Утро было таким же, как и всегда, тихим и солнечным. Лучи летнего солнца пробивались сквозь легкие занавески, играя зайчиками на полу. В воздухе витал сладкий запах детской каши и молока. Я сидела на кухне и старательно кормила с ложечки своего шестимесячного сына Степана. Он смешно причмокивал, размазывая пюре по щекам, и смотрел на меня своими огромными, синими, как у отца, глазами.
— Ну вот, еще ложечку за папу, — ласково говорила я, ловя его маленькую ручку.
В этот миг дверь в прихожую с грохотом распахнулась, и в квартиру, не снимая туфель, вошла моя свекровь, Тамара Ивановна. Это было так неожиданно, что я вздрогнула, а Степан, испугавшись резкого звука, расплакался.
— Тамара Ивановна? Что случилось? — спросила я, прижимая к себе сына. Сергей должен был быть на работе, и нежданный визит свекрови в девять утра не сулил ничего хорошего.
Она не ответила. Ее лицо было искажено такой гримасой холодной ярости, что мне стало не по себе. В ее руке был скомканный лист бумаги. Она молча подошла к столу и с силой швырнула его передо мной. Ложка отлетела в сторону, оставив на столешнице оранжевое пятно.
— Это не может быть ребёнком Сергея! — прошипела она, и ее голос, низкий и дрожащий, был полон ненависти. — Забирай свои вещи и выметайся отсюда! Сейчас же!
Я онемела от шока. Мозг отказывался понимать смысл этих слов. Я смотрела то на нее, то на бумагу. Мое сердце заколотилось где-то в горле.
— Что?.. Что вы говорите? — смогла выдавить я, ощущая, как по телу разливается ледяная волна.
— Читай, дрянь! — крикнула она, тыкая пальцем в распечатку. — Генетическая экспертиза! Здесь черным по белому! Сергей не является биологическим отцом этого… этого ребенка!
В дверном проеме кухни возникла тень. Я подняла глаза и увидела Сергея. Он стоял, опершись о косяк, и его лицо было страшным, вытянувшимся и бледным. Он смотрел на меня, но не видел. Он смотрел куда-то сквозь меня, и в его глазах, таких знакомых и любимых, которые всего минуту назад я видела у сына, было что-то пугающее и чужое.
— Сергей… — прошептала я, умоляя, моля о поддержке, о том, чтобы он остановил этот кошмар.
Но он молчал. Он просто смотрел на меня с тем самым сомнением, которое способно разрушить все на свете. И это молчание, эта пропасть, внезапно пролегшая между нами, была больнее всех криков его матери.
— Но… это же бред, — заговорила я, пытаясь совладать с дрожью в голосе. Я прижала к груди Степана, который, чувствуя мое напряжение, плакал все громче. — Какую экспертизу? Кто ее делал? Я ничего не понимаю!
— А я все понимаю! — Тамара Ивановна подошла ко мне вплотную, и ее запах — резкий, дорогой парфюм, смешанный с запахом нервного пота, — ударил в нос. — Я всегда знала, что ты нечиста на руку! Смотрела на нашу квартиру, на машину Сергея! Думала, пристроилась? Нет, милая, игра окончена!
Я уставилась на злополучный лист. Там были колонки с цифрами, непонятные графики и итоговая фраза, выделенная жирным шрифтом: «Вероятность отцовства — 0%». Бумага казалась ледяной.
— Это подделка, — сказала я уже тверже, поднимая на нее взгляд. — Я не знаю, где ты это взяла, но это ложь. Степан — твой сын, Сергей. Ты же сам видишь!
Сергей наконец пошевелился. Он медленно, будто против своей воли, перевел взгляд на сына. Мальчик, всхлипывая, смотрел на отца мокрыми от слез глазками-пуговицами. В его вздернутом носике, в форме бровей — во всем был Сергей.
— Мама… Может, не надо… — тихо и неуверенно начал он.
— Молчи! — оборвала его Тамара Ивановна, не оборачиваясь. — Тебе эту стерву жалко? А она тебе рога наставила! Родила от кого-то и подсунула тебе! И ты еще будешь ее слушать?
Она снова набросилась на меня.
— Так. Быстро собрала свои шмотки и на выход. Ребенка оставляешь. Это наш, Сергеев, кровный, я в этом уверена. А ты — вон!
В этот момент во мне что-то щелкнуло. Первоначальный шок и страх сменились холодной, обжигающей яростью.
— Ты с ума сошла, — тихо, но очень четко произнесла я. — Ты не имеешь права мне ничего приказывать. Это моя квартира. И это мой сын.
Ты сейчас же уйдешь, или я вызову полицию.
Казалось, от моих слов она сейчас взорвется. Ее глаза стали совсем круглыми.
— Как?! Ты еще и угрожать мне вздумала?! В моем же доме! Сергей, ты слышишь эту потаскуху?!
Я посмотрела на мужа. Он застыл в своей немой сцене, разрываясь между матерью и женой, между криком и тишиной. И в его растерянности я увидела не мужчину, а мальчика, которым она всегда управляла.
— Сергей, — сказала я, глядя только на него. — Пожалуйста. Одна просьба. Уведи свою мать. Сейчас.
Он помедлил еще секунду, показавшуюся вечностью, а затем тяжело вздохнул.
— Мама, пошли, — безжизненно произнес он и взял ее под локоть.
— Что?! Да как ты смеешь! Мы должны сейчас же…
— Пошли! — его голос внезапно сорвался на крик, эхом отозвавшийся в тихой кухне.
Тамара Ивановна, ошарашенная, на мгновение замолчала. Потом фыркнула, вырвала руку и, бросив на меня уничтожающий взгляд, пошла к выходу. Сергей потупил взгляд и молча последовал за ней.
Дверь захлопнулась. В квартире воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тихими всхлипываниями Степана, который, утомленный, засыпал у меня на груди. Я сидела, не двигаясь, глядя в одну точку на столе — на ту самую распечатку. Цифры и слова расплывались перед глазами.
Кто? Зачем? Почему мой муж молчал?
Утро было разрушено. И вместе с ним рухнула моя прежняя жизнь.
Тишина в квартире стала давящей, звенящей. Даже заснувший Степан, тяжело дышавший у меня на груди, не мог нарушить это гнетущее ощущение пустоты. Я сидела на том же стуле, не в силах пошевелиться. Взгляд снова и снова возвращался к тому листу, что лежал на столе, как обвинительный приговор. «Вероятность отцовства — 0%». Эти слова жгли сетчатку.
Я осторожно, чтобы не разбудить сына, потянулась и подняла бумагу. Дрожащие пальцы скользнули по гладкой поверхности. Ни логотипа клиники, ни печати, ни подписи врача — только безликая таблица с цифрами и этот убийственный вердикт. Кто мог это сделать? И когда? Мысли путались, отказываясь выстраиваться в логичную цепочку.
Медленно, будто сквозь воду, я поднялась и отнесла Степана в его комнату. Уложила в кроватку, накрыла одеялом. Его спокойное, доверчивое личико заставило сжаться сердце. Он был точной копией Сергея. Каждая черточка, каждая родинка. Как можно было в этом усомниться?
Вернувшись на кухню, я налила стакан воды и сделала несколько глотков, пытаясь прогнать комок, застрявший в горле. Рука сама потянулась к телефону. Набрала номер Сергея. Гудки. Еще раз. Снова гудки. Затем — короткие гудки «абонент недоступен». Он выключил телефон. Эта простая, бытовая деталь ранила сильнее, чем его молчание час назад. Он не просто ушел — он отрезал все пути к диалогу.
Я обхватила стакан обеими руками, пытаясь согреть ледяные пальцы. И вдруг, сквозь туман шока и обиды, в памяти всплыл один эпизод. Мелочь, на которую я тогда не обратила внимания.
Это было пару месяцев назад. Мы были в гостях у Тамары Ивановны, праздновали какой-то мелкий семейный повод. Сергей и его зять смотрели футбол, а я помогала свекрови накрывать на стол. Она тогда неожиданно мягко спросила:
— Лика, а кто у вас в роду был светловолосым? У Степана волосики-то совсем светлые, почти белые. А у Сергея в деткеныша они темные были.
Я пожала плечами, нарезая салат.
— Наверное, по моей линии. Моя бабушка рассказывала, что папа у нее был русый. Да и у меня в детстве волосы были гораздо светлее.
Тамара Ивановна тогда лишь многозначительно «хм» произнесла и больше к теме не возвращалась. А я подумала — просто бабушкины причуды, рассматривает внука. Теперь эта сцена предстала в совершенно ином, зловещем свете. Она уже тогда искала подтверждения своим подозрениям. Придиралась к мелочам.
И тут меня осенило. Пару недель назад Степан сильно простыл, у него был жар. Мы вызывали педиатра на дом. Врач, пожилая женщина, осматривая мальчика, пошутила: «Ну надо же, какая интересная группа крови для вашей пары. Четвертая положительная. Редкость».
Я тогда не придала этому значения, была вся на нервах из-за температуры ребенка. Но сейчас я отчетливо вспомнила: у меня третья положительная, у Сергея — первая.
Возможна ли у нас четвертая? Я плохо помнила школьную биологию. Неужели врач ошиблась? Или… нет, не могла же она ошибиться.
Я лихорадочно начала искать в интернете таблицы наследования группы крови. Сердце бешено колотилось. Вот она, информация: у родителей с первой и третьей группой действительно не может быть ребенка с четвертой. Это невозможно.
По телу пробежал ледяной холод. Значит… значит, правда Тамара Ивановна? Нет. НЕТ. Этого не может быть. Я никогда, слышите, никогда не изменяла Сергею! Степан — его сын! Это какая-то ошибка, подстава, я не знаю, что!
Я снова посмотрела на распечатку. Безликая, анонимная. Ее можно было набрать в любом Word за пять минут. Но факт с группой крови… Он был реальным. Осязаемым. Он не вписывался в картину мира, которую я знала.
Отчаяние снова накатило волной. Я опустила голову на стол и закрыла глаза. Передо мной поплыли картинки из прошлого. Наша свадьба. Как Сергей, такой гордый и счастливый, держал на руках новорожденного Степана. Как он пел ему колыбельные, качал по ночам. Как мы вместе выбирали кроватку, спорили о имени.
Все это было правдой. Я это знала. Значит, где-то здесь, в этой истории, кроется ложь. Большая и страшная ложь.
Я подняла голову и вытерла слезы. Нет. Я не позволю им разрушить мою семью. Я не позволю этой лжи отнять у меня сына и мужа. Я должна была понять, что происходит. Найти правду. И начать бороться.
Первым делом нужно было поговорить с Сергеем. Без его матери. Глазами на глаза. Узнать, что же все-таки творится в его голове. Ведь это был не просто мужчина, который поверил бумажке. Это был мужчина, который уже был готов поверить, что я способна на такое. И в этом была самая страшная рана.
День тянулся мучительно медленно. Степан, чувствуя мое напряжение, капризничал и постоянно просился на руки. Я mechanically кормила его, укладывала спать, убирала квартиру, но все мои действия были лишены смысла. Мысль о группе крови не давала мне покоя, как заноза в сознании.
Я снова и снова проверяла информацию в интернете. Все сходилось: у родителей с первой (I) и третьей (III) группами крови ребенок с четвертой (IV) группой родиться не может. Это был медицинский факт, неопровержимый и холодный. Но это же значило, что Степан… Нет. Я отгоняла от себя эту мыслю. Значит, ошибка была где-то в другом месте. Может, я не помню свою группу крови? Или Сергей свою? Мы ведь никогда не проверяли это специально, говорили наобум, когда требовалось в каких-то анкетах.
Внезапно зазвенел домофон. Сердце екнуло. Может, это Сергей? Я бросилась к трубке.
— Кто?
— Это я, открой.
Его голос был ровным, усталым. Не было в нем ни ярости свекрови, ни той ледяной отстраненности, что была утром. Я нажала кнопку, поправила волосы и глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.
Он вошел, не глядя на меня. Пахло улицей и чужим табачным дымом.
— Ты куришь? — не удержалась я. Он бросал два года назад.
— Иногда, — бросил он в сторону вешалки и прошел на кухню. Его взгляд упал на стол, где все еще лежала злополучная распечатка. Он отвернулся.
Я осталась стоять в дверном проеме, скрестив руки на груди.
— Ну что, Сергей? Ты теперь тоже считаешь, что Степан не твой сын?
Он тяжело вздохнул и, наконец, посмотрел на меня. В его глазах была не ненависть, а какая-то измученная растерянность.
— Лика, я не знаю, что думать. Мама не стала бы просто так…
— Просто так что? Врываться в наш дом и орать, что я шлюха? Это для нее нормально! Ты же сам знаешь!
— Но экспертиза… — он неуверенно махнул рукой в сторону листа.
— Какая экспертиза?! — голос мой снова начал срываться, но я взяла себя в руки. — Это клочок бумаги, Сергей! Здесь нет ни печати, ни названия клиники! Это могли напечатать в соседнем копицентре! Ты вообще головой подумал?
Он помолчал, глядя в пол.
— А группа крови? — тихо спросил он.
У меня перехватило дыхание. Значит, он тоже об этом знал. Значит, они уже все это обсудили.
— Что с группой крови? — сделала я вид, что не понимаю.
— Мама звонила в поликлинику, представлялась твоей матерью. У Степана четвертая положительная. А у нас с тобой не может быть ребенка с четвертой группой.
Объясни мне это.
Его тон стал тверже. Он нашел точку опоры, факт, который нельзя было оспорить.
— Я… я не знаю, — растерянно прошептала я. — Может, мы с тобой ошибаемся в своих группах? Может, я не третья? Или ты не первая? Мы ведь никогда не проверяли!
— Не проверяли, — он усмехнулся, и в этой усмешке было что-то горькое. — Удобно. А помнишь, ты тогда задерживалась на корпоративе? Вернулась под утро. Говорила, что заснула у подруги.
— Так и было! Мы с Машей смотрели сериал, я уснула, телефон разрядился! Ты же сам звонил ей!
— Звонил. Она подтвердила. Но вы могли сговориться.
От его слов мне стало физически плохо. Он не просто сомневался, он уже выстраивал теорию моего предательства, находя всему объяснение.
— А этот твой друг Артем? — продолжил он, и его голос снова стал ядовитым. — Который постоянно писал тебе «спокойной ночи» и «как ты там»? Ты говорила, что это просто друг из института. А может, не просто?
— Прекрати! — крикнула я. — Прекрати немедленно! Артем — гей! У него есть парень! Он мне как брат!
— Да, конечно, — он покачал головой. — Все они как братья. А я, выходит, круглый дурак, который поверил и женился, и ребенка усыновил.
Он говорил спокойно, но каждое его слово било точно в цель, подрывая мою уверенность в себе, в нашей общей истории. Он перевирал прошлое, выдергивая и перекраивая события, вкладывая в них новый, грязный смысл. Я чувствовала, как почва уходит из-под ног.
— Сергей, посмотри на него! — умоляюще прошептала я, указывая в сторону детской. — Он твоя копия!
— Мама говорит, все младенцы на одно лицо, — он отвернулся. — И что у него глаза не моего цвета. Более светлые.
В этот момент я поняла. Это была война. И война не просто со свекровью. Война с моим собственным мужем, который позволил себя убедить, позволил поселить в свою душу это червяка сомнения. Он был слаб. И его слабость была опаснее любой злобы.
Он прошелся по кухне, взял со стола ключи от машины.
— Я поеду к маме. Тебе нужно время, чтобы собрать вещи. И подумать, как мы будем оформлять развод и… и вопросы по ребенку.
— Я никуда не уйду, Сергей. Это моя квартира.
— Купленная на деньги моей матери! — резко обернулся он. — Ты думаешь, у тебя есть здесь права? Она тебя из этой квартиры вышвырнет, как щенка. Как и должно быть.
Он вышел, не оглянувшись. Я слышала, как захлопнулась входная дверь. Я осталась одна. Совершенно одна. Мой муж ушел к той, кто его родила, поверив ей, а не мне. Он был готов отобрать у меня все: дом, семью, сына. Я медленно подошла к кроватке. Степан спал, посасывая во сне пухлую губку. Я смотрела на него и не находила ответов. Только вопросы. Самый страшный из которых был: если это не ошибка, не подстава, то как у моего сына могла появиться четвертая группа кровиТишина после ухода Сергея оказалась обманчивой. Ее разорвал резкий звонок в дверь. Не в домофон, а именно в дверь — настойчивый, требовательный. Сердце упало. Я подошла к глазку. На площадке стояла сестра Сергея, Ирина. За ее спиной я разглядела фигуру ее мужа, Алексея. Они жили в соседнем районе, и их нежданный визит в рабочий день не сулил ничего хорошего. Я глубоко вздохнула, поправила волосы и открыла дверь, не отпирая цепочку.
— Лика, открой. Надо поговорить, — сказала Ирина. Ее голос был ровным, но в глазах читалось неприкрытое любопытство и некое торжество.
— Сейчас не самое подходящее время, Ира. Степан спит.
— Это не займет много времени, — в разговор вмешался Алексей, просовывая палец в щель двери. — Дело важное.
Я понимала, что не отвязаться. Медленно, с неохотой, я щелкнула цепочкой и впустила их. Они прошли в гостиную, даже не сняв обувь, и устроились на диване, как полноправные хозяева. Я осталась стоять перед ними, чувствуя себя школьницей на ковре у директора.
— Ну, — начала Ирина, оглядывая комнату оценивающим взглядом. — Доигралась, я смотрю. Мама все рассказала.
— Рассказала что именно? — спросила я, скрестив руки на груди. — Что принесла какую-то фальшивку и стала оскорблять меня при моем ребенке?
— Фальшивку? — фыркнул Алексей. — Да там все ясно, как божий день. И с анализом крови все сходится. Ты думала, никогда не всплывет?
Меня затрясло от бессильной ярости. Они уже все для себя решили. Суд состоялся без моего участия, и приговор был вынесен.
— Я не буду ничего обсуждать с вами, — сказала я как можно спокойнее. — Это дело нашей семьи. Моей и Сергея.
— Сергей сейчас — это тоже наша семья, — возразила Ирина. — И мы не позволим какой-то… посторонней женщине, развалить ему жизнь и оставить его без наследника.
— Посторонней? — я не поверила своим ушам. — Я его жена!
— Ненадолго, — бросил Алексей. — Лучше бы ты сейчас думала, как будешь жить дальше. И где. Мамаша твоя в другом городе, помогать не сможет. А с ребенком одной тяжко.
В его словах была леденящая душу расчетливость. Они не просто осуждали, они уже планировали мою жизнь без них. Вернее, жизнь Степана — без меня.
— Степан остается с нами, — сказала Ирина, как о само собой разумеющемся. — Он наш кровный. А ты… ты можешь спокойно уйти. Мы даже немного денег соберем, на первое время.
От этой наглой, циничной сделки у меня перехватило дыхание. Они предлагали мне продать моего же ребенка.
— Вы с ума посходили, — прошептала я. — Вы все. Я никуда не уйду. И сына моего вы не получите.
— А ты думаешь, тебя кто-то будет спрашивать? — Алексей усмехнулся. — Суд, милая, всегда на стороне отца. Особенно такого обеспеченного и с положительной характеристикой. А против тебя будет и фальшивая экспертиза, и свидетельства о твоем… легком поведении.
— Каких свидетельствах? — голос мой дрогнул.
— А вот это уже мы с Ирой позаботимся. Найдем людей, которые видели, как ты с другими мужиками крутила. В кафе, в клубах. Сложатся, понимаешь, показания.
Я смотрела на их самодовольные лица и понимала — это ловушка. Они продумали все. Они собирались уничтожить меня морально и юридически, выставив гулящей, неверной женой, недостойной быть матерью.
— Вон отсюда, — выдавила я, указывая на дверь. Мне было трудно дышать. — Сию секунду вон из моего дома.
— Твой дом? — Ирина медленно поднялась с дивана. — Это квартира, которую купила наша мама. Для нашего брата. Так что это ты здесь чужая. Успокойся, мы не будем тебя вышвыривать силком. Сегодня. Но подумай над нашим предложением. Оно ограничено.
Она прошла к выходу, гордо задрав подбородок. Алексей на прощание бросил мне многозначительный взгляд и последовал за ней.
Дверь закрылась. Я осталась одна в центре гостиной, в полной тишине, нарушаемой лишь гулким стуком в висках. Меня трясло крупной дрожью. Они были не просто злыми родственниками. Они были врагами. Холодными, расчетливыми, готовыми на все, чтобы забрать моего сына.
Я опустилась на пол, обхватив колени руками, и наконец разрешила себе тихо, безнадежно плакать. От страха, от обиды, от полного одиночества. Сергей был у них. Его семья была у них. А у меня был только Степан. И этот дом, который внезапно перестал быть домом, а превратился в поле боя.
Я сидела так, не знаю сколько времени, пока из детской не донесся тихий плач. Степан просыпался. Этот звук, такой привычный и родной, встряхнул меня. Я поднялась с пола, вытерла слезы.
Нет. Они не получат его. Никогда. Я не позволю этим людям растить моего сына, не позволю им отравлять его своим ядом. Если они объявили мне войну, значит, я буду сражаться. До конца.
Я подошла к окну и увидела, как внизу Ирина и Алексей садятся в свою машину. Они что-то оживленно обсуждали, жестикулируя. Они были уверены в своей победе.
А я стояла у окна с спящим на руках ребенком и понимала, что моя уверенность умерла сегодня утром. Но на ее месте родилось нечто иное — упрямая, холодная решимость. Я должна была найти правду. Не для того, чтобы вернуть Сергея. Он сделал свой выбор. А для того, чтобы защитить своего сына.
Следующие два дня прошли в каком-то туманном кошмаре. Я почти не спала, прислушиваясь к каждому шороху за дверью, ожидая нового нападения. Телефон Сергея молчал. Я отправила ему несколько сообщений — сначала гневных, потом отчаянных, с просьбой просто поговорить. В ответ — тишина. Это молчание ранило почти сильнее, чем его слова.
Степан, чувствуя мое состояние, стал капризным и плаксивым.
Его обычная улыбка сменилась настороженным взглядом. Я понимала, что так продолжаться не может. Мне нужен был не просто совет, мне нужен был план. И сила, чтобы его осуществить.
Вспомнив о своей подруге Кате, которая работала в юридической фирме, я набрала ее номер. Голос срывался от слез, когда я, путаясь и сбиваясь, пыталась объяснить, что произошло.
— Лика, успокойся. Дыши, — ее голос прозвучал твердо и спокойно. — Слушай меня внимательно. Завтра в десять утра будь у нас в офисе. Никуда не звони, ни с кем не говори. Особенно с ними. Я все организую.
Эта встреча стала моим спасательным кругом.
На следующее утро, оставив Степана с проверенной няней, которую я срочно вызвала по телефону, я ехала в метро, чувствуя себя шпионом в собственном городе. Я боялась встретить кого-то из них, боялась, что они следят за мной.
Офис Кати оказался современным и строгим. Она встретила меня в переговорной. Рядом с ней сидела женщина лет сорока пяти с умными, внимательными глазами и строгой прической. Это была Марина Леонидовна, специалист по семейному праву.
— Лика, все хорошо, вы в безопасности, — сказала Катя, наливая мне стакан воды.
Я снова, уже в третий раз, рассказала свою историю. На этот раз — более связно, показывая им снимок той самой распечатки и пересказывая угрозы Ирины и Алексея. Марина Леонидовна слушала молча, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Ее спокойствие было заразительным.
Когда я закончила, она отложила ручку и сложила руки на столе.
— Лика, первое и самое главное — дышите. Ситуация тяжелая, но далеко не безнадежная. С юридической точки зрения, их позиция — мыльный пузырь. Давайте по пунктам.
Она говорила медленно и четко, и ее слова падали, как камешки, складываясь в прочную стену защиты.
— Пункт первый. Квартира. Она оформлена на вас. Даже если свекровь давала деньги, без нотариально заверенного договора займа или дарения, это считаются подарком. Выселить вас оттуда невозможно. Это ваш дом. Запомните это.
Я кивнула, чувствуя, как камень с души немного сдвигается.
— Пункт второй. Ребенок. Степан записан в свидетельстве о рождении на вашего мужа. Он — его законный отец. До тех пор, пока в судебном порядке не доказано обратное, его отцовство не оспорено. Лишить вас родительских прав на основании какой-то анонимной бумажки и домыслов о вашем поведении — абсолютно нереально. Это долгий и сложный процесс, где нужны очень веские доказательства вашего аморального поведения, угрозы жизни ребенка и так далее. Случайных «свидетелей» из кафе суд даже рассматривать не будет.
— Но они угрожали… — начала я.
— Они блефуют, — уверенно парировала Марина Леонидовна. — Стандартная тактика давления на слабого. Вы не слабая. Пункт третий. Любые попытки забрать ребенка силой, запугать вас, выгнать — это самоуправство. На это один ответ — немедленный вызов полиции. Фиксируйте все. Звонки, визиты, угрозы. Пишите заявления.
Она сделала паузу, дав мне усвоить информацию.
— А теперь о главном. О группе крови и этой «экспертизе». Вот здесь — да, есть почва для сомнений у вашего мужа. Но это не истина в последней инстанции. Вам с мужем нужно сдать свои анализы на группу крови в любой нормальной клинике, чтобы исключить банальную ошибку. И затем — главное. Вам необходимо провести настоящую, судебную генетическую экспертизу. Ту, у которой есть номер, печати, и которую проведет аккредитованная лаборатория. Ее результаты будут иметь юридическую силу. Все, что у них есть сейчас — мусор.
— Но Сергей… он не захочет. Он с ними.
— Тогда мы будем ходатайствовать о назначении экспертизы через суд, в рамках процесса об оспаривании отцовства, который, я не сомневаюсь, они попытаются инициировать. Но поверьте, как только они получат на руки настоящий результат, их позиция рухнет. А пока — вы мать, вы в своем доме, и вы имеете полное право никуда не уходить и никому ничего не отдавать.
Я слушала ее, и понемногу лед в моей груди начинал таять. На смену панике и отчаянию приходило понимание. У меня есть права. Закон на моей стороне.
— Спасибо вам, — прошептала я. — Я… я просто не знала, что делать.
— Теперь знаете, — улыбнулась Катя, дотрагиваясь до моей руки.
— Составлю для вас памятку, — сказала Марина Леонидовна, делая пометки в блокноте. — Ваши дальнейшие действия. И мой номер телефона. Вы не одни.
Выйдя из офиса, я вдохнула полной грудью. Воздух больше не был густым и тяжелым. Солнце светило по-прежнему ярко. У меня был план. Была поддержка. И была правда, которую мне предстояло добыть.
Я достала телефон. Набрала номер няни.
— Со Степой все хорошо? — спросила я, и в моем голосе впервые за эти дни прозвучали не тревога, а твердость.
— Все прекрасно, Лика. Он только что поел и уснул.
— Отлично. Я уже еду домой.
Мой дом. Мой сын. И я их никому не отдам.
Вернувшись домой, я почувствовала себя другим человеком. Не жертвой, забившейся в угол, а полководцем, готовящимся к обороне. Пока Степан спал, я села за стол и тщательно законспектировала все, что сказала Марина Леонидовна. «Квартира — моя. Ребенок — мой. Самоуправство — вызов полиции. Экспертиза — только судебная». Эти пункты стали моим щитом.
Я установила на телефон приложение для записи звонков. Разложила на видном месте номера экстренных служб. Я была готова к новой атаке. Но все было тихо. Ни звонков, ни визитов. Эта тишина была тревожной. Что они замышляли?
На третий день, ближе к вечеру, когда я укладывала Степана, телефон наконец завибрировал. Незнакомый номер. Сердце екнуло. Я глубоко вдохнула, вспомнив совет юриста, и нажала «Ответить», одновременно запуская запись.
— Алло? — сказала я ровным голосом.
— Лика? — произнес женский голос, тихий и неуверенный. Он был мне знаком, но я не могла сразу его узнать. — Это… Алина.
В моем сознании наступила короткая пауза. Алина. Бывшая девушка Сергея. Та самая, «идеальная» партия, дочь партнера его отца по бизнесу, на которой так отчаянно хотела женить его Тамара Ивановна. Мы виделись пару раз на общих мероприятиях, она производила впечатление замкнутой, но доброй девушки. После их расставания мы не общались.
— Алина, — осторожно отозвалась я. — Что случилось?
— Мне нужно с тобой встретиться. Срочно. Только, умоляю, никому ни слова. Особенно Тамаре Ивановне.
В ее голосе слышались и страх, и отчаяние. Это не было похоже на очередную ловушку.
— Хорошо, — согласилась я. — Где и когда?
Мы договорились встретиться через час в маленьком уютном кафе в центре, вдали от наших районов. Няня, к счастью, согласилась задержаться.
Алина уже сидела за столиком в углу, прячась за высокой спинкой дивана. Она нервно теребила салфетку и вздрогнула, когда я подошла. Заказав чай, я устроилась напротив.
— Спасибо, что пришла, — она с трудом подняла на меня глаза. Они были красными, будто она плакала. — Я… я не знаю, с чего начать. Твоя свекровь… Тамара Ивановна… Она ко мне приходила.
Во мне все сжалось.
— Когда?
— Три дня назад. Утром. Она была в ужасном состоянии, вся тряслась. Сказала… Сказала, что у нее есть неопровержимые доказательства, что Степан не сын Сергея. Что ты его обманула. И что теперь Сергей страдает, а его настоящего наследника у него нет.
Я молчала, давая ей выговориться, сжимая в кармане телефон, чтобы запись была четче.
— Она показала мне какую-то бумагу… с анализами. И сказала, что я, как человек, который всегда любил Сергея, должна помочь ему открыть глаза. Что я должна пойти к нему и все рассказать. Убедить его тебя оставить.
— И что же ты ответила? — спокойно спросила я.
— Я растерялась! — в голосе Алины послышались слезы. — Я сказала, что не могу вмешиваться в вашу семью, что у вас ребенок… Но она была так настойчива! Говорила, что ты какая-то гулящая, что ребенок, скорее всего, от какого-то проходимца… Она умоляла меня «спасти» Сергея.
Она выпила глоток воды, ее рука дрожала.
— Я не пошла к Сергею. Мне стало противно от этой всей истории. Но потом… потом я случайно встретила Ирину, в магазине. Она вся сияла. Говорила, что все скоро разрешится, что ты скоро вылетишь из квартиры, а Степана они заберут. И… — Алина замолчала, глядя на меня с ужасом. — И она сказала, что ее мама уже присмотрела Сергею новую жену. Надежную, из хорошей семьи.
Теперь я понимала.
Я была не просто неугодной невесткой. Я была помехой на пути к какому-то большому плану. Свекровь не просто хотела меня выгнать. Она хотела заменить меня. Вернуть Алину. Или кого-то подобного.
— Алина, ты же понимаешь, что все это — ложь? Эта экспертиза — фальшивка.
— Я не знаю! — простонала она. — Но она была такая убедительная! А потом я вспомнила… Тамара Ивановна упомянула, что у ребенка какая-то «не та» группа крови. И я подумала… Мой брат врач, я как-то у него спрашивала… И он сказал, что группа крови — вещь серьезная. И у меня в душе все перевернулось. Но видеть их радость… Радость от того, что рушится чья-то семья… Мне стало так страшно и так мерзко. Я не могу молчать. Я не хочу быть частью этого.
Она выглядела совершенно разбитой. И абсолютно искренней. Она была не врагом. Она была такой же пешкой в игре моей свекрови, как и мой муж.
— Спасибо, Алина, — сказала я тихо. — Ты не представляешь, как это для меня важно. Ты единственная, кто сказал мне правду.
— Что ты будешь делать? — спросила она, вытирая глаза.
— Бороться, — ответила я, и в моем голосе прозвучала та самая сталь, которую я почувствовала после визита к юристу. — У меня есть план. И теперь, благодаря тебе, я знаю, с чем имею дело.
Мы расплатились и вышли на улицу. Сумерки сгущались. Алина, попрощавшись, быстро зашагала к метро. Я же осталась стоять на паперти, глядя на оживленный поток машин.
Теперь картина была полной. Это не просто семейный скандал. Это была хорошо спланированная операция по устранению меня и установлению контроля над моим сыном и жизнью Сергея. И главным архитектором была Тамара Ивановна.
У меня было оружие — закон. И теперь у меня была улика — свидетельство Алины. И самое главное — у меня была правда. Оставалось самое сложное — заставить Сергея ее услышать.
Прошла неделя. Неделя напряженного ожидания. Я жила как в осажденной крепости, но уже не в панике, а с холодной решимостью. Я собрала все в кучу: распечатку фальшивой экспертизы, записи разговоров с Алиной (ее голос был изменен для ее же безопасности), памятку от юриста. Я была готова.
Инцидент произошел в пятницу вечером. Я услышала на лестничной клетке знакомые голоса. Сергей и его мать. Они подходили к моей двери. Видимо, решили, что я достаточно «настоялась» и сломалась.
Я не стала ждать звонка. Я открыла дверь, когда они только собирались звонить. Они замерли от неожиданности.
Тамара Ивановна выглядела торжествующей. Сергей — уставшим и постаревшим.
— Ну что, опомнилась? — с порога начала свекровь, пытаясь заглянуть мне за спину. — Готовишь вещи?
— Войдите, — сказала я спокойно, отступая в сторону. — Нам нужно поговорить.
Они переглянулись и вошли. Я закрыла дверь и прошла в гостиную, указывая им на диван. Сама села напротив, в кресло, сохраняя дистанцию и позицию силы.
— Разговор будет коротким, — начала я, глядя прямо на Сергея, игнорируя его мать. — Завтра утром мы все трое — ты, я и Степан — едем в независимую клинику и делаем настоящую, судебную генетическую экспертизу. С забором материала в присутствии свидетелей, с печатями и юридическим заключением.
В комнате повисла гробовая тишина.
— Что?! — взорвалась Тамара Ивановна первой. — Какая еще экспертиза! У нас уже есть результат! Ты что, не веришь?
— Нет, — холодно ответила я, не отводя взгляда от Сергея. — Не верю. Я не верю анонимной бумажке, не верю на слово человеку, который называет меня шлюхой, и не верю мужу, который готов поверить в такое, даже не попытавшись докопаться до правды.
Сергей потупил взгляд.
— А если откажешься, — продолжала я ровным, металлическим голосом, — то завтра же я подаю на развод. В исковом заявлении я потребую алименты в твердой сумме, половину совместно нажитого имущества и определение порядка общения с ребенком только в присутствии моих представителей. А также приложу ходатайство о проведении судебной генетической экспертизы, чтобы раз и навсегда прекратить эти грязные сплетни. И поверь, суд ее назначит.
— Ты угрожаешь?! — завопила Тамара Ивановна, вскакивая с дивана. — Да мы тебя…
— Мама, замолчи! — неожиданно резко крикнул Сергей.
Он сказал это негромко, но с такой подавленной яростью, что его мать осела на диван, словно ее ударили. Она смотрела на него с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова. Кажется, за все тридцать лет его жизни он впервые сказал ей нечто подобное.
Он поднял на меня глаза. В них была буря — стыд, злость, растерянность.
— Лика… — его голос сорвался. — Зачем все это?
— Затем, Сергей, что я устала от лжи, — сказала я, и в моем голосе впервые прорвалась боль. — Я устала от того, что мою репутацию, мое материнство и нашу с тобой семью разрушают на основе какой-то фальшивки. Я твоя жена. Я родила тебе сына. И я заслуживаю того, чтобы ты отстаивал меня, а не слушал тех, кто хочет нас разрулить. Ты либо мой муж, либо мамин сынок. Выбирай. Прямо сейчас.
Он сжал кулаки. Губы его побелели.
— А если… если эта экспертиза подтвердит… — он не смог договорить.
— Тогда я подпишу все бумаги, которые ты захочешь, и уйду, оставив тебе Степана, — четко выговорила я, глядя ему прямо в глаза. — Но если она подтвердит, что он твой сын, — я перевела взгляд на его мать, — то ты, Тамара Ивановна, никогда больше не переступите порог моего дома. И не увидите своего внука. Никогда.
Свекровь побледнела.
— Ты не имеешь права! — выдохнула она.
— Имею, — парировала я. — По закону и по праву матери, которую вы пытались оскорбить и унизить. Это мое условие.
Я снова посмотрела на Сергея.
— Ну что? Готов доказать, что ты мужчина, а не мальчик? Или ты так и будешь прятаться за мамину юбку, пока она разрушает твою жизнь?
Это была низость. Но я играла по их же правилам. Правилам давления и ультиматумов.
Сергей медленно поднялся. Он был на голову выше меня, но в тот момент казался маленьким и прибитым.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Завтра. Мы идем на экспертизу.
— Сергей! — взвизгнула Тамара Ивановна. — Она тебя в чем-то уверяет! Это ловушка!
— Ловушка — это то, в которую попал я, поверив тебе! — рявкнул он на нее, и в его голосе прорвалась вся накопленная за годы злость. — Завтра. Без тебя.
Он повернулся и пошел к выходу, не оглядываясь. Его мать, шокированная и разгромленная, бросила на меня взгляд, полный такой ненависти, что, казалось, воздух закипел, и поспешила за ним.
Дверь закрылась. Я осталась одна в гостиной. Колени вдруг предательски подкосились, и я опустилась в кресло. Я вся дрожала, как в лихорадке. Это был самый тяжелый разговор в моей жизни.
Но я сделала это. Я заставила его сделать шаг. Завтра мы узнаем правду. И я была готова к любому исходу. Потому что худшее — эта неопределенность и предательство — уже позади.
Утро выдалось на удивление ясным и безмятежным. Солнечный свет заливал комнату, обещая хороший день. Таким же спокойным и ясным было теперь мое решение. Я знала, что сегодня все закончится.
Сергей приехал ровно в девять. Он был один. Мы молча позавтракали, я собрала сумку для Степана. Никаких лишних слов. Только необходимое.
— Все готово? — спросил он, глядя в окно.
— Да.
Клиника была современной и стерильной. Нас встретила администратор, мы заполнили бумаги. Затем нас по отдельности пригласили в кабинет для забора биоматериала. Процедура была быстрой и безболезненной. Степан даже не проснулся, когда у него ватной палочкой провели по внутренней стороне щеки.
— Результаты будут через три дня, — сообщил врач. — Вам позвонят.
Три дня ожидания. Они тянулись мучительно медленно. Я старалась заниматься обычными делами: гуляла с Степаном, готовила, убиралась. Но мысли постоянно возвращались к одному. А если… Нет. Я отгоняла сомнения. Я была уверена в своей правде.
На четвертый день утром раздался звонок.
— Здравствуйте, Лика Михайловна. Результаты вашей экспертизы готовы. Вы можете подойти за ними в любое время.
Голос у администратора был ровным, ни о чем не говорящим.
— Я сейчас, — коротко сказала я.
Сергей приехал через двадцать минут. Он ждал меня в машине у подъезда. Мы снова ехали молча. Он ни о чем не спрашивал, я ничего не говорила. В воздухе висело такое напряжение, что его можно было потрогать.
В клинике нам вручили плотный коричневый конверт. Мы вышли на улицу и остановились у подъезда.
Никто из нас не решался сделать первый шаг.
— Давай, — тихо сказал Сергей, не глядя на меня.
Я медленно, будто в замедленной съемке, вскрыла конверт. Внутри лежало несколько листов. Я пробежала глазами по тексту, ища самые главные слова. И нашла.
«Заключение: Вероятность отцовства Сергея Петровича Л. в отношении ребенка Степана Сергеевича Л. составляет 99,9987%. На основании проведенного исследования отцовство Сергея Петровича Л. в отношении данного ребенка считается доказанным.»
Я не сказала ничего. Просто протянула бумагу Сергею.
Он взял ее дрожащими руками. Его глаза пробежали по тексту, он перечитал заключение еще раз, потом еще. Его лицо стало абсолютно бесстрастным, а затем на нем появилось такое выражение муки и стыда, что я невольно отвернулась.
Он медленно, как старик, опустился на ближайшую лавочку и опустил голову на руки. Плечи его затряслись. Сначала это были просто судорожные вздохи, а потом его начало трясти по-настоящему. Он плакал. Тихо, беззвучно, но это были слезы настоящего, беспомощного отчаяния.
Я стояла рядом, держа на руках нашего сына, и смотрела на него. Во мне не было ни радости, ни торжества. Только бесконечная, всепоглощающая усталость и пустота. Правда освободила, но не исцелила. Слишком много было сломано за эти дни.
Он долго не мог успокоиться. Наконец, он поднял на меня заплаканное лицо.
— Лика… Прости меня. Я… я не знаю, что на меня нашло. Я…
— Тебе не меня нужно просить, — перебила я его тихо, но твердо. — Тебе нужно простить самого себя. За то, что позволил ей так с тобой играть. За то, что не защитил нас.
Он кивнул, снова не в силах говорить.
— Я поговорю с матерью, — наконец выдохнул он. — Все. Как ты сказала. Она больше не придет.
— Не только она, — напомнила я. — Ирина и Алексей тоже. Их я не хочу видеть никогда.
— Хорошо.
Мы поехали домой. Не к его матери, а в наш дом. Он нес сумку с вещами Степана, а я — ребенка. Мы вошли в квартиру, и он остановился на пороге, как будто впервые видя эти стены.
— Я… я могу остаться? — робко спросил он.
— Это твой дом, Сергей. Но наш брак… Нам придется начинать все заново. Если ты захочешь. И если я смогу.
Он снова кивнул, понимая.
Позже, когда Степан уснул, мы сидели на кухне за одним столом, и он наконец рассказал мне все. Как Тамара Ивановна месяцами шептала ему о своих «сомнениях», как находила «нестыковки», как убедила его провести «тайную экспертизу» через своего знакомого, который, как выяснилось, был обычным мошенником. Как она сама состряпала тот листок с результатами, играя на его самых темных страхах и неуверенности в себе. Оказалось, что и с группой крови была махинация. Тамара Ивановна просто солгала нам обоим. Настоящую группу крови Степана в поликлинике ей не сообщали — это врачебная тайна. Она все рассчитала. Я слушала его и понимала — этот человек сломлен. Не мной. Собственной матерью. И теперь ему предстоял долгий путь, чтобы собрать себя заново. И мне предстояло решить, хочу ли я идти с ним рядом. Правда восторжествовала. Но стоила она слишком дорого. Мы с сыном вернулись домой. Теперь предстояло вернуть туда же счастье. И это оказалось самой сложной задачей.
