Пятница выдалась такой, что хоть в монастырь уходи. Татьяна, ландшафтный дизайнер с двадцатилетним стажем, только что закончила сдачу объекта у заказчицы. Жены какого-то депутата, которая требовала, чтобы туи росли «по фэн-шую», а газон был цвета молодой фисташки, но не слишком яркий.
Татьяна мечтала только об одном: доехать до своей дачи.
Дача была её личным раем: наследство от отца, шесть соток бурьяна, которые она за пять лет превратила в картинку из журнала. Альпийская горка, японский садик камней и гордость всей жизни – розарий.
Коллекционные сорта, которые она выписывала из Англии, нянчила как детей, укрывала на зиму и знала каждую тлю в лицо.
Она подъехала к воротам, предвкушая запах роз и тишину.
Вышла из машины, вдохнула воздух… и замерла.
Пахло не розами, а шашлыком.
Татьяна толкнула калитку.
Её розарий исчез.
На том месте, где ещё неделю назад цвели нежно-розовые «Остинки» и бархатные «Блэк Баккара», зияла черная, развороченная земля. Её драгоценные кусты были варварски выкорчеваны и свалены в кучу у забора, в компостную яму. Листья уже начали жухнуть.
А в центре этого апокалипсиса стоял огромный, синий каркасный бассейн. В нём визжали и плескались трое детей, поднимая брызги воды.
На веранде, закинув ноги на стол (на Танин любимый плетеный столик!), сидела Ирина – золовка, сестра мужа, в руке у неё был шампур с мясом.
Рядом, в гамаке, лежал Сергей – муж Татьяны. Творческая личность, фотограф, который уже полгода искал себя и вдохновение, пока Таня пахала на объектах.
— О, Танька! — заорала Ирина, заметив хозяйку. — Явилась, а мы тут ландшафт улучшили! Детям жарко, а у тебя одни колючки. Мы решили их убрать, а то Виталик вчера поцарапался.
Татьяна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она, на ватных ногах, подошла к компостной куче. Подняла сломанную ветку «Джульетты». Бутон, который должен был распуститься завтра, повис.
— Вы… что наделали? — голос сорвался.
Сергей лениво потянулся в гамаке.
— Тань, ну не начинай, а? Это же цветы, новые вырастут. Ты ж дизайнер, ещё посадишь, а Ирке с детьми в городе душно. В квартире ремонт, дышать нечем, мы решили, что они тут поживут месяц, оздоровятся.
– Скажи спасибо, что мы облагородили твой участок! – заявила золовка на пепелище моего розария. Я ждала защиты от мужа, но его следующая фраза повергла меня в шок
Татьяна обернулась к мужу. Внутри у неё всё дрожало от ярости, которую она пыталась сдержать.
— Кто решил, Серёжа? — спросила она тихо. — Это мой дом, моя дача и мои розы, каждый куст по пять тысяч стоит! Вы хоть понимаете, что вы сделали?!
Ирина сплюнула косточку от вишни прямо на стриженый газон.
— Ой, да ладно! Пять тыщ, сказочница. На рынке такие по триста рублей ведро. Ты чё лицо скривила? Жалко для племянников? Эгоистка ты, Танька. Своих не родила, так хоть чужим дай порадоваться.
Удар был подлый, в самое больное, у Татьяны не было детей, не получилось. И этот розарий был её детищем.
— Убирайтесь, — сказала она. — Прямо сейчас, сливайте воду, собирайте свой бассейн и валите отсюда.
Ирина поперхнулась.
— Чего?! Серёжа, ты слышал?! Она нас выгоняет, родную сестру, детей, на ночь глядя!
Сергей сел в гамаке, лицо его, обычно благодушно-ленивое, стало злым.
— Тань, ты совсем ку-ку? Это моя сестра, куда я её выгоню? Ты время видела? И вообще… Ира права, ты меркантильная истеричка, тебе кусты дороже живых людей.
— Это мой дом, Сергей.
— А я твой муж! — рявкнул он. — Значит, дом наш! Общий! И я имею право приглашать гостей! Кстати, мы твою спальню заняли, там прохладнее, кондиционер есть. Ты на диванчике в кухне перекантуешься, ты ж на два дня всего, а Ирке с детьми комфорт нужен.
Татьяна смотрела на мужа, которого она кормила, одевала, купила камеру за двести тысяч (чтобы талант раскрылся). Сейчас он смотрел на неё как на врага и досадную помеху его комфорту.
Ей захотелось заорать, схватить лопату и выгнать их всех, но… она испугалась.
Испугалась одиночества и скандала, после которого Сергей, как обычно, хлопнет дверью и уйдет в «депрессию» на месяц, а она будет бегать за ним и извиняться.
— Хорошо, — сказала она глухо. — Живите, но чтобы к утру бассейна на месте роз не было.
Развернулась и пошла в дом.
Сзади донеслось довольное хмыканье Ирины:
— Во даёт! Сразу бы так. Иди, Тань, окрошки нам нарежь, мы с дороги голодные.
– Эта дурочка перепишет на меня дом, никуда не денется, – шептались они за стеной. Они думали, я сплю, но я уже придумывала план, от которого они взвоют
Вечер прошёл как в тумане.
Татьяна нарезала окрошку (руки дрожали, нож соскальзывал). Слушала, как на веранде гогочет Ирина и визжат дети. Как Сергей поддакивает сестре: «Да, Танька у нас сложная, характер тяжёлый, но работящая».
Она постелила себе на узком кухонном диванчике, спать не хотелось, хотелось выть.
«Тряпка, — думала она про себя. — Какая же я тряпка. Они вытерли об меня ноги, уничтожили мой труд, а я им окрошку режу».
Стены в дачном домике были тонкие, картонные.
За стеной, в её спальне, на ортопедическом матрасе, укладывались спать гости.
— Классно ты её прогнул, Серёга, — голос Ирины звучал приглушенно, но отчетливо. — Я думала, визжать будет, а она схавала.
— Да любит меня, дура, боится, что уйду. Я из неё веревки вью.
— Слушай, — зашептала Ирина. — А давай мы её на следующие выходные вообще не пустим? У меня днюха в субботу, я друзей позвать хотела: Светку, Маринку с мужьями, шашлык, баня, все дела. Танька только мешать будет со своим кислым лицом.
— Ну… можно, — сказал Сергей. — Скажу ей, что тут… ну, света нет или трубы прорвало, она поверит.
— Вот и правильно, слушай Серёж… А дом на неё записан?
— Ну да, наследство.
— Плохо, надо бы переоформить, пока вы в браке, мало ли что. Уговори её дарственную на долю написать. Типа, гарантия любви, она поведется.
— Попробую, ладно спи. Завтра еще бассейн чистить, дети воды натаскали грязи. Я тоже пойду на пол матрас кину, у нас тут тесновато.
Татьяна лежала в темноте, глядя в потолок.
Слезы вдруг высохли.
«Лохушка», — повторила она про себя.
«Гарантия любви».
«Переоформить».
Вместо боли пришла холодная ясность.
Тихо, чтобы не скрипнуть половицей, вышла на веранду.
Ночь была душной, где-то орали лягушки.
Татьяна достала телефон, нашла в контактах номер: «Петрович Прораб».
Посмотрела на время: час ночи, плевать. Петрович мужик простой, он и в три ночи трубку возьмёт, если дело пахнет деньгами.
Гудки.
— Алло Тань, случилось чё? — хриплый со сна голос Петровича.
— Петрович, привет, извини, что поздно у меня ЧП, срочный объект.
— Какой объект? Ночь на дворе!
— Моя дача, мне нужно снести старый сарай и перекопать весь задний двор под дренаж. Глубоко перекопать, траншеи по метру.
— Тань, ты сдурела? Выходные же! Мои пацаны отдыхают.
— Двойной тариф, Петрович.
Пауза, шуршание в трубке.
— Двойной… Это серьёзно, но пацанам жить где-то надо, мы ж объект в Кукуево сдали, общагу освободили.
— Вот! — Татьяна улыбнулась в темноту. — Пусть твоя бригада заселяется ко мне в дом, на месяц. Жить будут в доме, спать… где придется: хоть в гостиной, хоть в спальне.
— В смысле? У тебя ж там муж?
— Муж не против. Петрович, слушай внимательно, условие одно: работать начинаете с шести утра, шумно. Перфораторы, отбойники, мата побольше, курить на веранде, ходить в трусах. Вести себя как хозяева жизни, понял?
— Тань… Ты че, мужа выживаешь? — догадался Петрович.
— Я ландшафт улучшаю, Петрович.
— Понял, жди будем к семи.
– Ты что творишь?! Выгони их немедленно! – визжал муж, бегая по участку в трусах. Но он еще не знал, что это не самое страшное в моем плане
Утро субботы началось не с кофе и не с пения птиц.
Оно началось с рёва мотора старого «ПАЗика», который, чихая глушителем, въехал прямо в распахнутые ворота дачи, едва не снеся любимый куст сирени (ну, его не жалко, он живучий).
Следом заехала грузовая «Газель», доверху набитая мешками с цементом, арматурой и какими-то ржавыми трубами.
Из машины, как горох, посыпались мужики, восемь человек: суровые, загорелые до черноты, в строительных робах, заляпанных раствором.
Бригадир Петрович, колоритный дядька с усами как у моржа и пузом-аквариумом вышел первым, поправил кепку и заорал:
— Ну чё, орлы! Разгружайся! Время деньги! Вася, заводи генератор, Михалыч, тащи отбойник!
В доме проснулись все.
Сергей выскочил на веранду в одних трусах, заспанный и испуганный.
— Что происходит?! Кто это?!
Следом выползла Ирина, в ночнушке, с перекошенным лицом.
— Танька, ты че, сдурела?!
Татьяна сидела в плетеном кресле и пила кофе. Она была одета, причесана и накрашена.
— Доброе утро, семья! — громко сказала она, перекрикивая шум разгружаемой арматуры. — Знакомьтесь, это Петрович и его команда, мы начинаем масштабную реконструкцию участка. Дренаж, ливневка, снос сарая.
Петрович поднялся на крыльцо, смачно сплюнул и протянул Сергею мозолистую руку.
— Здорово, хозяин! Петрович я, будем знакомы, жить мы у вас будем. Танька сказала, спальня свободна?
Сергей отшатнулся.
— Какая спальня?! Вы кто такие?! Пошли вон!
— Не кричи, начальник, — Петрович нахмурился. — Мы люди рабочие, нервные. Нам бы переодеться, да чайку попить.
В этот момент Вася (здоровенный детина с татуировкой ВДВ на плече) завёл бензогенератор. Рёв стоял такой, что заложило уши.
Михалыч включил отбойный молоток и начал долбить бетонную дорожку прямо у крыльца.
Пыль столбом поднялась в воздух, оседая на недоеденный шашлык, на бассейн с водой, на лицо Ирины.
Ирина завизжала.
— Танька! Убери их! Дети спят! Пыль летит!
Татьяна спокойно сделала глоток кофе.
— Сереж, ты же хотел, чтобы семья была вместе? — прокричала она мужу. — Вот, это моя семья. Я с ними десять лет работаю, они мне как родные. Ребята тут поживут месяц, не будь эгоистом, Сережа.
— Ты сумасшедшая! — заорал Сергей. — Я вызову полицию!
— Вызывай. У меня договор подряда официальный и согласие собственника, то есть меня на проживание бригады, всё по закону.
Она повернулась к Петровичу.
— Петрович, ребята голодные, наверное? В холодильнике колбаса, сыр, шашлык, угощайтесь. И в спальне кондиционер включите, а то жарко.
— Спасибо, хозяйка! — гаркнул Петрович. — Пацаны! Перекур! Ай-да жрать!
Восемь мужиков, гремя сапогами, повалили в дом. Через минуту из кухни донесся звон посуды и радостный гогот.
Это продолжалось ровно час.
За это время рабочие успели:
Продолбить траншею поперёк участка, перерезав шланг от бассейна (вода хлынула в грязь, превратив газон в болото).
Занять туалет (очередь из восьми мужиков).
Съесть все, что было в холодильнике, включая детские творожки.
Ирина, красная, потная, в грязной ночнушке, металась по дому, собирая детей и вещи.
— Собирайся! — визжала она на брата. — Мы не останемся в этом дурдоме! Они на меня смотрят, один мне подмигнул!
— Ира, подожди! — Сергей пытался остановить сестру, но его голос тонул в рёве перфоратора.
— Танька! Прекрати это! Ты нас выживаешь!
Татьяна стояла у калитки, наблюдая, как Вася выкорчевывает остатки пня.
— Я улучшаю ландшафт, Сергей. Ты же сам сказал: «Ирке с детьми комфорт нужен». Вот я и делаю дренаж, чтобы сырости не было, потерпите месяцок.
— Месяц?!
— Ну, тогда уезжайте, никого не держу.
Ирина вылетела на крыльцо с сумками.
— Поехали, Сережа! Ноги моей тут не будет!
Сергей посмотрел на жену, на рабочих, которые весело матерились, таская мешки с цементом, на разгромленный участок.
— Тань… — сказал он жалобно. — Ну зачем ты так? Опозорила перед сестрой… Мы же могли договориться…
— Ключи, — Татьяна протянула руку ладонью вверх.
— Что?
— Ключи от дачи и от квартиры на стол.
— Тань, ты чего? Я же муж…
— Был муж, я слышала ваш разговор ночью, Сережа: про лохушку и дарственную.
Сергей побледнел.
— Ты… ты подслушивала?
— Вали, Сережа. «Газель» до станции идет через десять минут, Петрович подбросит. Или пешком иди, тебе полезно.
— Ты пожалеешь! — взвизгнул он. — Кому ты нужна, старая?!
— Петрович! — крикнула Татьяна. — Проводи гостя до ворот, а то он заблудился.
Вася с татуировкой ВДВ подошел к Сергею, ласково взял его за локоть (Сергей ойкнул) и направил к выходу.
«Газель» уехала, увозя Ирину, детей и Сергея.
Тишина вернулась на дачу не сразу. Сначала Петрович заглушил генератор, потом мужики перестали материться.
— Тань, — Петрович подошёл к ней, вытирая руки ветошью. — Ну что, концерт окончен? Сарай ломать или как?
— Ломай, Петрович, — вздохнула Татьяна. — Все ломай и сарай, и беседку эту дурацкую. Новый сад построим, лучше прежнего.
— А с розами что? — он кивнул на кучу компоста. — Жалко, хорошие кусты были.
— Выживут, — Татьяна подошла к куче. Подняла один куст, осмотрела корни. — Розы они живучие, если корни целы – отрастут, главное, гниль обрезать.
Прошел месяц, розарий был восстановлен.
Конечно, цветения в этом году уже не будет, но кусты прижились, дали новые побеги.
На месте бассейна Татьяна сделала гравийную площадку для костра, чтобы никакой бассейн больше не встал.
Вечер был тихий. Сверчки стрекотали.
Татьяна сидела на веранде.
Телефон пиликнул.
Фото: Сергей сидит на полу на матрасе, в какой-то тесной комнатушке с ободранными обоями, вид жалкий, небритый.
Подпись: «Ты довольна? Я живу у Ирки в однушке, сплю на полу. Спину сорвал, мать плачет, говорит, ты нас прокляла. Тань, может, поговорим? Я осознал, розы куплю новые. Прости, а?».
Татьяна посмотрела на фото.
«Прости, Сережа, — подумала она. — Но место в розарии занято. Там теперь растет «Фрау Карл Друшки». Сорт такой белоснежный, холодный и очень колючий».
Нажала «Заблокировать».
Отложила телефон.
Где-то за забором соседка баба Валя говорила кому-то:
— А Танька-то наша, слыхала? Мужика выгнала, родню прогнала, теперь одна кукует. Ведьма, прости господи.
Татьяна улыбнулась.
Ведьма? Может быть.
Зато у меня розы цветут лучше всех и никто не топчет газон.
Она потянулась, чувствуя, как отпускает спину. Завтра приедет Петрович, будут делать пруд. Жизнь продолжалась и ландшафт этой жизни ей определенно нравился.
А вы бы смогли выставить такую родню за дверь? Или терпели бы ради «худого мира»?
