Вера и Николай стояли в подъезде элитной новостройки, где консьержка смотрела на них так, будто они пришли красть коврик.
Вера нервно одёргивала новую блузку, купленную на рынке у вьетнамцев за полторы тысячи, отгладила её с такой яростью, что синтетика скрипела.
В руках у неё был пакет с домашним пирогом (с капустой и яйцом, фирменный), а у Николая конверт. В конверте лежали пять тысяч рублей, больше наскрести не смогли, кредит за стиральную машину душил, да и внуку надо было зимние ботинки покупать.
— Коль, посмотри, тушь не потекла? — спросила Вера, пытаясь разглядеть свое отражение в двери лифта.
— Нормально Вер, ты у меня королева.
Николай принюхался.
— Слушай, пахнет чем-то… Горелым, что ли?
— Это у богатых так принято – жечь деньги?
Дверь квартиры распахнулась.
На пороге стояла Инесса – жена Олега, брата Николая. Инесса была в вечернем платье в пол, красном, как пожарная машина, и с декольте, в которое можно было уронить бутерброд.
Она окинула взглядом гостей, задержалась на стоптанных туфлях Веры (каблук был сбит, но Вера закрасила его маркером). Потом посмотрела на пакет из «Пятерочки» в руках Николая, уголок её губ брезгливо дрогнул.
— Ой, проходите, — сказала она тоном, которым говорят с доставщиками пиццы. — Только обувь там, у двери оставьте, на коврике. У нас паркет итальянский, лак нежный, царапается.
Вера глянула на пол: обычный ламинат, «дуб беленый». У них на работе такой же постелили в прошлом году, но спорить не стала.
Разулась.
И тут её прошиб холодный пот.
На правом носке, на большом пальце, была дырочка. Маленькая, но предательская, Вера поджала палец, чувствуя, как краска заливает лицо. «Господи, ну почему именно сегодня? Почему я не проверила?!»
Квартира сияла. Люстры хрустальные, диваны кожаные (хотя Вера знала, что Олег набрал кредитов, чтобы купить эту «роскошь», и теперь дрожит над каждой копейкой).
В гостиной уже гудел народ.
Стол был накрыт буквой Т.
Верхняя перекладина (VIP-зона), там сидели важные люди: Иван Иваныч (начальник Олега из департамента), какой-то депутат местного разлива и дамы в бриллиантах. Там стояли тарелки с чем-то розовым и прозрачным, бутылки пузатые, иностранные.
А ножка буквы Т уходила к балкону, где дуло, это была зона Родни.
Туда Инесса и направила Веру с Николаем.
— Так, элита сюда, к камину, — скомандовала она. — А вы, ребята, вон туда, к тёте Маше. Там прохладно, но вы люди закаленные, привычные.
Вера села на стул, он шатнулся, ножка была короче других.
Рядом сидел дядя Витя, старенький, в пиджаке с орденскими планками, перед ним стояла тарелка с нарезкой.
Вера посмотрела на колбасу. Она была прозрачная, как целлофан. Дешевая, «Красная цена», та, что по акции лежит в корзинах у кассы. Сыр был похож на пластилин. Салат «Оливье» плавал в майонезе, как в болоте.
— Привет, тёть Маш, — шепнула Вера. — Как здоровье?
Тётка Маша, грузная женщина в платке, вздохнула:
— Ой, Верочка… Ноги не ходят, еле доехала. Думала, хоть поем вкусно, юбилей же у Олежки, а тут… — она кивнула на колбасу. — Котам такое давать стыдно.
Вера достала из пакета свой пирог: румяный, пышный, пахнущий сдобой и домом.
Инесса тут же материализовалась рядом.
— О, пирог! — она выхватила блюдо из рук Веры. — Отлично давай его сюда, Иван Иванычу под коньячок пойдет! А то у вас там места мало на столе, толкаться будете.
И унесла пирог к «элите».
Вера смотрела ей вслед. У неё забрали единственное, чем она гордилась. Пирог поставили в центр VIP-стола. Иван Иваныч уже тянул к нему вилку.
А перед Верой осталась пустая тарелка и кусок черствого хлеба.
— Элита к камину, а вы на сквозняк! — скомандовала хозяйка в красном платье. Но настоящая насмешка ждала нас на тарелке
Олег, брат Николая, встал с бокалом, он был в костюме, который ему явно жал в животе, лицо лоснилось.
— Друзья! — провозгласил он. — Я рад видеть здесь лучших людей города! Тех, кто умеет жить! А кто не умеет, тот пусть смотрит на нас и учится! За успех!
В VIP-зоне захлопали, зазвенел хрусталь. Официант (какой-то прыщавый студент в жилетке) подливал им «Хеннесси».
На другом конце стола в «гетто» повисла тишина.
Дядя Витя дрожащей рукой налил себе водки из графина, выпил, скривился.
— Тьфу ты, — прохрипел он. — Паленая, ацетоном несет. Олежка совсем совесть потерял.
Родню травит, а начальству зад лижет.
Николай сидел молча, его широкие, шоферские ладони сжались в кулаки так, что костяшки прохрустели. Он смотрел на брата, который чокался с депутатом, не глядя в сторону родственников.
— Коля… — Вера положила руку ему на колено. — Не надо.
Она знала этот взгляд, Коля был спокойный, как танк, но если его довести… Он мог встать и перевернуть стол и тогда будет скандал: полиция, позор, Инесса будет визжать, что «быдло испортило праздник».
Вере стало страшно и обидно до слез.
Она чувствовала себя маленькой и жалкой с этим дырявым носком, конвертом, в котором лежали последние деньги.
«Зачем мы припёрлись? — думала она. — Зачем я пекла этот пирог? Мы для них пыль, декорация. Чтобы показать начальству, какой Олег демократичный, с народом общается».
Ей захотелось встать, убежать и спрятаться.
Но тут она посмотрела на дядю Витю, который жевал кусок «пластилинового» сыра.
И в ней проснулась злость.
Не та истеричная злость, от которой бьют посуду. А холодная, спокойная злость поварихи школьной столовой, которая умеет варить кашу из топора и ставить на место хамов, лезущих без очереди.
— Коль, — шепнула Вера. — Рюкзак с собой?
Николай удивленно посмотрел на жену.
— С собой в прихожей кинул.
— Тащи, доставай стратегический запас.
— Ты уверена? — в глазах мужа мелькнула искра понимания.
— Тащи говорю, гулять так гулять.
Николай сходил в прихожую, вернулся с потертым рюкзаком.
Поставил его на пол, расстегнул молнию.
Достал трехлитровую банку.
В банке, в мутноватом рассоле, плавали они – грузди. Белые, настоящие, мохнатые грузди, которые они с Колей собирали в тайге, за сто километров от города. С чесночком, укропчиком и хреном.
Следом на стол лёг шмат домашнего сала, с прослойкой мяса, копченого на вишневых ветках. Запах пошел такой, что перебил аромат Инессиных духов.
И наконец бутыль, самогон на кедровых орешках: золотистый, тягучий, как слеза младенца.
Вера взяла банку, стукнула ею об стол так, что тарелки звякнули.
— Дядя Витя! — гаркнула она своим столовским голосом, перекрывая шум тостов. — Вылей эту гадость в цветок! Коля, наливай деду нашего, целебного! А закусывать будем по-людски, а не пластмассой!
В VIP-зоне наступила тишина.
Иван Иваныч замер с вилкой у рта, депутат поперхнулся маслиной.
Инесса вытаращила глаза.
— Вы что творите?! — зашипела она. — Уберите это! Здесь приличный дом, здесь карпаччо!
— Карпаччо своё сами жуйте, — отрезала Вера, открывая крышку банки. — А мы люди простые, нам грибочков подавай.
Она достала вилкой гриб: хрустящий, сочный, с капелькой рассола. Положила дяде Вите на тарелку, отрезала ломоть сала.
— Ну, дядь Вить, за здоровье!
Дядя Витя выпил кедровки, крякнул, закусил груздем.
Лицо его просветлело.
— Во! — сказал он, вытирая усы. — Вот это вещь! Вот это уважение! Спасибо Верочка, а то я думал, помру голодным.
— Уберите это, здесь приличный дом! — визжала хозяйка, глядя на наш стол. Она еще не знала, что через минуту её элитные гости предадут её ради трехлитровой банки
Запах чеснока, сала и солений поплыл по комнате.
Это был запах настоящей, живой еды, он щекотал ноздри, вызывал слюноотделение даже у тех, кто привык к устрицам.
Иван Иваныч, начальник Олега, потянул носом.
— Что это? — спросил он громко. — Грузди?
— Настоящие, Иван Иваныч! — отозвалась Вера. — Сами собирали, сами солили! Подходите, не стесняйтесь! У нас фейсконтроля нет, всех кормим!
Иван Иваныч посмотрел на свою тарелку с «карпаччо» (тонкие ломтики сырого мяса, политые уксусом). Посмотрел на грузди.
Встал.
Взял свою рюмку.
И пошел через всю комнату, мимо камина, в «Зону Родни».
— Позволите? — спросил он, подходя к Вере. — А то у нас там… скучновато и есть хочется.
— Садитесь, Иван Иваныч! — Николай подвинул ему шаткий стул. — Держите вилку, сальца?
— Не откажусь, — Иван Иваныч накалол гриб. Выпил, закусил и закрыл глаза от удовольствия.
— М-м-м… Как у бабушки в деревне, слушайте Олег! Почему вы скрывали, что у вас такая родня? Это же золото, а не стол!
За начальником потянулись остальные мужики из VIP-зоны.
Депутат пришёл с бокалом вина, но быстро сменил его на стакан с кедровкой.
— А рецепт сала дадите? — спрашивал он у Николая, жуя ломоть с черным хлебом. — А то моя жена только рукколу покупает, уже в горло не лезет.
Через пять минут ситуация перевернулась.
VIP-стол опустел, там остались сидеть только Инесса (красная от злости) и пара надутых дамочек, которые брезгливо морщили носы.
Все мужики столпились у балкона, сидели на шатких стульях, стояли, прислонившись к стене. Макали хлеб в рассол, хрустели груздями, ржали над анекдотами Николая про автобусный парк.
Олег метался между двумя зонами.
— Иван Иваныч, ну что вы… Пойдемте к камину! Там коньяк! Там фуа-гра!
— Да ну тебя с твоим фуа-гра, Олег, — отмахнулся начальник. — Дай грибов поесть, ты лучше учись у брата, как душевно встречать гостей надо, а не показушно.
Вера сидела в центре этого балагана и улыбалась.
Ей больше не было стыдно за дырявый носок, никто на него не смотрел, все смотрели на банку с груздями.
Она видела, как Инесса стоит у камина, одинокая в своем красном платье и сжимает бокал так, что ножка вот-вот хрустнет.
Праздник Инессы был испорчен, вернее он был спасён, но не ею.
Вечером, когда банка опустела, а кедровка кончилась, гости начали расходиться.
Иван Иваныч долго тряс руку Николаю.
— Спасибо мужики, душой отдохнул, Вера вы волшебница.
Вера встала, взяла со стола тарелку с той самой «прозрачной» колбасой, к которой никто не притронулся.
Подошла к Инессе.
— На, Инесса, — сказала она громко. — Покушай она диетическая, тебе полезно, а то яда в тебе многовато, печень посадишь.
Инесса зашипела, как змея:
— Вон отсюда! Деревенщины! Опозорили меня! Превратили элитный вечер в колхозную пьянку!
— Не опозорили, а спасли, — спокойно ответила Вера. — Если бы не мы, твои гости ушли бы через полчаса, голодные и злые, скажи спасибо.
— Уходим, Коль, — она махнула мужу. — Иван Иваныч, банку пустую вам на память оставляю. Рассол с утра — первое дело.
Николай подошел к столу. Взял конверт с пятью тысячами, который так и лежал на краю (Олег про него забыл в суматохе).
— Это нам на такси, — сказал он громко, глядя брату в глаза. — Раз уж мы балласт, то и деньги наши вам не нужны.
Они вышли из квартиры, не оглядываясь.
Обувались в подъезде, Вера натянула туфли, спрятав дырявый носок.
Консьержка внизу посмотрела на них с уважением, видимо слышала, как их провожал сам Иван Иваныч.
— Ну ты и стерва, Верка! — хохотал муж в такси. Он думал, что мы просто ушли победителями, но я приготовила родне еще один сюрприз напоследок
В такси они ехали молча, впервые за год позволили себе «Комфорт» — машина была мягкая, теплая, пахло ароматизатором «морской бриз».
Вера вдруг рассмеялась.
— Видел лицо Инессы? Как жаба на болоте, когда цапля прилетела.
Николай обнял жену, прижал к себе.
— Вер… Ты у меня золото, я бы ему врезал, честное слово, врезал бы. А ты… ты их уделала без кулаков, груздями.
— Грузди и женская смекалка – это сила, Коля.
— Слушай, — Николай нахмурился. — А пирог-то жалко, вкусный был пирог.
Вера хитро прищурилась.
— Не сожрут, Коля. Вернее, сожрут, но не обрадуются.
— Почему?
— Я его, когда пекла, с перцем перепутала. Думала, паприка сладкая, а сыпанула кайенского, жгучего, ложку целую. Я хотела тебе сказать, чтоб ты не ел, да забыла, так что пусть кушают. Пусть прослезятся, за наше здоровье.
Николай захохотал так, что таксист вздрогнул.
— Ай да Вера! Ай да повариха!
Олег потом звонил, орал в трубку.
Говорил, что Иван Иваныч теперь над ним подшучивает при всех: «Ну что, Олежка, когда к родне поедешь? Груздей привези, а то карпаччо твое в горло не лезет».
А я думаю: хорошо, что мы бедные. Были бы богатые, давились бы этой прозрачной колбасой, боялись бы лишний кусок съесть, чтобы «этикет» не нарушить. А так душа нараспашку, сало на столе, и со совестью все в порядке.
Только вот к брату Коля больше не ездит и трубку не берет. Говорит: «Нет у меня брата, есть чиновник Олег Петрович, а с чиновниками я не пью. Я водитель, мне завтра в рейс».
И это, наверное, правильно.
Ну а теперь ваша очередь.
