— Слушай, ты как-нибудь сама справиться можешь? Чего ты нам привязываешься? Ты много лет с бабушкой и дедушкой живешь, они к тебе привыкли. Дохаживай! А на счет денег… Да нет лишних, Неля. Ты же сама прекрасно знаешь, что все, что мы зарабатываем, мы тратим на Пашеньку. Мальчику столько всего нужно! Ты там держись, сама как-нибудь выкарабкивайся!
***
Неля стояла на балконе старенькой «сталинки», вдыхая свежий воздух полной грудью. Внизу, во дворе, шумели дети, кто-то выбивал ковер, орала чайка. Обычный шум приморского городка, который стал для нее родным домом. Она вернулась в комнату. На столе лежала папка с документами на квартиру — тот самый «камень преткновения», из-за которого родные люди превратились в стервятников.
Неля провела рукой по бархатной скатерти. Бабушка, Ольга Тимофеевна, любила эту скатерть. Говорила, что она придает чаепитию торжественность.
— Ну что, Нелечка, сядем? — голос бабушки прозвучал в голове так ясно, будто она была в соседней комнате.
Но в соседней комнате было тихо. Пусто. Неля села на диван, прикрыла глаза, и память услужливо подкинула картинки из прошлого. Того самого переломного лета, когда ей исполнилось тринадцать.
***
— Нелька, не мешайся под ногами! — мать, Лариса, нервно отмахнулась от дочери, пытаясь застегнуть платье на округлившемся животе. — Видишь, мне тяжело? Принеси лучше воды. Нет, не этой, теплой! И подушку поправь.
В квартире царил хаос ожидания «чуда». Чудом был будущий брат. Неля же чувствовала себя старым, потертым креслом, которое вроде и выкинуть жалко, и в новый интерьер оно не вписывается.
— Мам, я хотела спросить про лагерь… — начала было Неля.
— Какой лагерь? — отец, Игорь, выглянул из-за газеты. — Денег сейчас в обрез. Нам коляску покупать, кроватку. Пашик должен спать на ортопедическом матрасе.
Пашик. Он еще не родился, а у него уже было имя, матрас и все внимание семьи. Телефонный звонок разорвал душную атмосферу квартиры.
— Да, мамуль, привет, — Лариса взяла трубку, и её голос мгновенно стал мягким, жалобным. — Ой, спина тянет, токсикоз замучил… Да… Неля? Да болтается тут, не знаю, куда ее деть на лето.
Неля замерла в дверях. «Болтается». «Не знаю, куда деть».
— Правда? — лицо матери просветлело. — Ой, мам, это было бы спасением! Ей у моря полезно, и нам тут спокойнее. Под ногами путаться не будет.
Так решилась ее судьба. Через неделю Неля уже ехала в поезде, глядя, как серые многоэтажки сменяются зелеными полями, а потом — синей полоской горизонта.
***
На перроне ее встречали двое. Дмитрий Иванович, высокий, крепкий, с седыми усами, похожий на доброго моржа, и Ольга Тимофеевна — маленькая, юркая, в неизменной шляпке.
— Внуча! — дед подхватил ее вместе с чемоданом, словно она была пушинкой. — Выросла-то как! Невеста!
— Дима, поставь ребенка, укачает ее! — смеялась бабушка, обнимая Нелю. От нее пахло ванилью и «Красной Москвой». — Поехали, родная. Я пирогов напекла. С рыбой, как ты любишь.
Жизнь у стариков была другой. Размеренной, теплой. Здесь никто не кричал, не отмахивался. Утром — блинчики со сметаной. Днем — море. Вечером — лото на веранде и долгие разговоры обо всем на свете.
— Ба, а почему мама так… — Неля однажды вечером не выдержала, ковыряя вилкой в тарелке.
Ольга Тимофеевна вздохнула, поправила очки.
— Мама твоя, Нелечка, сейчас в гормонах вся. Это пройдет. Появится малыш, хлопот прибавится. Ты не сердись на нее.
— Я не сержусь. Я просто чувствую, что я лишняя.
— Глупости! — рявкнул Дмитрий Иванович, откладывая газету. — Ты наша. А у нас лишних не бывает. Вот что я тебе скажу, стрекоза. Оставайся-ка ты у нас. Школа здесь хорошая, лицеем называется. Море рядом. Комната твоя есть. Будешь жить как королева.
Неля посмотрела на них. В глазах бабушки читалась надежда, у деда — решимость.
— А родители разрешат?
— Разрешат, — усмехнулся дед. — Им сейчас не до воспитания подростков.
И они разрешили. Даже с радостью. «Ну, раз вы так решили, пусть живет. Нам легче», — сказала мама по телефону, и Неля даже не заплакала. Она просто поняла: её дом теперь здесь.
***
Несколько лет пролетели как один день. Институт, сессии, первые влюбленности, прогулки по набережной. Неля расцвела, успокоилась. С родителями созванивалась редко. Там рос Паша — «золотой ребенок», которому покупали лучшие игрушки, возили по курортам (но не к бабушке, потому что «у вас там сервис совковый»).
Беда пришла тихо. Дмитрий Иванович начал сдавать. Сначала просто уставал быстрее, потом перестал выходить к морю. Врачи разводили руками: возраст, сердце.
Неля разрывалась между институтом и домом.
— Нелечка, беги на пары, я сам, — хрипел дед, пытаясь подняться с кровати.
— Лежи, деда, какой сам? — Неля поправляла одеяло, меряла давление. — Я конспекты у Светки перепишу. Сейчас укол сделаем, полегчает.
Ольга Тимофеевна держалась, но видно было, как она тает на глазах.
— Бабуль, ты бы прилегла, — просила Неля вечером, глядя, как бабушка дрожащими руками моет посуду.
— Не могу, внуча. Если лягу — мысли дурные лезут. Как он там, Дима мой?
— Спит. Врач был, сказал, стабильно пока.
Но стабильность была шаткой. Деда не стало осенью, когда за окном выл шторм. Он просто уснул и не проснулся. Похороны легли на плечи Нели. Родители приехали на день, постояли у гроба с постными лицами.
— Ну, мать, держись, — бросил отец, хлопая Ольгу Тимофеевну по плечу. — Мы бы остались, но Пашику в школу, репетиторы… Сам понимаешь.
— Понимаю, — тихо сказала бабушка, не поднимая черной вуали. — Езжайте. У меня Неля есть.
Когда они уехали, Неля нашла бабушку на кухне. Она сидела перед остывшим чаем и смотрела в одну точку.
— Как же я без него, Неля? Сорок лет…
— Мы справимся, ба. Я с тобой. Я никуда не уйду.
***
Следующие три года были испытанием на прочность. Ольга Тимофеевна после ухода мужа так и не оправилась. Сначала ноги стали подводить, потом память. Неля перевелась на заочное. Устроилась работать в цветочный магазинчик рядом с домом, чтобы в любой момент можно было сорваться.
— Алло, мам? — звонила она домой, когда деньги на лекарства заканчивались. — Бабушке хуже. Нужно обследование, сиделку нанять на день, пока я на работе. Вы можете помочь?
— Нель, ну ты же знаешь нашу ситуацию, — голос матери был раздраженным. — Мы ипотеку взяли, ради Паши расширяемся. Мальчик растет, ему комната отдельная нужна. У тебя там пенсия бабушкина есть, крутись как-то. Ты же взрослая девочка.
— Пенсии на памперсы едва хватает! — кричала Неля. — Это твоя мать!
— Не истери. Я пришлю пять тысяч, больше нет. И вообще, это твой выбор был — там остаться. Вот и неси свой крест.
Неля бросала трубку и кусала губы, чтобы не завыть. Пять тысяч. Один визит врача.
Она научилась делать уколы, менять белье лежачему больному, варить протертые супчики. Личной жизни не было. Парни исчезали, узнав, что у нее на руках лежачая бабушка.
— Да сдай ты ее в интернат, — сказал как-то Кирилл, парень, который ей нравился. — Ты молодая, тебе жить надо.
— Пошел вон, — спокойно сказала Неля. — Чтобы я тебя больше не видела.
Бабушка ушла тихо, весной. Просто перестала дышать во сне. Неля держала ее за руку до последней минуты.
— Спасибо тебе, родная, — прошептала Ольга Тимофеевна перед тем, как забыться последним сном. — За всё спасибо. Квартира твоя… Я так решила. Никому не отдавай.
***
Звонок в дверь был настойчивым, требовательным. Неля вздрогнула, возвращаясь в реальность из воспоминаний. Она знала, кто там. Она открыла дверь. На пороге стояли родители. Мать — в новой шубе, отец — с ключами от машины в руках. А за ними, уткнувшись в телефон, стоял высокий, нескладный парень. Видимо, Паша.
— Ну здравствуй, дочь, — процедила мать, проходя в квартиру без приглашения. — Что ж ты трубку не берешь? Мы звоним, звоним…
— Я занята была, — сухо ответила Неля. — Проходите. Чай будете? Или сразу к делу?
— Какая ты стала… колючая, — хмыкнул отец, оглядывая прихожую. — Ремонт бы тут сделать. Обои еще при царе Горохе клеили.
— Денег не было на ремонт, — отрезала Неля. — Все на лечение уходило.
Они прошли в зал. Паша плюхнулся в кресло деда, даже не спросив разрешения. Нелю это кольнуло.
— Так, Неля, — начала мать, садясь за стол. — Давай без обид и лишних соплей. Бабушку схоронили, царствие ей небесное. Теперь надо решать вопрос с жильем. Мы сюда больше суток пилили на машине, еле добрались…
— Какой вопрос? — Неля скрестила руки на груди.
— Квартирный. Мы узнали, что бабка на тебя завещание накатала. Это, конечно, с ее стороны свинство полное. У нее две дочери вообще-то. Тетя Лена, кстати, тоже в шоке, но она сказала, что ей ничего не надо. А вот мы своего упускать не намерены.
— Своего? — Неля почувствовала, как внутри поднимается холодная ярость. — А что здесь ваше, мам? Ты здесь хоть раз полы помыла за последние пять лет? Ты хоть раз бабушке судно вынесла?
— Не тычь мне! — взвизгнула Лариса. — Я дочь! И Паша — внук! Он школу заканчивает, ему поступать надо. Мы решили так: квартиру продаем, деньги делим пополам. Тебе половина и нам половина, Паше на студию хватит для старта.
— А мне куда? — тихо спросила Неля. — На улицу?
— Почему на улицу? — удивился отец. — Купишь себе что-нибудь попроще, в пригороде. Или комнату в общежитии. Ты привыкшая, тебе одной много места не надо. А парню жизнь устраивать надо.
— Я не буду продавать квартиру, — твердо сказала Неля. — Это воля бабушки. И это мой дом.
— Ах, твой дом?! — мать вскочила, лицо ее пошло красными пятнами. — Да ты эгоистка! Мы тебя вырастили, кормили, поили! А ты теперь родного брата хочешь без жилья оставить? Мы в суд подадим! Мы докажем, что бабка была не в себе, когда писала завещание! Ты ее подговорила! Опоила чем-нибудь!
— Чем опоила? Валерьянкой? — усмехнулась Неля. — Подавайте. У меня все справки есть. Бабушка была в здравом уме до последнего дня. И нотариус это подтвердит.
— Да мы тебя… мы тебя по судам затаскаем! — орала мать. — Ты ни копейки не получишь! Адвоката наймем лучшего! Тетя Лена мне сказала, что ты мошенница! Втерлась в доверие к старикам!
Паша, который до этого молча сидел в телефоне, вдруг поднял голову.
— Мам, хватит орать, — сказал он неожиданно басистым голосом.
— Пашик, не лезь, это взрослые дела! — отмахнулась Лариса. — Мы о твоем будущем думаем!
— Да не надо мне такое будущее, — Паша встал. Он оказался выше отца на голову. — Поехали домой.
— Что? — Лариса застыла с открытым ртом. — Ты что несешь? Тебе квартира не нужна?
Паша подошел к Неле. Она невольно сжалась, ожидая удара или грубости. Но брат смотрел на нее с каким-то странным выражением. Стыда?
— Нель, — сказал он. — Я тут это… пока вы орали, фотки на полке посмотрел.
Он кивнул на сервант, где стояли фотографии бабушки и дедушки последних лет. Изможденные лица, но с улыбками. И Неля рядом — уставшая, с кругами под глазами, но обнимающая их.
— Я помню, как мама говорила, что ты там на курорте живешь, как сыр в масле катаешься, — продолжил Паша, поворачиваясь к родителям. — А ты, оказывается, горшки выносила.
— Паша, ты не понимаешь! — запричитала мать. — Она просто притворяется жертвой!
— Да всё я понимаю, мам, — перебил он. — Я не слепой. И не глухой. Я слышал, как ты с тетей Леной по телефону говорила. «Пусть Нелька там корячится, нам спокойнее».
В комнате повисла тишина. Отец покраснел и отвел глаза. Мать хватала ртом воздух.
— Короче, — Паша сунул руки в карманы джинсов. — Мне чужого не надо. Бабушка ей квартиру оставила? Значит, ей. Я мужик или кто? Сам заработаю. Руки есть, ноги есть.
— Ты… ты… — мать осела на стул. — Мы для тебя старались!
— Паршиво старались, — буркнул Паша. — Если ради моей хаты надо сестру родную на улицу выгнать и память бабушкину растоптать, то не надо мне такого. Позорище!
Он повернулся к Неле.
— Прости, сеструха. Я правда не знал, что тут такой трэш был. Думал, ты реально просто живешь в кайф.
Неля смотрела на брата и не верила своим ушам. Этот «золотой мальчик», которого она считала избалованным эгоистом, вдруг оказался… человеком.
— Спасибо, Паш, — прошептала она.
— Мам, пап, поехали, — скомандовал брат. — И чтоб я больше про суды не слышал. Иначе я сам из дома уйду и в общагу съеду. Буду, как Неля, самостоятельности учиться.
Лариса заплакала. Тихо, жалобно, размазывая тушь по щекам.
— Что ж это делается… Родные дети против матери пошли…
— Сама виновата, Лариса, — вдруг подал голос отец. Он подошел к жене и положил руку ей на плечо. — Парень дело говорит. Перегнули мы. Стыдно, мать.
Он посмотрел на Нелю. Взгляд был виноватым, побитым.
— Ты, Нель… Не серчай. Затмение нашло. Жадность, будь она неладна. Испугались мы, что Пашка неприкаянным останется. А про тебя забыли.
Неля молчала. Обида, копившаяся годами, не могла уйти за минуту. Но ледяной ком внутри начал таять.
— Ключи у вас есть? — спросила она.
— Нет, — кивнул отец.
— Тогда просто дверь захлопните. Я устала.
***
Они ушли. Неля осталась одна в тихой квартире. Она подошла к окну. Внизу, у подъезда, Паша что-то жестко выговаривал матери, активно жестикулируя. Отец курил в стороне, опустив голову. Потом они сели в машину и уехали.
Неля вернулась к столу, взяла фотографию в рамке. Дед и бабушка сидели на веранде, щурясь от солнца.
— Видели? — спросила она их вслух. — Внук ваш вырос. Человеком стал.
Ей показалось, что бабушка на фото подмигнула.
Вечером телефон пискнул. Сообщение от Паши.
«Нель, ты это… Извини еще раз. Если что надо — полку прибить там, или сумки тяжелые — пиши. Я летом приеду, помогу с ремонтом. Обои обдерем, покрасим. Я с пацанами шабашил на стройке, умею. Не гони только.»
Неля улыбнулась. Впервые за долгое время искренне и легко.
— Не выгоню, — прошептала она, набирая ответ. — Приезжай. Я чебуреков напеку. С мясом, как ты любишь.
За окном шумело море. Вечное, мудрое море, которое видело и не такие штормы. Главное, что после шторма всегда наступает штиль. И теперь Неля знала точно: она не одна. У нее есть дом. И, кажется, у нее появился брат. Настоящий.
