Она открыла глаза. Максим стоял в дверях с виноватым лицом. Много лет, работает в доставке, и до сих пор не научился говорить «нет» своим родственникам.
— Что значит «хотят»?
— Ну, тётя Лариса недавно одна осталась, муж ушёл из жизни. Она всегда с Кириллом празднует, а у них… не сложилось.
Ксения медленно поднялась. В висках стучало.
— Максим, мы договорились. Вдвоём. Я хочу тишины. Я не хочу никого видеть и ничего готовить.
— Понимаю, но…
— Помнишь три года назад? Я пять часов стояла у плиты, пока твоя родня сидела с бокалами и рассуждала, что салат пересолен. Помнишь?
Максим опустил глаза.
— Помню.
— Тогда зачем ты сказал «да»?
— Я не сказал. Я сказал, что спрошу тебя.
Ксения прошла на кухню, налила воды. Руки дрожали.
— Слушай внимательно. Если они приходят — пусть приносят всё сами. Я не готовлю. Я не накрываю. Или не приходят вообще.
Максим кивнул, но она видела: он не знает, как сказать это брату.
Тридцать первого декабря Ксения проснулась поздно. Максим уже возился на кухне, тосты сгорели, весь дом пах дымом. Она открыла окно, впустила морозный воздух, увидела, что муж нервничает.
— Звонил Кириллу?
— Ещё нет.
— Максим.
Он достал телефон, набрал номер, включил громкую связь. Гудки. Голос брата — лёгкий, небрежный.
— Макс, ну что, готовы нас принимать?
Максим глянул на жену. Она стояла у окна, скрестив руки на груди.
— Кирилл, слушай… Ксюша сказала, если вы приходите — приносите всё угощение сами. Она устала, готовить не будет.
Пауза. Потом смех — короткий, презрительный.
— Ты серьёзно сейчас? Макс, мы с Полиной весь день на ногах, у нас вообще времени нет. Ксюша как всегда что-нибудь придумает, она же мастерица у нас.
Ксения взяла трубку из его рук.
— Кирилл, это Ксения. Я ничего не придумаю. Везите еду сами. Если не подходит — не приходите.
Тишина. Потом голос, уже без смеха:
— Ты чего взбесилась? Макс, ты чего ей вообще позволяешь так разговаривать?
Максим взял телефон обратно, но голос дрожал.
— Кирилл, мы просто устали. Понимаешь?
— Ничего я не понимаю. Ладно, созвонимся позже.
Трубка отключилась. Ксения села за стол и закрыла лицо руками.
— Поехали к моим родителям, — сказала она через полчаса.
Максим поднял голову.
— Куда?
— На ферму. К отцу и маме. Они год назад переехали, там тихо, камин. Купим что-то в дорогу и встретим Новый год нормально.
— Ксюш, но они же придут. Кирилл, Полина, тётя Лариса. Останутся у закрытой двери.
— Пусть. Пусть поймут, что мы не дежурные хозяева.
Максим молчал. Крутил в руках телефон, смотрел в окно. Потом вздохнул.
— Я выбираю тебя. Поехали.
Ксения обняла его за плечи, и в этом объятии было столько тепла, сколько не было давно.
Они собирались быстро. Она наводила порядок — чтобы вернуться в чистоту, он поехал в магазин. Вернулся через час с плетёной корзиной деликатесов и маленькой живой сосной.
— Что это?
— Подумал, можно не искусственную, а живую.
Она улыбнулась впервые за день. Сосна пахла лесом и свободой.
— Спасибо.
Выехали в половине восьмого. Дорога заняла полтора часа — трасса чистая, снег крупными хлопьями, за окном огни редких деревень. Ксения положила голову ему на плечо, и он вёл машину осторожно, одной рукой на руле, другой держал её ладонь.
Ферма встретила тёплым светом в окнах. Отец Владимир вышел на крыльцо в свитере, обнял их обоих сразу.
— А мы думали, вы в городе останетесь.
— Решили сбежать, — Ксения прижалась к отцу, вдыхая запах дров и мороза.
Мать Нина накрыла стол просто: картошка с грибами, солёные огурцы, домашний хлеб. Без излишеств. Владимир сразу позвал Максима к камину.
— Давай растопим, а то я один не справляюсь.
Они возились с дровами, укладывали крест-накрест, огонь разгорался медленно, с треском. Ксения смотрела на них, и в груди что-то оттаивало.
Нина подсела к дочери, положила руку на плечо.
— Устала?
— Очень.
— Хорошо, что приехали.
За окном метель, внутри спокойно, будто весь мир остался где-то далеко.
Без пятнадцати десять телефон Максима завибрировал. Он глянул на экран — Кирилл. Сбросил. Через минуту снова. Сбросил. Потом тётя Лариса.
Максим поднялся, вышел в коридор. Ксения пошла за ним.
— Алло.
— Максим, это тётя Лариса. Мы с Кириллом и Полиной стоим у вашей двери. Что происходит? Почему не открываете?
Голос резкий, обиженный. Максим прислонился к стене, закрыл глаза.
— Тётя Лариса, мы уехали. На два дня. К родителям Ксюши.
Пауза. Долгая, тяжёлая.
— Как это уехали? Вы знали, что мы придём!
— Знали. Но вы не захотели принести еду. Ксюша устала. Я устал. Мы хотели тихий праздник.
— Максим, ты понимаешь, что делаешь? Я одна осталась после ухода мужа, мне некуда идти, а ты что? Закрываешь передо мной дверь?
Он сжал телефон. В горле пересохло.
— Тётя Лариса, у Кирилла двухкомнатная квартира. У вас большая однушка в центре. Почему каждый раз все собираются у нас? Почему Ксюша работает, а вы сидите с бокалами и критикуете? Почему я должен терпеть?
— Потому что ты семья! Потому что так принято!
— Нет. Мы отмечаем Новый год вдвоём. А ваша родня? Пусть празднует у себя!
Он нажал отбой, не дожидаясь ответа. Руки тряслись. Ксения обняла его со спины, прижалась лбом к плечу.
— Молодец.
— Я чувствую себя…
— Ты не виноват. Ты просто перестал быть ковриком.
Они стояли молча, пока дрожь не ушла. Потом вернулись в гостиную, где Владимир уже наливал игристое, а Нина раскладывала фрукты.
Новый год встретили у камина. Без телевизора, без салютов — только огонь, треск дров, тихие голоса. Ксения сидела на полу, прислонившись к дивану, Максим рядом. Владимир рассказывал про ферму, как восстанавливали сарай, как первый раз топили баню. Нина добавляла детали, смеялась, и в смехе не было натянутости.
Ксения смотрела на огонь и понимала: это самый честный праздник за годы. Без фальши, без обязательств, без людей, которые приходят не потому, что хотят быть рядом, а потому что «так положено».
Максим взял её за руку, сжал.
— Спасибо, что вытащила меня.
— Спасибо, что согласился уехать.
Владимир поднял бокал.
— За тех, кто умеет выбирать своё счастье. Даже если кажется неправильным.
Они чокнулись, и телефон Максима снова завибрировал. Он достал, глянул — Кирилл, тётя Лариса, снова Кирилл. Выключил звук, убрал в карман и больше не доставал.
Утром первого января они проснулись поздно. За окном чистый снег, солнце било в глаза ярко и весело. Нина готовила завтрак, Владимир топил печь. Максим вышел на улицу, подышал морозом, и Ксения увидела, как он улыбается.
Они провели на ферме два дня. Гуляли по заснеженному полю, помогали родителям, сидели у камина. Никто не требовал внимания, не оценивал, не критиковал. Просто были рядом.
Когда вернулись в город, телефон Максима был полон сообщений. Кирилл писал, что они «эгоисты». Тётя Лариса обвиняла в чёрствости. Полина добавила, что «так семью не разрушают».
Максим прочитал всё, сидя на диване. Удалил переписку, положил телефон экраном вниз.
— Они не поймут, — сказал он тихо.
— Не должны, — ответила Ксения. — Им не нужно понимать. Им нужно принять, что мы живём по-своему.
Она подошла к окну, посмотрела на вечерний город. Где-то там тётя Лариса обсуждает их с подругами, Кирилл жалуется Полине, а они сидят в тишине своей квартиры и впервые не чувствуют вины.
— Знаешь, что странно? — Максим подошёл, обнял её за талию. — Я всю жизнь боялся их расстроить. Боялся показаться плохим братом, плохим племянником. А сейчас просто… свободен.
Ксения повернулась, взяла его лицо в ладони.
— Ты не плохой. Ты просто перестал быть удобным.
Маленькая сосна в горшке стояла у балконной двери, её иголки тянулись к свету. Максим обещал высадить её весной у родителей, и она будет расти — не срубленная, не выброшенная после праздника, а живая.
Через неделю Кирилл всё-таки позвонил. Голос был другим — без прежней наглости.
— Макс, слушай… Тётя Лариса очень обиделась. Говорит, ты предал семью.
Максим сидел на кухне, пил кофе. Ксения стояла рядом.
— Я не предавал. Я просто сказал «нет».
— Но почему так резко? Могли обсудить.
— Мы обсуждали три года подряд. Всегда заканчивалось одинаково.
Пауза. Кирилл вздохнул.
— Может, мы перегибали. Но ты мог предупредить, а не уехать.
— Я предупреждал. Ты не услышал.
Ещё пауза. Потом Кирилл произнёс неожиданное:
— Полина сказала, что мы сами виноваты. Что нельзя было нагло требовать. Она права?
Максим посмотрел на жену. Ксения кивнула.
— Да. Права.
— Тогда… извини. Больше не будем.
Это было не полное примирение, но хотя бы признание. Максим положил трубку и обнял Ксению.
— Они поняли, — сказала она.
— Не до конца. Но хватит.
Вечером они сидели на том же диване, где всё началось две недели назад. За окном падал снег, город жил своей жизнью, а они молчали — не потому, что нечего сказать, а потому что всё уже сказано.
Ксения думала о том, что счастье — это не громкие праздники с толпой гостей. Это тишина, в которой тебя слышат. Это право сказать «нет» и не чувствовать вины. Это маленькая сосна, которую посадил не для красоты, а чтобы она жила.
Максим взял её за руку.
— Не жалеешь?
— О чём?
— Что уехали. Что испортили отношения.
Ксения посмотрела на него, и в глазах не было сомнений.
— Мы ничего не испортили. Мы перестали себя ломать.
Он улыбнулся, сжал её руку крепче.
За окном догорал вечер, дорога вела дальше, и впереди была жизнь, в которой они наконец научились выбирать себя. Не против кого-то, а для себя. И в этом выборе не было эгоизма — была честность, которой так не хватало раньше.
Ксения прижалась к мужу, закрыла глаза и подумала: иногда самое смелое, что можно сделать, — это просто закрыть дверь. Не хлопнуть, не разбить, а тихо закрыть. И уйти туда, где тебя ждут по-настоящему.
