Нотариус протянула документ через стол, и Галина Петровна схватила его так, будто это была спасательная шлюпка в открытом море.
Её пальцы, украшенные массивными кольцами, дрожали, пробегая по строчкам завещания. Марина стояла рядом, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой, холодный узел. Она знала — что-то пошло не так. Свекровь не просто так попросила её приехать к нотариусу «для важного семейного разговора».
— Квартира остаётся мне, — свекровь наконец подняла голову, и её глаза блестели торжеством. — Полностью. Матвей завещал всё мне, своей матери. Как единственной наследнице.
Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Но… Но это невозможно. Матвей говорил… Мы обсуждали это. Он обещал, что я буду защищена, что квартира…
— Обещал? — свекровь усмехнулась, складывая документ обратно в сумочку. — Милая моя, обещания — это просто слова. А вот завещание — это закон.
Нотариус, женщина средних лет с усталым лицом, неловко откашлялась.
— Завещание действительно составлено в пользу Галины Петровны. Оно было оформлено три года назад и с тех пор не менялось. Всё законно.
Три года назад. Когда они с Матвеем только поженились. Когда свекровь ещё улыбалась ей через силу и делала вид, что принимает новую невестку в семью. Когда Матвей говорил, что мама просто волнуется за него, что всё наладится.
А потом он заболел. Резко, внезапно, как будто жизнь решила показать им всю свою жестокость за один раз. Восемь месяцев борьбы. Восемь месяцев, когда Марина не отходила от его постели, держала за руку, читала вслух, верила, что всё будет хорошо.
Свекровь тоже приходила. Но только когда Марины не было рядом. Шептала ему что-то на ухо, гладила по голове, а когда невестка возвращалась, лицо Галины Петровны каменело.
После похорон прошло всего две недели. Две недели, в течение которых Марина пыталась просто дышать, вставать по утрам, не разваливаться на части от горя. И вот теперь это.
— Вы можете освободить квартиру в течение месяца, — свекровь застегнула сумочку и поднялась со стула. — Я не хочу устраивать скандалов. Просто соберите свои вещи и съезжайте. Мне эта квартира нужна.
— Зачем? — голос Марины прозвучал глухо. — У вас же своя есть. Прекрасная трёшка в центре. Зачем вам наша однушка?
Свекровь остановилась в дверях. Обернулась. На её лице было выражение холодного превосходства.
— Потому что это МОЯ квартира. Я её покупала Матвею, я на неё деньги отдавала. И теперь я решаю, кому в ней жить. А ты, милая, всегда была временной. Матвей любил меня больше, чем тебя. И завещание это доказывает.
Дверь закрылась, оставив Марину наедине с нотариусом, которая смотрела на неё с нескрываемым сочувствием.
— Простите, но закон на её стороне, — тихо сказала она. — Если только вы не сможете доказать, что завещание было составлено под давлением или…
— Нет, — Марина покачала головой. — Я ничего не смогу доказать.
Она вышла из нотариальной конторы в яркий солнечный день, который казался издевательством над её состоянием. Люди вокруг спешили по своим делам, смеялись, разговаривали по телефонам. А её мир только что рухнул. Снова.
Она шла по улице, не разбирая дороги, и вдруг остановилась перед витриной юридической фирмы. «Защитим ваши права. Консультация бесплатно». Марина смотрела на эту вывеску, и внутри что-то начало закипать. Не горячая ярость, нет. Холодная, расчётливая злость. Она столько всего пережила. Она боролась за жизнь своего мужа до последнего вздоха. И теперь какая-то женщина, которая даже не удосужилась сказать невестке доброе слово на похоронах, пытается отнять у неё последнее?
Нет.
Она толкнула дверь офиса.
Юрист, молодой мужчина в очках, внимательно выслушал её историю. Задавал вопросы, делал пометки в блокноте. Лицо его оставалось непроницаемым, но когда Марина закончила рассказ, он откинулся на спинку кресла и медленно выдохнул.
— Формально завещание законно, — начал он. — Но есть нюансы. Вы жена. У вас есть право на обязательную долю в наследстве по закону. Даже если завещание написано на другого человека, вы можете претендовать на половину того, что вам полагалось бы без завещания.
— То есть?
— То есть половина квартиры по закону ваша. Завещание может быть оспорено частично. Кроме того, вы жили в этой квартире как супруга. У вас есть право на сохранение жилищных условий. Свекровь не может просто так выгнать вас на улицу.
Марина почувствовала, как внутри разгорается маленький огонёк надежды.
— Но это будет суд, — продолжил юрист. — Долгий, неприятный. Вашей свекрови придётся доказывать, что завещание составлено по всем правилам, что ваш муж был в здравом уме, что его никто не принуждал. А вам придётся доказывать обратное или хотя бы обосновать свою обязательную долю.
— Сколько времени?
— Полгода минимум. Может, больше.
Марина кивнула. Полгода. Полгода борьбы со свекровью, которая уже сейчас смотрела на неё как на врага. Но какой у неё выбор? Вернуться к родителям в маленький городок? Начинать жизнь с нуля, когда она уже ничего не хочет, кроме как просто забыться?
— Я готова, — сказала она твёрдо. — Подавайте иск.
Следующие несколько недель были размытым пятном. Марина продолжала жить в квартире, которая теперь казалась чужой. Свекровь звонила каждый день. Сначала с угрозами, потом с попытками «договориться по-хорошему».
— Ты же понимаешь, что суд это проиграешь, — говорила Галина Петровна вкрадчивым голосом. — Зачем тебе эти нервы? Я дам тебе денег. Пятьсот тысяч. Съедешь добровольно, и мы забудем друг о друге.
— Нет.
— Миллион. Это моё последнее предложение.
— Нет.
— Тогда готовься к войне, милая. Я буду бороться до конца. И у меня куда больше ресурсов, чем у тебя.
Она не врала. Судебные заседания начались, и свекровь пришла с целой командой адвокатов. У Марины был один юрист, молодой и не очень опытный. Но он верил в правоту их дела.
На втором заседании свекровь представила свидетелей. Соседка, которая клялась, что Марина плохо ухаживала за больным мужем. Дальняя родственница, которая утверждала, что Матвей жаловался на жену. Даже врач из больницы, который говорил, что Марина часто отсутствовала в палате.
Это была ложь. Наглая, циничная ложь. Марина сидела на скамье и чувствовала, как её жизнь выворачивают наизнанку, превращают в карикатуру. Свекровь смотрела на неё с холодной улыбкой, и в этой улыбке читалось: «Я предупреждала».
— У вас есть доказательства того, что вы ухаживали за мужем? — спросил судья.
— Я… Я была рядом. Каждый день. Я…
— Фотографии? Свидетели?
Марина растерялась. Какие фотографии? Она же не документировала каждую минуту, проведённую у постели умирающего мужа. Она просто жила этим. Дышала этим. Разрывалась от боли и бессилия.
— Нет, — прошептала она.
Судья кивнул. Следующее заседание назначили через месяц.
Марина вышла из зала суда разбитой. Юрист пытался её подбодрить, говорил, что это ещё не конец, что у них есть шансы. Но она уже не верила. Свекровь была права — у неё больше денег, больше связей, больше возможностей переписать правду так, как ей удобно.
Дома Марина упала на диван и закрыла лицо руками. Может, стоит просто сдаться? Взять эти деньги и уехать куда глаза глядят? Забыть про эту квартиру, про свекровь, про всё?
Телефон зазвонил. Незнакомый номер.
— Марина? — голос на том конце был женский, взволнованный. — Меня зовут Светлана. Я работала медсестрой в той больнице, где лежал ваш муж. Я слышала, что у вас суд со свекровью. И я хочу вам помочь.
Сердце Марины забилось быстрее.
— Я видела вас, — продолжала Светлана. — Каждый день. Вы приходили рано утром и уходили поздно вечером. Вы читали ему, разговаривали, держали за руку. А его мать появлялась только когда вас не было. И знаете, что она делала? Она шептала ему, что вы его бросите, что вы только и ждёте его кончины, чтобы получить квартиру. Матвей плакал после её визитов. Я всё это видела.
— Почему вы мне раньше не сказали?
— Потому что боялась. Галина Петровна — влиятельная женщина. Но когда я узнала, что доктор Веснин дал ложные показания в суде, я не смогла молчать. Он получил от неё деньги. Я это знаю точно.
— Вы сможете подтвердить это в суде?
— Да. Я готова стать свидетелем.
На следующем заседании всё изменилось. Светлана пришла с медицинскими журналами, где были зафиксированы все визиты к Матвею. И там, чёрным по белому, было написано: «Супруга — ежедневно с 8:00 до 22:00. Мать — нерегулярно, 2-3 раза в неделю».
Доктор Веснин попытался оправдываться, но под давлением вопросов юриста начал путаться в показаниях. А когда Светлана спокойно рассказала о том, как свекровь манипулировала умирающим сыном, лицо Галины Петровны исказилось.
— Это ложь! — вскричала она. — Она всё врёт!
Но судья уже не слушал. Он смотрел на документы, на записи, на спокойное, честное лицо медсестры.
Решение было вынесено через две недели. Квартира признавалась совместно нажитым имуществом. Половина отходила Марине по праву супруги. Завещание оспаривалось частично. Галина Петровна получала вторую половину, но не могла требовать освобождения квартиры.
Свекровь стояла в коридоре суда, сжав кулаки. Её лицо было белым от ярости.
— Ты пожалеешь об этом, — прошипела она. — Я найду способ…
— Нет, — Марина посмотрела ей прямо в глаза. — Не найдёте. Потому что правда всегда сильнее лжи. Матвей любил меня. И я любила его. А вы использовали его болезнь, чтобы манипулировать им. Это не любовь. Это эгоизм.
Она развернулась и пошла прочь, оставив свекровь в одиночестве с её горечью и поражением.
Вечером Марина сидела в квартире, их квартире с Матвеем, и впервые за много месяцев почувствовала что-то похожее на покой. Она не выиграла войну полностью. Но она защитила то, что было важно. Своё право на жизнь. Свою память о муже. Своё достоинство.
Телефон снова зазвонил. Светлана.
— Как вы?
— Хорошо, — Марина улыбнулась сквозь слёзы. — Впервые за долгое время — хорошо.
— Я рада. Вы заслужили эту победу.
— Спасибо вам. Если бы не вы…
— Я просто сделала то, что должна была. Правда важнее страха.
Марина положила трубку и посмотрела на фотографию Матвея на полке. Он улыбался с неё, молодой и счастливый.
— Я справилась, — прошептала она. — Мы справились.
И в этот момент она поняла: жизнь продолжается. Не такая, как она планировала. Не такая, как мечтала. Но её. Настоящая. И свободная от чужой лжи и манипуляций.
Свекровь больше не звонила. Марина слышала через общих знакомых, что Галина Петровна пыталась продать свою половину квартиры, но покупателей не находилось. Никто не хотел связываться с долевой собственностью, где вторая половина принадлежала человеку, который не собирается съезжать.
Через полгода Марина сама выкупила эту половину. Она взяла кредит, использовала все накопления. Но оно того стоило. Потому что в тот момент, когда она подписала последний документ у нотариуса — той самой, которая когда-то зачитывала завещание — она почувствовала себя по-настоящему свободной.
— Поздравляю, — сказала нотариус с тёплой улыбкой. — Теперь квартира полностью ваша.
Марина вышла на улицу. Был тот же яркий солнечный день, что и полгода назад. Но теперь он не казался издевательством. Он был просто хорошим днём. Днём её новой жизни.
Она поймала такси и назвала адрес. Своей квартиры. Своего дома. Того места, где она имела право быть. Где память о Матвее будет жить рядом с ней. Где никто больше никогда не скажет ей, что она временная.
Свекровь проиграла не просто суд. Она проиграла саму идею того, что можно купить правду, переписать любовь, стереть человека из чужой жизни силой денег и связей.
А Марина — невестка, которую пытались сломать — выстояла. И это была её самая важная победа.
