Анна остановилась посреди кухни с кружкой в руке. Она решила, что ослышалась. День выдался тяжёлый, на работе задержалась допоздна, может, просто устала и не так поняла слова мужа.
— Повтори, пожалуйста? Я не расслышала.
Максим оторвался от экрана и посмотрел на жену так, будто речь шла о чём-то совершенно обыденном. Вроде того, что надо купить хлеба или вынести мусор.
— Ну, я говорю, что нам надо переехать в деревню к бабуле. Ей помощь нужна. А мама пока поживёт здесь, в Москве. Ей работать удобнее будет. Всё просто же.
Анна медленно опустила кружку на столешницу. Пар поднимался от горячего кофе, но она уже не чувствовала ни запаха, ни тепла. Голова будто наполнилась ватой.
Анна села напротив мужа и сложила руки на столе. Её однокомнатная квартира площадью сорок два квадратных метра находилась в центре Москвы, в пяти минутах ходьбы от метро. Она покупала это жильё сама, копила пять лет после университета, отказывая себе буквально во всём. Не ездила в отпуск, не обедала в кафе, донашивала старые вещи до дыр. Каждый месяц откладывала больше половины зарплаты. Квартира была оформлена исключительно на её имя по договору купли-продажи, никаких совладельцев не существовало. Это был её дом, её крепость, результат невероятных усилий.
— Максим, это моя квартира. Я её купила до нашей свадьбы на свои деньги, — Анна старалась говорить ровно и спокойно.
— Ну и что? Мы же муж и жена теперь, — он пожал плечами, словно речь шла о какой-то ерунде. — Должны друг другу помогать. Разве не так учат?
Анна вспомнила, как полгода после их знакомства на свадебном сайте Максим переехал к ней из съёмной комнаты в общежитии. Та комната была крошечной, семь метров, с одним окном во двор-колодец. Стоила она двадцать тысяч рублей в месяц, и Максим постоянно жаловался на непомерные траты. Говорил, что после оплаты жилья у него почти ничего не остаётся. Переезд к невесте стал для него настоящим спасением и избавлением от финансового бремени.
Тогда, год назад, Анна ещё верила в счастливую семейную жизнь. Думала, что вместе они будут строить общий быт, вместе копить, вместе планировать будущее. Максим казался надёжным и спокойным человеком, хорошим программистом с удалённой работой и стабильным доходом.
— Твоя мама прописана у меня временно. Мы договаривались на год, помнишь? — Анна смотрела мужу прямо в глаза.
— Ну да, прописана. И что с того? — Максим снова уткнулся в телефон, листая какую-то ленту новостей.
Анна вспомнила тот разговор год назад. Максим тогда долго упрашивал разрешить матери получить московскую регистрацию. Говорил, что Валентина Степановна живёт в провинциальном городке в ветхом бараке без нормальных удобств. Что у неё нет горячей воды, что зимой холодно, что крыша протекает. Что женщине тяжело, одной, без поддержки. Анна согласилась на временную прописку сроком ровно на один год, думая, что помогает семье мужа и делает доброе дело.
Валентина Степановна получила регистрацию и моментально нашла работу уборщицей в торговом центре в районе Тверской. Зарплата была приличная по меркам провинции — сорок тысяч чистыми. При этом сама она продолжала жить в своём бараке, экономя буквально на всём, копейка к копейке. Анна несколько раз видела свекровь в Москве, когда та приезжала по делам или в выходной день. Но женщина ни разу не предложила встретиться, пройтись по магазинам или хотя бы выпить кофе вместе. Будто невестка была ей совершенно чужим человеком, а не женой единственного сына.
Один раз Анна сама пыталась наладить контакт. Позвонила Валентине Степановне и предложила поехать в торговый центр, присмотреть подарок Максиму на день рождения. Свекровь коротко ответила, что занята, и бросила трубку. Максим тогда сказал, что мать просто устала, что у неё сложная работа, что не стоит обижаться.
Прошёл год, срок регистрации истекал, и Анна напомнила мужу о договорённости. Она зашла на кухню, где Максим пил утренний кофе, и села рядом.
— Максим, надо выписывать твою маму. Срок истёк, мы договаривались на год.
— Аня, ну дай ещё полгодика. До Нового года хотя бы, — он посмотрел на жену с лёгкой укоризной. — Она же только устроилась нормально, начала откладывать деньги. Сейчас выписать — всё насмарку пойдёт.
Анна нехотя согласилась. Не хотелось портить отношения с семьёй мужа из-за какой-то регистрации. К тому же Валентина Степановна не мешала, жила своей жизнью, не появлялась без предупреждения. Казалось, что ещё полгода — не такая большая проблема.
За эти полгода Валентина Степановна освоилась в столице окончательно и регулярно звонила сыну. Обычно по вечерам, когда Максим приходил с работы. Она жаловалась на протекающую крышу барака, на проблемы с отоплением, на сырость и холод, на соседей-алкоголиков. Максим после каждого звонка приходил к жене с просьбой, глаза полные вины и жалости к матери.
— Аня, ну помоги маме немного. У неё там всё разваливается, скоро крыша вообще обвалится.
Первый раз Анна перевела тридцать тысяч рублей на замену окон в бараке. Максим показал фотографии старых рам, которые действительно выглядели ужасно. Через месяц свекровь снова позвонила. Печка сломалась, надо менять, иначе зиму не пережить. Ещё сорок тысяч ушло на печку. Потом двадцать тысяч на крышу — Валентина Степановна прислала видео, где с потолка капает вода прямо на кровать. Потом ещё десять тысяч на замену труб. Потом пятнадцать на ремонт туалета. Потом ещё двадцать пять на утепление стен.
В общей сложности набежало около ста пятидесяти тысяч рублей. Анна честно считала каждый перевод, записывала в блокнот. Валентина Степановна принимала помощь без особых слов благодарности, словно это было её законное право, а не добровольная помощь. Ни разу она не сказала спасибо от души, не поинтересовалась, не тяжело ли Анне расставаться с такими суммами. Максим объяснял, что мать просто не привыкла выражать чувства, что она из другого поколения, что так воспитана.
И вот теперь Максим сидел на кухне и спокойно сообщал, что они переезжают, а в её квартире поселится свекровь.
— Объясни мне ещё раз, — Анна сложила руки на столе и наклонилась вперёд. — Почему именно мы должны куда-то переезжать? У твоей бабушки есть другие родственники?
— Есть, конечно. Но они все далеко, у всех свои проблемы, — Максим отмахнулся. — Бабушке плохо. Ей восемьдесят шесть лет, она плохо ходит, почти не видит. Одна совсем в той деревне, представляешь? Мама говорит, что бабуля последнее время вообще из дома не выходит, только до магазина и обратно. Упадёт ещё, и что тогда? Мама тоже туда переедет, будет помогать по хозяйству, готовить, убирать.
— Я сочувствую твоей бабушке, но при чём здесь моя квартира? — Анна старалась сохранять спокойствие.
— Ну как при чём? — Максим посмотрел на жену с искренним недоумением. — Маме же надо где-то жить, пока она в Москве работает. Она собирается повышать квалификацию, искать лучшую должность, может, на менеджера выйдет. В столице возможностей больше, ты же сама знаешь. А в деревне работы вообще никакой нет.
— То есть ты предлагаешь мне отдать свою единственную квартиру твоей матери, а самой уехать в деревню? — Анна проговорила это медленно, давая мужу осознать абсурдность ситуации.
Анна откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
— Максим, послушай меня внимательно. Я не отдам свою квартиру. Это моё единственное жильё. Я работала ради него пять лет. Пять лет я отказывала себе во всём, что можно. Не ходила в кино, не покупала новую одежду, обедала дома. У меня до сих пор лежат в шкафу джинсы десятилетней давности. Я копила каждый рубль.
— Не отдашь? — он наконец отложил телефон и уставился на жену округлившимися глазами. — То есть тебе плевать на мою бабушку? Она может умереть одна в той деревне, а тебе всё равно?
— Мне не всё равно. Я могу помочь деньгами на сиделку. Или мы вместе снимем твоей маме комнату на окраине, если ей так важно работать в Москве. Это будет стоить недорого, тысяч пятнадцать-двадцать в месяц найти можно. Мы с тобой можем скидываться пополам.
— Комнату на окраине? — лицо Максима вытянулось, брови поползли вверх. — Ты издеваешься надо мной? Моя мать должна ютиться в какой-то конуре с тараканами, пока ты тут живёшь в центре в комфорте?
— В центре я живу потому, что купила эту квартиру сама. На свои деньги, которые зарабатывала пять лет, отказывая себе во всём, — Анна повторила это ещё раз, медленно и чётко.
— Вот ты какая, оказывается, — Максим резко встал. — Жадная. Я думал, ты другая.
Он демонстративно взял подушку с кровати, одеяло из шкафа и устроился на диване в комнате. Лёг спиной к двери, натянул одеяло до подбородка. Анна осталась сидеть на кухне, пытаясь переварить случившееся. Кофе в кружке давно остыл, но она всё сидела, глядя в одну точку.
Следующие несколько дней супруги почти не разговаривали. Максим отвечал односложно: да, нет, не знаю. Отворачивался, когда жена пыталась начать разговор. Когда Анна входила в комнату, он демонстративно вставлял наушники или уходил в ванную. По вечерам он ложился спать на диван, даже не желая обсуждать ситуацию. Брал подушку и молча уходил, не говоря ни слова на ночь.
В квартире повисла тяжёлая атмосфера. Анна чувствовала себя виноватой, хотя понимала, что не совершила ничего плохого. Она пыталась найти компромисс, обдумывала разные варианты, но все они упирались в одно — никто не собирался идти ей навстречу.
На третий день молчания Анна не выдержала. Она зашла в комнату, где Максим лежал на диване с телефоном. Села рядом на край дивана, положила руку на его плечо.
— Макс, давай поговорим спокойно. Я не против помочь твоей семье, правда. Но не так же. Не отдавать квартиру. Давай придумаем другой выход.
— Мне не о чем с тобой разговаривать, — буркнул он, даже не подняв глаз от экрана. — Ты всё сказала. Ты выбрала квартиру вместо моей семьи.
— Я выбрала своё жильё. Это не одно и то же.
— Для меня одно и то же, — он отодвинулся к стенке, давая понять, что разговор окончен.
На четвёртый день молчания раздался телефонный звонок. Анна взяла трубку, не глядя на экран, думая, что звонит кто-то с работы. Но вместо коллеги она услышала раздражённый, напряжённый голос Валентины Степановны.
— Анна, это я. Хочу сказать тебе пару слов. Наедине.
— Здравствуйте, Валентина Степановна, — Анна села на диван, готовясь к неприятному разговору.
— Максим мне всё рассказал. Ты отказалась помочь нашей семье в трудную минуту. Это называется чёрствость и неуважение к старшим людям. Я думала, ты другая, но ошиблась. Любая нормальная жена поддержала бы решение своего мужа. А ты думаешь только о себе. О своей драгоценной квартире.
— Валентина Степановна, я предложила другие варианты…
— Я ещё не закончила! — голос свекрови стал громче и резче. — Моей свекрови восемьдесят шесть лет! Восемьдесят шесть! Ей нужна помощь, каждый день! А ты сидишь в своей квартире в центре Москвы и ничего не хочешь делать! Максим весь извёлся из-за тебя! Не спит, не ест! Ты разрушаешь нашу семью своим эгоизмом!
Анна глубоко вдохнула, сжала свободную руку в кулак, потом разжала. Надо держать себя в руках, не срываться.
— Валентина Степановна, я предлагала снять вам комнату за мой счёт. Или помочь деньгами на сиделку для бабушки. Я готова платить ежемесячно определённую сумму. Но отдать свою единственную квартиру я не могу. Это моё жильё, я его покупала до брака.
— Значит, ты жадная. Вот и весь разговор, — свекровь говорила так, будто выносила приговор. — Запомни мои слова, такие люди всегда остаются одни. Всегда. Никому ты не нужна будешь со своей квартирой.
Свекровь бросила трубку. Анна села на диван, положила телефон рядом. Руки слегка дрожали, но она взяла себя в руки. Глубокий вдох, выдох. Ещё раз. Надо успокоиться. Она набрала номер отца, и он ответил после второго гудка.
— Папа, ты можешь приехать? Мне нужно поговорить.
— Уже выезжаю, — сказал Сергей Михайлович коротко.
Отец приехал через сорок минут. Он обнял дочь молча, потом сел напротив и выслушал всё от начала до конца, не перебивая. Анна рассказывала про требование Максима, про переезд в деревню, про планы свекрови жить в московской квартире. Говорила про звонок Валентины Степановны, про упрёки и обвинения.
Сергей Михайлович слушал, иногда кивал, но не комментировал. Когда дочь закончила, он помолчал, обдумывая ситуацию. Потом спросил только одно:
— Где документы на квартиру?
— В сейфе. А что? — Анна не сразу поняла, к чему этот вопрос.
— Достань. Проверь, всё ли на месте. Прямо сейчас, при мне.
Анна открыла сейф, который стоял в шкафу, и достала папку с документами. Свидетельство о праве собственности, договор купли-продажи, выписка из ЕГРН — всё было на месте, в целости и сохранности. Она пролистала бумаги, проверила каждую страницу.
— Слава богу, — выдохнула она. — Всё здесь.
— Хорошо. Завтра же положи документы в банковскую ячейку, — отец говорил серьёзно и твёрдо. — И сделай нотариально заверенные копии. Несколько комплектов. Один себе оставь, один мне отдай, один в ячейку положи. На всякий случай.
— Папа, ты думаешь, они могут что-то сделать?
— Я ничего не думаю, — отец посмотрел дочери прямо в глаза. — Я просто знаю, как люди меняются, когда речь заходит о недвижимости в Москве. Тем более в центре. Твоя квартира стоит сейчас прилично. Береги себя и береги документы.
Отец обнял дочь на прощание, постоял рядом минуту, потом уехал. Анна спрятала документы обратно в сейф, запер его на ключ. Но слова отца засели занозой, не давали покоя. Она ходила по квартире, пила воду, пыталась отвлечься, но мысли возвращались к одному: неужели всё настолько серьёзно?
Максим пришёл домой поздно вечером, уже после одиннадцати. Он сразу заметил, что кто-то приходил — на столе стояли две чашки, а в воздухе ещё висел запах мужского одеколона, который носил отец Анны.
— Это кто здесь был? — спросил он с порога, даже не разуваясь.
— Папа заезжал, — Анна стояла у окна, обернулась на голос мужа.
— Ага! Так и знал! — Максим хлопнул ладонью по столу так, что чашки подпрыгнули. — Ты жалуешься на меня своему отцу! Рассказываешь, какой я плохой! Настраиваешь против меня всех родственников! Ты специально хочешь разрушить нашу семью!
— Я никого не настраиваю, — Анна говорила тихо, стараясь не повышать голос. — Просто рассказала, что происходит. Мне нужен был совет.
— Рассказала! А чего ты ему не сказала, что моя бабушка умирает? Что ей восемьдесят шесть лет и помощь нужна каждый день? Что моя мать всю жизнь вкалывала в том бараке и ничего не имеет? Ты только про себя рассказала, про свою драгоценную квартиру!
— Максим, твоя мать работает и копит деньги. У неё приличная зарплата. А квартиру я зарабатывала сама, пять лет. Это мой дом, моё жильё.
— Твой, твой, твой! — он замахал руками, лицо покраснело от гнева. — Всё только твоё! А я для тебя кто? Никто! Так, временный жилец! Я живу здесь больше года, а ты до сих пор тычешь мне, что это твоя квартира!
— Потому что это правда. Юридически это моя собственность.
Анна встала и посмотрела мужу прямо в глаза. Сердце колотилось, но голос был твёрдым.
— Хорошо. Тогда давай расставим всё по местам раз и навсегда. Это моя квартира, которую я купила до нашей свадьбы на свои деньги. Я не позволю никому манипулировать мной ради чужих интересов. Ни тебе, ни твоей матери. Если тебе так важно помогать бабушке, поезжай сам. Живи в деревне. Ухаживай за ней. Я не против, правда. Но квартира остаётся у меня. Это моё решение.
— То есть ты меня выгоняешь из дома? — Максим шагнул ближе, глаза сузились.
— Я говорю, что не дам распоряжаться моим имуществом. Дальше решай сам. Оставаться или уходить — твой выбор.
Максим стоял посреди комнаты, тяжело дыша. Потом резко развернулся, прошёл в комнату и начал запихивать вещи в спортивную сумку. Он брал только самое необходимое — телефон, зарядку, ноутбук, несколько футболок, джинсы. Бросал всё в сумку комом, не складывая аккуратно.
— Ты пожалеешь об этом, — бросил он на прощание, застёгивая молнию на переполненной сумке. — Ещё попросишься обратно.
— Может быть, — спокойно ответила Анна, хотя внутри всё сжималось.
Дверь хлопнула. Максим ушёл, даже не обернувшись. Анна осталась одна в квартире. Она подошла к окну и посмотрела вниз. Максим быстро шёл по двору к остановке, сумка билась о его бок. Он не оборачивался, шёл прямо, решительно.
Анна отошла от окна, села на диван. Тишина в квартире была оглушающей. Никакого звука, только тиканье часов на стене. Она сидела так минут десять, просто глядя в одну точку, пытаясь осознать случившееся.
Через неделю Максим написал в мессенджер короткое сообщение без приветствия: «Заберу вещи в субботу. Буду в двенадцать.»
Анна молча собрала всё его барахло в картонные коробки. Футболки аккуратно сложила, джинсы свернула, книги сложила стопкой. Собирала методично, без эмоций. Диски с играми, зарядные устройства, старые наушники, кроссовки — всё упаковала. Коробки поставила у двери, чтобы не заходил внутрь.
В субботу Максим пришёл с матерью. Валентина Степановна обвела взглядом квартиру так, будто оценивала упущенные возможности. Разглядывала мебель, кивала сама себе, что-то подсчитывала в уме.
— Вот и славно, что разъехались, — сказала она назидательно. — Не судьба вам была вместе. Сразу было видно.
Анна ничего не ответила, просто кивнула. Максим молча забрал коробки, по одной относил вниз к машине. Валентина Степановна стояла в дверях, ждала сына. Они ушли втроём — у свекрови оказался знакомый с машиной. Даже не попрощались, не сказали ни слова на прощание.
Анна закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и медленно выдохнула. Квартира была её. Жизнь была её. И она сама решала, с кем её делить. Никто больше не имел права диктовать условия.
На следующий день с самого утра она вызвала слесаря. Тот приехал через час, молодой парень с ящиком инструментов. Быстро поменял замок на входной двери, выдал два новых ключа. Анна заплатила наличными, проводила мастера. Новые ключи легли в карман, и она ощутила странное облегчение. Будто какой-то груз упал с плеч.
Отец позвонил вечером того же дня, как всегда, вовремя.
— Как ты?
— Нормально, пап. Всё нормально. Замки поменяла сегодня.
— Молодец. Если что-то понадобится — я рядом. В любое время.
— Знаю. Спасибо тебе.
Анна села у окна с книгой, которую давно хотела прочитать. В квартире стояла тишина. Впервые за долгое время — приятная, спокойная тишина. Без напряжения, без недомолвок, без чужих претензий, без ощущения, что кто-то сейчас придёт и начнёт требовать, упрекать, давить.
Она открыла книгу и начала читать. Слова складывались в предложения, предложения в абзацы. История захватывала, уводила в другой мир. Анна поймала себя на мысли, что улыбается.
Она поняла главное. Она избавилась не просто от мужа, который оказался слабым и зависимым от матери. Она избавилась от людей, которые считали, что имеют право на её жизнь, её деньги, её дом, её будущее. От тех, кто воспринимал её не как человека со своими мечтами и планами, а как ресурс, который можно использовать.
И это было правильное решение. Единственно правильное в той ситуации.
