— Мать приезжает в субботу. Угождай ей во всём, иначе собирай вещи, — отрезал Виктор, не отрываясь от телефона.
— Это ультиматум? После семи лет брака? — я поставила чашку на стол так резко, что кофе выплеснулся на скатерть.
— Это последнее предупреждение. Прошлый раз ты её довела до сердечного приступа.
— Я просто попросила не лезть в наш холодильник с проверками!
— Заткнись и слушай. Суббота — её юбилей. Будь паинькой, или вылетишь на улицу.
Я смотрела на мужа и не узнавала. Куда делся тот парень, который семь лет назад клялся, что я для него важнее всего мира? Тот, кто обещал защищать меня от всех, включая собственную мать?
Людмила Павловна вошла в нашу квартиру в субботу ровно в десять утра. Не позвонила в дверь — у неё были ключи. Я готовила её любимые сырники, когда услышала знакомое цоканье каблуков по коридору.
— Опять жаришь на этом масле? — первое, что она сказала, войдя на кухню. — Сколько раз говорила — только оливковое холодного отжима!
— Доброе утро, Людмила Павловна. С днём рождения вас.
— Где Витя? — она проигнорировала поздравление, открывая шкафчики. — Боже, опять этот бардак. Крупы не по размеру, специи вперемешку.
Виктор появился как по команде, обнял мать:
— Мамуль, с праздником! Смотри, какой торт Марина испекла.
— Покупной крем? — она ткнула пальцем в торт. — Я же учила делать заварной. Неужели так сложно запомнить?
Я прикусила язык. Вспомнила, как три года назад варила тот самый заварной крем четыре часа, а она выбросила всё в мусор, заявив, что комочки.
За праздничным столом собралась вся родня Виктора. Его сестра Алла с мужем, двоюродный брат, тётушки. Людмила Павловна восседала во главе стола, как королева.
— А помните, как Витенька в школе отличником был? — начала она. — Все учителя в один голос — гений! Мог бы учёным стать, если бы… — она выразительно посмотрела на меня.
— Мам, хватит, — буркнул Виктор, но без убеждения.
— Что хватит? Правду говорю. До женитьбы ты в аспирантуру поступил, диссертацию начал. А потом? Пошёл в офис просиживать ради денег. Деградация!
Алла хихикнула:
— Зато Маринка удачно пристроилась. Из общаги прямо в трёшку.
Я встала из-за стола:
— Пойду чай поставлю.
На кухне прислонилась к холодильнику. Руки тряслись. В общаге я жила, когда университет заканчивала. Сама, без родителей — они погибли, когда мне было девятнадцать. Работала по ночам в кафе, чтобы оплатить учёбу. С Виктором познакомились в библиотеке — оба над дипломами корпели.
— Марина, неси торт! — крикнула свекровь. — И свечи не забудь! Шестьдесят пять штук!
Я внесла торт, зажгла свечи. Все запели «С днём рождения», а я смотрела на счастливое лицо Людмилы Павловны и думала — может, правда стараться угодить? Ради Виктора, ради семьи?
После третьего тоста свекровь разошлась:
— А сейчас покажу вам кое-что интересное! — она достала планшет. — Фотографии Витеньки в детстве. Вот, смотрите, какой красавчик!
Все сгрудились вокруг экрана. Я тоже подошла посмотреть — редко видела детские фото мужа.
— О, а это что? — Алла ткнула в экран. — Это же не наш двор.
— А, это… — Людмила Павловна замялась. — Это мы в гостях были.
Но я уже разглядела фотографию. Маленький Витя на руках у женщины. Молодой женщины, которая была точь-в-точь как Людмила Павловна, только лет на двадцать моложе.
— Мам, убери, — резко сказал Виктор.
— Подожди, — я взяла планшет. — Это кто?
Повисла тишина. Все переглянулись.
— Неважно, — Людмила Павловна попыталась забрать планшет, но я отстранилась.
Пролистала дальше. Ещё фотографии. Та же женщина с маленьким Витей. На больничной койке. В инвалидном кресле. Последняя — могильная плита. «Воронина Людмила Павловна. 1961-1999».
Я медленно подняла глаза на свекровь. На женщину, которая семь лет представлялась Людмилой Павловной Ворониной.
— Ты кто? — тихо спросила я.
— Марина, отдай планшет, — Виктор встал.
— Ты… знал? — я посмотрела на мужа. — Знал, что твоя мать умерла, когда тебе было двенадцать?
— Это моя мать! — крикнул он. — Она меня вырастила!
— Я его тётя, — женщина выпрямилась. — Родная сестра Люды. Взяла Витю после её смерти. Стала ему матерью!
— И взяла её имя? Документы?
— А что мне оставалось? — она вскочила. — Людка всё на сына записала! Квартиру, счета! А я — никто! Прописки не было, работы официальной! Пришлось… стать ею. Ради Вити!
Я повернулась к мужу:
— Семь лет. Семь лет ты мне врал.
— Какая разница? — он пожал плечами. — Она мне мать. Точка.
— Разница в том, что вы оба — лжецы. А я дура, которая терпела унижения от самозванки.
— Как ты смеешь! — женщина, которую я семь лет называла Людмилой Павловной, шагнула ко мне. — Я всю жизнь на него положила!
— А я? — я швырнула планшет на стол. — Я семь лет пыталась заслужить любовь «мамы», которой не существует! Готовила по её рецептам, терпела упрёки, что я недостойна её гениального сына!
— Ты и есть недостойна! — выкрикнула она. — Витя мог стать учёным, а стал офисным планктоном из-за тебя!
— Нет, — я покачала головой. — Он стал трусом, который не может признаться, что его растила тётка-аферистка, укравшая чужое имя.
Виктор замахнулся, но я поймала его руку:
— Попробуй только. Семь лет я молчала. Хватит.
— Убирайся, — прошипел он. — Сама уйдёшь или помочь?
Я рассмеялась:
— Квартира на мне, дорогой. Это моё наследство от родителей. Помнишь, ты так удачно «пристроился», как выразилась твоя сестра?
Лицо Виктора побелело. Он забыл. За эти годы так привык считать всё своим, что забыл.
— Марина, давай поговорим, — он сменил тон.
— Поздно. У вас есть час. Собирайте вещи. Оба.
— Ты не посмеешь! — взвизгнула лже-Людмила.
— Посмотрим, — я достала телефон. — Алло, Александр Петрович? Это Марина Воронина. Помните, вы оформляли брачный договор? Да, тот самый пункт про измену. Только она не физическая, а хуже. Жду вас.
Через два часа квартира опустела. Я сидела на кухне, пила холодный кофе и рассматривала фотографию настоящей Людмилы Павловны. Красивая женщина с усталыми глазами. Интересно, одобрила бы она то, что сестра сделала с её сыном? Вырастила труса и лжеца под чужим именем?
Телефон разрывался от звонков. Виктор, его тётка, родственники. Я выключила звук.
На столе остался недоеденный торт со сгоревшими свечами. «С днём рождения, Людмила Павловна», подумала я, выбрасывая его в мусор. Той, настоящей, было бы сегодня шестьдесят два. А самозванке — все семьдесят.
Я улыбнулась. Впервые за семь лет в этой квартире стало легко дышать.
