Элла вставила ключ в замочную скважину, но повернуть не успела. Дверь распахнулась изнутри, и в нос ударил густой, сдобный запах жареной курицы, перемешанный с ароматом чего-то кислого, похожего на забродивший квас.
На пороге стояла Раиса Федоровна в цветастом халате 56-го размера и в Эллиных любимых плюшевых тапочках с ушками. Тапочки, рассчитанные на изящный 37-й, жалобно скрипели под натиском монументальной стопы свекрови.
— Ой, Эллочка! Явилась! — прогрохотала Раиса Федоровна, вытирая жирные руки о передник. — А мы тут с сюрпризом! Боря сказал, у тебя места хоть конем гуляй, грех пустовать. Заходи, дочка, не стой в дверях, сквозняк напустишь.
Элла переступила порог и чуть не споткнулась о гору клетчатых баулов, которыми был завален весь коридор. Сумки пахли плацкартом и безысходностью.
Из кухни выглянул Борис, её гражданский муж, фитнес-тренер с телом Аполлона и душой хитрого суслика, глаза у него бегали.
— Элл, привет! — засуетился он, пытаясь загородить спиной проход на кухню. — Мам, ну я же говорил, Элла обрадуется, родня приехала!
— Обрадуется? — Элла сняла туфли, чувствуя, как от усталости гудят ноги. — Боря, ты не предупреждал.
— Да ладно тебе! — махнул рукой Борис. — Сюрприз же! Пойдем поешь, мать курицу пожарила, пальчики оближешь.
Элла прошла на кухню.
За столом, закинув ноги в дырявых носках на свободный стул, сидел Игорь – младший брат Бориса, двадцать два года.
— Здрасьте, — буркнул он, не меняя позы. — А че вайфай пароль требует? Борян, скажи пароль, у меня танчики висят.
На столе, прямо на скатерти, которую Элла привезла из Турции, возвышалась гора лузги от семечек. А рядом…
Элла замерла.
В центре стола стояла её хрустальная ваза из богемского стекла, мамино наследство, которую Элла доставала только по праздникам. Сейчас в вазе плескалась мутная жидкость, в которой плавали ошметки укропа.
— Огурчики свои, домашние! — похвалилась Раиса Федоровна, плюхая на тарелку кусок курицы. — Рассольчик я в вазочку слила, чтоб не пропадал, а банку выкинула, место занимала. Кушай, Эллочка, ты вон какая тощая, одни глаза остались, мужики таких не любят, им мясистых подавай.
— Это ваза для цветов, Раиса Федоровна, — сказала Элла.
— Да какая разница! — отмахнулась свекровь. — Стекло и стекло, помыла и снова блестит. Ты давай, не умничай, а рюмочку доставай, за встречу надо!
Три дня превратились в бесконечный день сурка, снятый пьяным оператором.
Квартира, которая была для Эллы крепостью тишины и порядка, стала похожа на вокзал в час пик.
Туалет был оккупирован, Игорь засиживался там часами, играя в телефон. На стук он лениво отзывался: «Занято!».
В ванной поселились трусы Раисы Федоровны. Огромные, как парашюты, они сушились на полотенцесушителе.
Я здесь хозяин, они будут жить с нами!, заявил муж, когда я увидела в своей вазе огурцы. Я промолчала, но в голове уже созрел план
Холодильник пустел со скоростью света. Элла покупала продукты вечером, а утром находила только пустые упаковки и сиротливый кусочек масла.
— Эллочка, ну что ты купила двести грамм сыра? — возмущалась свекровь, выскребая остатки майонеза из пачки. — Смех один! У нас Игорек растущий организм, ему белок нужен.
Ты бы мяса взяла килограмма три, я бы котлет накрутила. А то эти ваши йогурты тьфу, химия одна.
Борис старательно делал вид, что все нормально, ходил гоголем, расправив плечи. Еще бы — теперь он тут не приживалка, а глава клана.
— Элл, ну че ты лицо кривишь? — шептал он ночью, пытаясь приобнять её (Элла отодвигалась к краю кровати). — Мать старается, уют наводит, потерпи. У них дом в деревне банк забрал за долги отца, куда им идти?
— Боря, это моя квартира, почему ты не спросил меня?
— Потому что я знал, что ты начнешь ныть! А так поставил перед фактом, и все счастливы. Я здесь мужик, я решил. Они живут с нами, пока Игорь работу не найдет, а мать пенсию не оформит.
— Игорь работу ищет? — удивилась Элла. — В туалете?
— Он в интернете ищет! Сейчас все удаленно работают, не будь стервой, Элла. Тебе сорокет скоро, цени, что у тебя семья полная.
На четвертый день Элла вернулась с работы пораньше. Голова раскалывалась от мигрени. Она мечтала об одном: выпить чаю с мятой и полежать.
Зашла на кухню.
Раиса Федоровна стояла у плиты, помешивая что-то в новой, блестящей алюминиевой кастрюле.
— О, Эллочка! А я тут щи варю! Кислые, как Боренька любит!
Элла обвела взглядом кухню, что-то было не так, что-то изменилось.
Она открыла шкафчик с посудой.
Пусто.
На полке, где всегда стояла старая красная эмалированная кастрюля с цветочком на боку, теперь красовалась дешёвая китайская миска.
— Раиса Федоровна, — голос Эллы дрогнул. — А где… где красная кастрюля?
Свекровь обернулась, вытирая пот со лба.
— А, этот хлам? Так я её на помойку вынесла утром. Она же оббитая вся внутри, эмаль откололась! Вредно это, я тебе, дурехе, новую купила в «Светофоре», алюминиевую, вон как блестит! Пользуйся, не благодари.
Я выбросила твою старую кастрюлю, купила новую!, похвасталась свекровь. Я посмотрела на помойное ведро и поняла: это конец
Элла почувствовала, как пол уходит из-под ног.
Красная кастрюля, последняя вещь, которая осталась от мамы. В ней мама варила малиновое варенье, когда Элла была маленькой. В ней Элла варила борщ, когда ей было грустно, и казалось, что мама рядом.
Это был не просто предмет, а память.
— Вы… выбросили? — прошептала она.
— Ну да! — Раиса Федоровна пожала плечами. — Старье же, место только занимала. Ты, Эллочка, Плюшкин какой-то. Все хранишь, хранишь… Жить надо сегодняшним днем!
На кухню зашел Борис, жуя бутерброд.
— О, супчиком пахнет! Мать, ты волшебница!
Элла повернулась к нему. В глазах стояли слезы.
— Боря… Она выбросила мамину кастрюлю.
Борис закатил глаза.
— Элл, ну че ты завелась? Опять истерика на пустом месте? Мать заботится, новую купила, а ты… Ну кастрюля и кастрюля. Железка, хватит из мухи слона делать.
— Это память, Боря.
— Память в голове должна быть! — рявкнул он. — А хлам на помойке и вообще, хватит лицо кривить. Мои родственники теперь твоя семья, привыкай. Я тут хозяин, и я говорю, что старье нам не нужно, иди умойся и на стол накрывай, Игорек голодный.
Элла заперлась в ванной. Включила воду, чтобы не слышать, как они ржут на кухне под телевизор.
«Хозяин», — стучало в висках. — «Я тут хозяин».
Она смотрела на своё отражение в зеркале. Усталое лицо, морщинки у глаз, тусклые волосы.
«Может, он прав? — шепнул предательский голосок внутри. — Тебе 38, детей нет, муж… ну какой есть, зато не пьешь одна. Ну приехала родня, ну шумные, зато не скучно. Ну выбросили кастрюлю… Подумаешь, может я правда эгоистка? Надо быть мягче, терпеливее…»
Ей захотелось выйти, извиниться, сесть с ними за стол, налить Раисе Федоровне чаю. Лишь бы не быть одной.
В дверь забарабанили.
— Элка! Слышь! — голос Игоря. — Выходи давай! Мне приспичило!
Элла вздрогнула.
Она вспомнила маму, она была интеллигентной женщиной, учительницей музыки.
Мама бы сейчас умерла от стыда за дочь, которая терпит это быдло в своём доме.
Элла выключила воду.
«Хозяин, значит? — подумала она. — Ну давай проверим, кто тут хозяин».
Она достала телефон, нашла контакт «Саня Участковый». Старый друг отца, дядя Саша, который знал её с пеленок.
«Сань, привет, пробей по-быстрому гражданина Петрова Игоря Сергеевича, 2002 года рождения, прописка деревня Нижние Васюки».
Ответ пришёл через пять минут.
«Привет, Эл. Клиент наш, условка за кражу магнитолы, плюс в розыске за уклонение от обязательных работ, а чё, нарисовался?».
«Нарисовался, присылай наряд, адрес знаешь».
Элла зашла в приложение Госуслуг, заказала выписку из ЕГРН на свою квартиру. Файл пришел мгновенно.
Она отправила его на печать, принтер в спальне тихо зажужжал, выплевывая теплый лист бумаги.
Глубоко вздохнула. И открыла дверь ванной.
Игорь в розыске, наряд уже едет, сообщила я, положив телефон на стол. Брат мужа побледнел и вылетел из квартиры в одних тапках
На кухне царило веселье: Игорь ковырял в зубах зубочисткой, Раиса Федоровна разливала чай по блюдцам, Борис рассказывал какой-то анекдот про блондинок.
Телевизор орал на всю громкость, шло ток-шоу про ДНК-тесты.
Элла подошла к розетке и выдернула шнур телевизора.
Экран погас, наступила тишина, нарушаемая только чавканьем Игоря.
— Эй! Ты чё?! — возмутился Борис. — На самом интересном месте!
— Представление окончено, — спокойно сказала Элла. — У вас пятнадцать минут на сборы.
Борис поперхнулся чаем.
— Ты чё, я же сказал они остаются, я тут решаю.
Элла положила на стол распечатку ЕГРН.
— Боря, читай вслух.
Борис скосил глаза на бумагу.
— Ну выписка и чё?
— Графа «Правообладатель». Воронова Элла Викторовна, видишь там свою фамилию? Или мамину? Или Игоря?
— Элл, ну мы же семья… — начал он, сбавляя тон.
— Мы сожители, Боря. Гражданский брак – это ноль прав на метры, а теперь пункт второй.
Она положила на стол телефон с открытой перепиской.
— Игорь, читай, это сообщение от майора полиции. «Клиент в розыске, наряд выехал».
Игорь побледнел так, что стал похож на ту самую алюминиевую кастрюлю, зубочистка выпала у него изо рта.
— Ты… ты чё, сдала меня?! — просипел он, вскакивая. — Борян! Она ментов вызвала!
— Саня сказал, будут через десять минут, — Элла посмотрела на часы. — Если сейчас исчезнешь может, успеешь добежать до вокзала. Если нет, поедешь в СИЗО.
Раиса Федоровна схватилась за сердце.
— Иуда! — завыла она, роняя чашку (блюдце разбилось). — Сыночка родного под статью подвела! Да чтоб тебе пусто было, бесплодная!
Борис вскочил, опрокинув стул.
— Ты не посмеешь! Мы муж и жена! Я тебя…
— Руки, — тихо сказала Элла, не двигаясь. — Только тронь, наряд уже в подъезде. Я добавлю заявление о побоях, сядешь рядом с братиком.
Борис замер, он был трус, накачанный, красивый, но трус.
— Собирайтесь, — повторила Элла. — Время пошло.
Игорь исчез первым, он даже куртку не взял, вылетел из квартиры в одних тапках (Бориных), едва не сбив Эллу с ног, страх тюрьмы оказался сильнее наглости.
Раиса Федоровна металась по коридору, запихивая вещи в баулы. Она проклинала Эллу на чём свет стоит, желала ей остаться в одиночестве, покрыться бородавками и подавиться деньгами.
В суматохе она сунула в сумку ту самую новую алюминиевую кастрюлю и набор махровых полотенец Эллы.
— Подавись своим добром! — крикнула она с порога. — Боренька, пойдем! Нечего тут делать!
Борис стоял в дверях, сжимая кулаки, его красивое лицо перекосило от злобы.
— Ты пожалеешь, Элка. Ты будешь одна в этой бетонной коробке, никто тебе стакан воды не подаст. Ты старая, никому не нужная баба, я тебя из жалости терпел.
— Из жалости Боря, ключи на тумбочку.
Он швырнул ключи на пол.
— Стерва!
Дверь захлопнулась.
Элла подошла, закрыла на верхний замок, потом на нижний, потом на щеколду.
В квартире стало тихо.
Телевизор молчал.
Она сидела так минут пять, слушая свое сердце.
Потом встала, вышла на балкон.
В углу стояло мусорное ведро, которое Раиса Федоровна выставила проветриваться (оно было забито очистками).
Элла, не брезгуя, засунула руку в ведро. Разгребла картофельную шелуху.
На дне лежала она, красная эмалированная кастрюля.
Гязная, заляпанная жиром, с отбитым краем. Но целая.
Элла достала её. Прижала к груди, не замечая, что пачкает блузку.
— Мамочка… — прошептала она. — Прости меня, я её вернула.
Прошла неделя.
Квартира сияла, Элла вымыла все с хлоркой, выбросила тапочки с ушками, проветрила комнаты от запаха дешевого табака.
Ваза из богемского стекла, отмытая от рассола, снова стояла на столе, пустая и звонкая.
Вечером в пятницу в дверь позвонили.
Элла посмотрела в глазок.
Борис с букетом вялых роз, вид побитый, глаза жалобные.
— Кто? — спросила она через дверь.
— Элл… это я, Боря, Открой.
— Зачем?
— Ну… погорячились с кем не бывает, мать в гостинице, Игорь в деревню уехал, спрятался.
Элл, пусти я же люблю тебя, ну кто тебе еще воду принесет? Кто полку прибьет? Одной-то тяжело, я осознал больше не буду.
Голос у него был бархатный, тот самый, на который она когда-то купилась.
Элле на секунду захотелось открыть.
Правда ведь, одной тяжело, а он свой, привычный. Ну дурак, ну хам… Зато мужчина в доме.
Она положила руку на замок.
Взгляд упал на плиту, там на конфорке, стояла красная кастрюля в ней варился борщ, рубиновый, густой.
— Элл? — позвал Борис. — Ну чё ты ломаешься? Я ж с цветами.
Элла посмотрела на кастрюлю, вспомнила, как Раиса Федоровна назвала её «хламом», как Борис сказал: «Железка».
Убрала руку с замка.
— Воду я закажу доставкой, Боря. А полку прибьет мастер за пятьсот рублей.
— Элл, ну ты чё? Из-за кастрюли, что ли?
— Нет, Боря из-за любви. Любовь не выбрасывает мамины вещи и не пускает в дом уголовников.
— Да пошла ты! — голос Бориса изменился мгновенно. — Дура старая! Останешься с кошками!
Он пнул дверь ногой.
— Стерва!
Элла послушала, как удаляются его шаги.
Потом пошла на кухню.
Налила борщ в тарелку, сметаны положила ложку, густой, деревенской (купила на рынке у бабушки).
Села за стол.
Элла зачерпнула ложку, вкусно как в детстве.
Кусок, правда, в горло лез с трудом, слёзы капали прямо в тарелку.
«Правильно ли я поступила? — думала она. — Ведь он вернулся один, без родни. Может, надо было дать шанс? Люди же меняются?»
Она посмотрела на кастрюлю. Цветочек на боку, казалось, подмигивал ей.
«Нет, дочка, — словно сказала мама. — Предателей не переделывают. Они просто ждут момента, чтобы предать снова».
Элла вытерла слезы, доела борщ.
