В подъезде пахло жареной картошкой и застарелой сыростью, но Егор этого не замечал. Он нервно теребил пуговицу на пальто, нависая над своей матерью, Зинаидой Семёновной. Женщина она была грузная, основательная, с проницательным взглядом, который обычно заставлял людей чувствовать себя неуютно, словно на школьном экзамене. Но сейчас она стояла, опустив глаза, и внимательно слушала сына.
— Мам, ну ты пойми, это же шанс! — шептал Егор, оглядываясь на дверь собственной квартиры, словно боялся, что деревянное полотно имеет уши. — Рынок сейчас на пике. Скинем эту «двушку», пока Светка в декрете и ничего не соображает, деньги вложим в новостройку. Оформим на тебя, чтоб надежнее было. А Светке скажем, что это временный размен, мол, для ребенка лучше район нужен.
Зинаида Семёновна медленно подняла глаза. В них читалась сложная гамма чувств, которую Егор, в силу своей самовлюбленности, принял за сомнение.
— А Света? Она же на седьмом месяце, Егорушка. Ей покой нужен, а не переезды, — голос матери звучал глухо.
— Да какой покой? Она целыми днями лежит, как тюлень, только и знает, что с этим своим облезлым котом сюсюкаться, — Егор скривился, вспомнив Петрушку. — Я всё организую. Покупатель уже есть, завтра придет смотреть. Ты только, мам, подыграй. Скажи, что ты тоже советуешь. Тебя она послушает, ты же у нас «мудрая свекровь».
Зинаида Семёновна тяжело вздохнула, поправила пуховый платок на плечах и, наконец, кивнула:
— Хорошо, сынок. Завтра так завтра. Пусть приходит твой покупатель. Поглядим.
Егор расплылся в улыбке, чмокнул мать в щеку и, достав ключи, уверенно открыл дверь. Он не знал, что за этой дверью его «идеальный план» уже начал трещать по швам, а бумеранг, запущенный его собственной подлостью, уже описал дугу и стремительно летел обратно.
В квартире было тихо. Света сидела на кухне, обхватив руками большой живот, и смотрела в окно. Ей было двадцать восемь, но в последние месяцы она чувствовала себя на все сто. Беременность протекала непросто, а постоянное раздражение мужа выматывало душу сильнее токсикоза.
У ног Светы, свернувшись рыжим клубком, лежал кот Петрушка. Старый, с надорванным ухом и мудрыми зелеными глазами, он был единственным существом в доме, которое безоговорочно любило хозяйку.
Егор вошел на кухню по-хозяйски, громко хлопнул дверью холодильника. Петрушка вздрогнул, но не убежал, лишь настороженно повел ухом.
— Опять сидишь? — буркнул муж вместо приветствия. — Ужин где? Или мы теперь святым духом питаемся?
— Котлеты на плите, Егор, — тихо ответила Света. — Я устала сегодня, спина болит.
Егор хмыкнул, проходя мимо стула, и, словно невзначай, задел ногой кота. Удар был не сильным, но ощутимым. Петрушка жалобно мяукнул и метнулся под батарею.
— Ой, не заметил, — фальшиво бросил Егор, даже не глядя вниз. — Разлегся тут, пройти негде. Шерсть повсюду, дышать нечем. Родится ребенок — выкинем эту блохастую тварь.
— Только попробуй, — Света подняла глаза. В них впервые за долгое время блеснула сталь. — Петрушка жил здесь до тебя и будет жить после.
— После? — Егор усмехнулся, наливая себе чай. — Ну-ну. Ты, Светка, не забывай, кто в доме добытчик. Я решаю, как нам жить. Кстати, завтра риелтор придет, оценит квартиру. Я тут подумал… нам расширяться надо.
— Это моя квартира, Егор. Доставшаяся мне от бабушки. «Я не собираюсь ничего продавать», —твердо сказала Света, чувствуя, как внутри нарастает тревога.
— Твоя, моя… Мы семья! — Егор резко поставил кружку на стол, расплескав чай. — Хватит быть эгоисткой! Я для нас стараюсь, кручусь как белка в колесе, а ты вцепилась в эти старые стены! Завтра придет человек, веди себя прилично. И убери кота, чтоб я его не видел.
Он вышел, хлопнув дверью спальни. Света осталась одна. Слезы душили, но плакать было нельзя — вредно для малыша. Из-под батареи вылез Петрушка, запрыгнул к ней на колени и заурчал, словно пытаясь залечить душевную рану.
На следующий день ровно в два часа раздался звонок в дверь. Света, с трудом поднявшись с дивана, пошла открывать. На пороге стоял Егор, сияющий, как медный таз, а рядом с ним — яркая девица в красном пальто и на шпильках, которые, казалось, вот-вот проткнут линолеум.
— Знакомься, Света, это Анфиса Эдуардовна, специалист по элитной недвижимости, — представил гостью Егор.
Анфиса смерила беременную Свету презрительным взглядом, задержавшись на её домашнем халате, и жеманно улыбнулась:
— Очаровательно. Ну что, приступим к осмотру? Времени у меня в обрез.
Следом за ними в квартиру вошла Зинаида Семёновна. Она молча сняла пальто, поправила прическу и встала в дверях гостиной, сложив руки на груди.
Анфиса ходила по квартире, брезгливо морща нос.
— Ну, ремонт тут, конечно, «бабушкин вариант». Стены кривые, проводку менять… — она говорила громко, обращаясь исключительно к Егору. — Скидку придется делать существенную. Миллиона полтора, не меньше.
— Договоримся, Анфисочка, — заискивающе кивал Егор, пожирая «риелтора» глазами. — Главное, чтобы сделка прошла быстро.
Света стояла, прислонившись к косяку, и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Она видела, как Егор коснулся руки этой женщины — слишком интимно для деловых партнеров. Как Анфиса стрельнула глазками. Пазл сложился мгновенно.
— А вы, простите, чью квартиру продаете? — вдруг раздался громовой голос.
В прихожую вошла соседка, Тамара Ильинична. Женщина колоритная, бывшая заведующая овощебазой, которая даже на пенсии сохранила командирский бас и привычку не лезть за словом в карман. Дверь была не заперта, а Тамара Ильинична имела привычку заходить без стука, если чуяла неладное.
— О, Тамара Ильинична! — растерялся Егор. — А мы тут… дела решаем.
— Вижу я, какие дела, — хмыкнула соседка, окидывая взглядом Анфису. — И ты, милочка, рот не криви, у тебя штукатурка посыплется.
Тамара Ильинична прошла в центр комнаты и обернулась к Свете:
— Светочка, а ты чего молчишь? Тебя тут живьем хоронят, а ты глазами хлопаешь?
— Я… — начала Света, но её перебила Анфиса.
— Послушайте, женщина! Не мешайте работать. Егор, подпишите предварительный договор, и я пойду. Мне в этой богадельне дышать нечем.
Егор метнулся к столу, вытаскивая бумаги.
— Света, подпиши тут. Это формальность, согласие на осмотр.
Света взяла лист. Руки дрожали. Но прежде, чем она успела прочесть хоть строчку, бумагу из её рук выхватила Зинаида Семёновна.
— А ну-ка, дай сюда, — свекровь надела очки. — «Договор купли-продажи»… «Генеральная доверенность»… Ишь ты, шустрый какой.
В комнате повисла тишина. Егор побледнел.
— Мам, отдай! Ты же обещала!
— Обещала поглядеть, — спокойно ответила Зинаида Семёновна и с треском разорвала бумаги пополам. — Поглядела. И знаешь, что я увидела? Подлеца я увидела. И бабу его крашеную.
— Вы что себе позволяете, старая карга?! — взвизгнула Анфиса, теряя лоск «элитного риелтора».
— Рот закрой, шалава, — рявкнула Тамара Ильинична так, что оконные стекла задребезжали. — А теперь слушайте сюда. Ликбез для особо одаренных и хитросделанных!
Тамара Ильинична встала в позу оратора, уперев руки в боки:
— Запомни, Егорка, и ты, краля, мотай на ус. Жизнь — она как супермаркет: касса впереди. Ты думал, что можно беременную жену обмануть, кота пинать, мать родную в аферу втянуть — и тебе за это ничего не будет? Думал, Бога за бороду схватил? А вот хрен тебе, а не пряники! Закон бумеранга никто не отменял. Кинешь камень — жди лавину. Ты сейчас не квартиру продаешь, ты душу свою дьяволу за копейки сдал! Но учти, сделка аннулирована!
Петрушка, почувствовав поддержку, вышел из укрытия и, глядя прямо на Егора, издал громкое, воинственное «Мяу!».
— Вон отсюда, — тихо, но твердо сказала Света.
— Что? — Егор опешил. — Свет, ты чего? Это же ради нас…
— Ради вас с ней? — Света кивнула на Анфису. — Я не слепая, Егор. Я видела смс-ки в твоем телефоне. «Котик, когда мы продадим халупу твоей клуши?». Я молчала, думала, показалось. Думала, у нас семья. А семьи нет. Есть только я, мой сын и… моя квартира. Вон!
— Да кому ты нужна с прицепом! — заорал Егор, срываясь. — Я уйду! Но ты приползешь! Жрать нечего будет — сама прибежишь!
— Не прибежит, — Зинаида Семёновна подошла к невестке и обняла её за плечи. — У неё я есть. И пенсия у меня хорошая. И Тамара поможет. А вот ты, сынок… Ты сегодня бомжом стал. Потому что к себе я тебя не пущу. Ты свой выбор сделал, когда беззащитного кота пнул и жену беременную предал.
Анфиса, поняв, что ловить нечего, фыркнула:
— Идиот! Сказал, что квартира твоя! Нищеброд! — она развернулась и, цокая каблуками, выбежала из квартиры.
Егор стоял посередине комнаты, красный, потный, жалкий. Он переводил взгляд с матери на жену, с жены на Тамару Ильиничну, и везде встречал стену презрения. Даже кот смотрел на него как на пустое место.
— Ключи на тумбочку, — сказала Света.
Он швырнул связку на пол и вылетел вон, громко матерясь.
Вечером на кухне снова пахло, но теперь — успокаивающим травяным чаем и пирогами, которые принесла Тамара Ильинична. Петрушка сидел на коленях у Зинаиды Семёновны и громко мурлыкал, пока она чесала его за ухом.
— Ты, Светочка, не переживай, — говорила свекровь, подливая невестке чаю. — Родишь, воспитаем. Я с внуком сидеть буду, ты на работу выйдешь, если захочешь. Мы бабы сильные, прорвемся. А мусор… мусор сам себя из избы вынес.
— Спасибо вам, Зинаида Семёновна, — Света улыбнулась сквозь слезы, чувствуя невероятное облегчение. Словно тяжелый камень упал с души.
— Да что там, — махнула рукой Тамара Ильинична. — Главное, девки, хвост пистолетом! И помните: пока мы свои границы не защищаем, всякая шваль будет думать, что это проходной двор. Бороться за своё счастье нужно всегда. Даже если противник — муж. Особенно, если он такой, как этот.
За окном шел первый снег, укрывая грязный асфальт чистым белым покрывалом. Жизнь начиналась с чистого листа.
