внесся поток холодного воздуха вместе с Зинаидой Павловной. Свекровь появилась в облаке дорогих духов и недовольства.
— Ну что, начали уже? — она даже не поздоровалась, сразу прошла к столу, оглядела всех оценивающим взглядом хозяйки. — Я чуть не опоздала, пробки ужасные. Егор, ты документы привёз?
Он молча кивнул, доставая из папки какие-то бумаги. Ирина смотрела на эту картину как на спектакль, в котором ей отвели роль статиста.
— Зинаида Павловна, — нотариус указала на свободный стул. — Присаживайтесь, пожалуйста. Мы как раз обсуждали условия переоформления.
Свекровь села, скрестила руки на груди. Её взгляд скользнул по Ирине — быстро, оценивающе, с плохо скрытым презрением.
— Какие тут условия? Всё просто. Квартира была моя, я её купила на свои деньги ещё до свадьбы Егора. Теперь переоформляю на сына. Он у меня один, кому же ещё?
— Мама права, — Егор поспешно поддержал. — Это справедливо.
Ирина почувствовала, как внутри что-то окончательно переломилось. Не со звоном разбитого стекла, а тихо, с сухим треском старой ветки.
— Справедливо, — она произнесла это слово медленно, пробуя его на вкус. — Значит, справедливо, что я три года вкладывала деньги в ремонт чужой квартиры?
Свекровь фыркнула.
— Ремонт? Ты обои переклеила и ламинат положила. Это не ремонт, это косметика. А квартира стоит двадцать миллионов.
— Которые я выплачивала наполовину с Егором по ипотеке.
— Какая ипотека? — голос свекрови стал выше, острее. — Никакой ипотеки нет! Квартира куплена за наличные!
Егор судорожно сглотнул. Ирина повернулась к нему.
— Егор?
Он молчал. Смотрел в стол.
— Егор, я каждый месяц отдавала тебе половину зарплаты. Ты говорил, что это платёж по ипотеке.
— Ну… Технически… Это были семейные расходы…
— Семейные расходы, — эхом отозвалась Ирина. Руки её слегка подрагивали, но голос оставался ровным. — Значит, три года я платила тебе просто так. За право жить в квартире, которая мне не принадлежит. За право быть твоей женой.
Свекровь вмешалась снова, её голос звучал с нотками торжества.
— Вот видишь, невестка, теперь понимаешь? Я всегда говорила Егору, что современные девушки меркантильные. Вышла замуж, сразу на квартиру глаз положила. А квартира не твоя. И не будет.
Что-то внутри Ирины щёлкнуло. Тихо. Окончательно.
— Хорошо, — она встала из-за стола. — Тогда не будет и жены.
Егор вскочил.
— Ира, подожди, не надо…
— Не надо что? — она обернулась. В её глазах не было слёз. Только холодная, выжигающая ясность. — Не надо уходить из квартиры, которая мне не принадлежит? От мужа, который три года обманывал меня? От свекрови, которая считает меня меркантильной дурой?
Свекровь хмыкнула.
— Вот и славно. Уходи. Только вещи свои забери. Мои подушки, моё постельное бельё оставишь.
— Ваши подушки? — Ирина медленно повернулась к ней. — Те, что я покупала в ИКЕА на свою зарплату? Или постельное бельё, которое я заказывала через интернет?
— Это всё в моей квартире находится, значит, моё.
— Мама, может, не надо? — Егор попытался вмешаться, но его голос звучал неуверенно, как у ребёнка, просящего разрешения.
Зинаида Павловна повернулась к нему.
— Не надо? А ты на чьей стороне, сынок? На стороне матери, которая тебе квартиру покупала, или на стороне этой…
Она не договорила, но Ирина прекрасно поняла, какое слово повисло в воздухе.
— Понятно, — она взяла сумку со спинки стула. — Значит, так. К вечеру я заберу все свои вещи. Абсолютно все. Включая мебель, которую покупала сама.
— Ты не посмеешь! — свекровь вскочила.
— Посмотрим.
Ирина направилась к двери. Егор схватил её за руку.
— Ира, ну подожди. Давай поговорим нормально. Я правда хотел тебя вписать потом, честное слово!
Она высвободила руку.
— Потом? Когда? Когда родим ребёнка, и ваша мама решит, что я уже достойна? Или когда отработаю ещё три года? Или никогда?
— Я же не знал, что для тебя это так важно…
— Ты не знал? — она засмеялась. Коротко, зло. — Ты не знал, что для человека важно иметь крышу над головой? Чувствовать себя дома? Не бояться, что тебя выгонят в любой момент?
Свекровь подошла ближе.
— Никто тебя не выгонял! Ты сама уходишь! Неблагодарная!
— Неблагодарная? За что я должна быть благодарна? За то, что вы позволили мне жить в своей квартире? Убирать её? Готовить вам борщи, когда вы приходили без приглашения? За то, что вы контролировали каждый мой шаг?
— Я за сыном следила! Ты его совсем распустила!
— Мама, прекрати, — Егор попытался остановить поток, но было поздно.
— Молчи! Я всё вижу! Она его под каблук взяла! Он раньше ко мне каждый день приезжал, а теперь раз в неделю! Это она его настраивает против родной матери!
Ирина остановилась в дверях.
— Знаете что, Зинаида Павловна? Я рада, что всё так вышло. Потому что теперь я точно знаю, что за семью я покидаю. И не жалею ни секунды.
Она вышла в коридор. Егор выбежал следом.
— Ира, стой! Давай вернёмся, всё обсудим. Я поговорю с мамой, мы что-нибудь придумаем.
— Что-нибудь придумаете, — она остановилась у лифта. — Три года, Егор. Три года ты что-нибудь придумывал. Придумал, как брать с меня деньги за несуществующую ипотеку. Придумал, как скрывать, что квартира не твоя. Придумал, как оправдывать каждый визит своей мамы. Хватит. Я устала от ваших придумок.
Лифт приехал. Она шагнула внутрь.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Двери начали закрываться.
— Если бы любил, то защитил бы. Хотя бы раз.
Она вышла из подъезда и глубоко вдохнула морозный воздух. Он обжёг лёгкие, но она почувствовала себя живой. Впервые за три года по-настоящему живой.
Мобильный завибрировал. Сообщение от Егора: «Ира, вернись. Мама уже уехала. Поговорим спокойно».
Она смотрела на экран несколько секунд. Потом заблокировала его и положила телефон в сумку.
Вечером она приехала с братом и его другом. Взяли две машины. Забирали молча, методично. Кухонный гарнитур, который она выбирала три месяца. Диван из гостиной — её первая большая покупка. Торшер, книжные полки, посуду, постельное бельё. Всё, что покупала сама.
Егор стоял в стороне, смотрел, как из квартиры исчезают вещи. Пытался что-то сказать, но она не слушала. Работала быстро, чётко. Как хирург, удаляющий опухоль.
Когда они закончили, квартира выглядела пустой. Голые стены, несколько старых вещей, которые были здесь до её прихода.
— Ира, ну это же глупо, — Егор стоял посреди гостиной. — Давай хоть диван оставим. На чём я спать буду?
— На полу, — она застегнула куртку. — Или поезжай к маме. У неё, наверное, есть запасная кровать.
— Ты правда из-за квартиры всё рушишь?
Она остановилась в дверях.
— Не из-за квартиры. Из-за того, что ты три года врал мне. Из-за того, что не мог защитить от своей матери. Из-за того, что я была для тебя не женой, а удобным придатком. Квартира просто показала правду.
— И что теперь?
— Теперь иди к нотариусу. Оформляй свою недвижимость. Живи с мамой в обнимку. Будьте счастливы.
Она вышла. Брат с другом уже грузили последние вещи в машину.
— Куда поедешь? — спросил брат.
— К вам. Потом сниму квартиру. Маленькую. Свою.
Через неделю Егор написал снова. Сначала извинения. Потом угрозы. Потом опять извинения. Писал, что мама согласна вписать её в документы. Что готов на всё.
Ирина не отвечала. Она нашла квартиру-студию на окраине города. Маленькую, светлую, дешёвую. Свою. Настоящую свою. Сделала ремонт. На этот раз без оглядки на чужое мнение. Покрасила одну стену в изумрудный цвет — свекровь всегда говорила, что это вульгарно. Повесила картину, которую Егор считал странной. Купила огромный мягкий плед, на который они с ним вечно спорили.
Каждый вечер она возвращалась в эту квартиру, заваривала чай и садилась у окна. Смотрела на огни города. И впервые за много лет чувствовала себя дома.
Через месяц позвонила мама Егора. Голос был другим — тише, старше.
— Ира, ну хватит уже дурью маяться. Возвращайся. Егор места себе не находит.
— Зинаида Павловна, я не маюсь дурью. Я живу.
— Это что, из-за квартиры? Мы же готовы тебя вписать!
— Уже не нужно, — ответила Ирина и положила трубку.
Она сидела в своей маленькой квартире. В своём кресле. Пила свой чай. И улыбалась. Потому что наконец-то поняла: дом — это не квадратные метры и документы. Дом — это место, где тебя не обманывают. Где тебе не нужно доказывать право на существование. Где ты свободна.
И это была лучшая квартира в её жизни. Потому что она принадлежала только ей.
