— Нат, ты прости меня, ради бога! Ничего не надо по дому делать, мы со всем справимся сами! И посуду мыть будем по графику, и пыль протирать. И полы даже! Ты готовь только — тут без тебя никак. Я недавно картошку пожарить пытался… Внуки ею со слезами на глазах давились… Нат, мы тебя ценить будем. Вот честное слово! Ты только береги себя, пожалуйста!
***
Будильник прозвенел ровно в шесть. Наталья Ивановна открыла глаза не сразу. Она лежала, слушая, как гулко стучит собственное сердце, и пыталась уговорить своё тело проснуться. Тело сопротивлялось. Поясница ныла привычной тупой болью, ноги гудели, будто она всю ночь не спала, а разгружала вагоны.
— Надо вставать. Каша сама себя не сварит, — пронеслось в голове.
Она спустила ноги на холодный пол, нащупала тапочки. В квартире стояла тишина, но это была обманчивая тишина — затишье перед бурей. Через час проснутся внуки, Пашка и Мишка, а следом за ними подтянется и муж, Сергей. И начнется.
На кухне пахло вчерашними котлетами и сыростью. Вода, медленно капающая из крана, раздражала — Сергей обещал починить его ещё неделю назад, но «руки не доходили». У него вообще руки доходили только до пульта от телевизора и запотевшей бутылки «пенного» по вечерам.
Наталья привычно загремела кастрюлями. Овсянка для младшего, бутерброды для старшего, яичница с помидорами для мужа. Всё на автомате. Руки резали, мешали, наливали, а мысли были далеко.
— Наташ, ну чё ты гремишь, а? — на кухню вплыл Сергей. — Не дала человеку доспать пять минут!
— Уже семь, Серёжа. Вставать пора, — тихо ответила Наталья, не оборачиваясь.
— Семь… — передразнил он, усаживаясь за стол и барабаня пальцами по столешнице. — Соли опять в яичнице нет? Или как вчера, пересолила?
— Попробуй, потом скажешь.
Сергей ткнул вилкой в желток, поморщился, отправил кусок в рот.
— Ну, пойдет. Хотя хлеб мог бы быть и посвежее. Ты вчера в магазин не заходила?
— Заходила, Серёж. Пакеты тяжелые были, хлеб помялся. Вот и выглядит он не очень.
— Пакеты у неё… — буркнул муж. — Ладно, наливай чай. Только не тот, с бергамотом, нормальный давай.
В этот момент на кухню влетели внуки. Тринадцатилетний Пашка уткнулся в телефон, едва буркнув «здрасьте», а семилетний Мишка сразу полез к бабушке обниматься, но тут же отвлекся на деда.
— Деда! А мы сегодня в приставку играть будем? Ты обещал! — закричал мелкий.
— Будем, внучек, будем. Вот бабушка посуду помоет, приберется, и мы с тобой засядем, — Сергей подмигнул внуку, демонстративно отодвигая пустую тарелку. — Наташ, убери. И рубашку мою погладь, там воротник мятый.
Наталья замерла с чайником в руке. Внутри поднималась горячая, душная волна обиды. «Бабушка помоет». «Бабушка приберется».
— А сам погладить не можешь? — вдруг спросила она. Голос предательски дрогнул. — Я на работу опаздываю.
В кухне повисла тишина. Пашка оторвался от экрана, Мишка замер с ложкой во рту. Сергей медленно повернул голову.
— Чё? Ты не заболела, мать? Женская работа — очаг хранить. А моё дело — деньги зарабатывать. И вообще, чё ты начинаешь с утра пораньше? Настроение только портишь.
Наталья промолчала. Спорить было бесполезно. Она быстро погладила рубашку, собрала детей в школу, сунула им в рюкзаки яблоки и выскочила из дома, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
***
На работе было легче. Здесь её ценили. Наталья Ивановна работала бухгалтером в небольшой фирме. Цифры ее всегда успокаивали.
— Ивановна, ты чего такая смурная? — в кабинет заглянула Вера, начальник отдела кадров.
Вера была женщиной-фейерверком. Яркая помада, звонкий смех и абсолютная уверенность в том, что жизнь прекрасна, если правильно подобрать туфли.
— Да так, Вер… Накопилось, — вздохнула Наталья, отодвигая отчет.
Вера плюхнулась на стул напротив, закинула ногу на ногу.
— Опять твои мужики нервы мотают? Слушай, я не понимаю. Ты у нас баба видная, умная. Зачем ты из себя ломовую лошадь строишь?
— Куда деваться-то? — Наталья потерла виски. — Сына нет… Внуки на мне. Невестка-то, сама знаешь, уехала устраивать личную жизнь, как только горе случилось. А Серёжа… он как третий ребенок. Только капризный и с претензиями.
— «Серёжа», — передразнила Вера. — Твой Серёжа на шею тебе сел и ножки свесил. А ты везешь. Знаешь, что с лошадьми делают, когда они падают?
— Что?
— Пристреливают. Фигурально выражаясь. Наташ, тебе сорок девять! А выглядишь ты так, будто тебе все сто и ты лично строила БАМ. Тебе отдохнуть надо. В санаторий бы. Или просто… заболеть.
— Заболеть? — Наталья грустно усмехнулась. — Кто ж мне даст? Там же всё рухнет. Они ж без меня носки найти не могут.
— Вот и пусть ищут! — Вера стукнула ладонью по столу. — Пусть поймут, каково это! А то привыкли: скатерть-самобранка накрыта, пыль сама исчезает. Ты их разбаловала, подруга. Ох, как разбаловала.
Разговор с Верой засел в голове занозой. Весь день Наталья думала: а что, если правда? Просто лечь и лежать. Смотреть в белый потолок больничной палаты, где тихо, пахнет хлоркой, и никто не требует котлет.
***
Домой она возвращалась с тяжелым сердцем. Сумки оттягивали руки — молоко, картошка, порошок. Лифт, как назло, не работал, пришлось тащиться на шестой этаж пешком.
Дверь открыл Пашка.
— Ба, ты чё так долго? Есть охота! — крикнул он и убежал обратно в комнату, к компьютеру.
В коридоре валялись кроссовки мужа — один здесь, другой там. Куртка брошена на пуфик. Из зала доносился голос спортивного комментатора и звон бокалов.
Наталья прошла на кухню, поставила сумки на пол. Спину прострелило так, что потемнело в глазах. Она охнула, схватилась за край стола.
В дверях появился Сергей. Лицо красное, довольное — видимо, уже принял «на грудь».
— О, явилась не запылилась. Мы тут с соседом футбол смотрим. Сообрази нам закуски по-быстрому, а? Огурчики там, колбаску порежь.
Наталья медленно выпрямилась. Перед глазами плыли цветные круги.
— Серёжа… Я устала. Я не могу.
Муж удивленно поднял брови.
— Чё начинается-то? Устала она. Все работают. Я тоже на заводе не прохлаждаюсь. Давай, не бурчи. Пять минут делов.
— Нет, — тихо сказала она.
— Чё «нет»? — Сергей шагнул к ней, и от него пахнуло перегаром. — Ты давай характер не показывай. Я мужик в доме или кто? Посуда в раковине горой, пол не мыт, а она стоит, губы дует!
И тут что-то внутри Натальи оборвалось. Словно лопнула тугая пружина, которая держала её все эти годы.
— Да пошел ты… — прошептала она.
— Чего?! — Сергей аж поперхнулся. — Ты как с мужем разговариваешь? Совсем берега попутала?
— Я сказала: готовь сам! — вдруг закричала она так, что в зале стих телевизор. — Сам мой, сам убирай! Я тебе не прислуга! Я человек! Я живой человек, слышишь ты, пень старый?!
В глазах потемнело окончательно. Пол качнулся, уходя из-под ног. Последнее, что она слышала — испуганный крик Мишки: «Баба!». А потом наступила спасительная темнота.
***
Очнулась Наталья Ивановна от тишины. И от запаха лекарств. Она открыла глаза. Белый потолок. Капельница. Рядом на стуле сидит Вера, листает журнал.
— Вер… — язык ворочался с трудом.
Подруга тут же подскочила.
— Очнулась! Ну слава богу. Напугала ты нас, мать. Гипертонический криз. Врачи сказали — еще бы чуть-чуть, и инсульт мог шарахнуть.
Наталья попыталась приподняться, но Вера мягко уложила её обратно.
— Лежи. Тебе прописан полный покой. Минимум две недели.
— Две недели? — ужаснулась Наталья. — А как же они там? Пашка, Мишка… Серёжа?
— А вот так, — злорадно усмехнулась Вера. — Пусть выживают. Естественный отбор, дорогая моя. Я им позвонила, сказала, что тебя в реанимацию увезли. Немного приврала для эффекта, каюсь… Видела бы ты их лица… Ну, по телефону не видно, но слышно было, как у твоего благоверного челюсть отпала.
— Вер, ну нельзя так… Они ж пропадут.
— Не пропадут. Жрать захотят — научатся макароны варить. Ты о себе думай. О себе!
Первые три дня в больнице прошли как в раю. Наталья спала, читала книги, которые Вера притащила целую стопку, и просто смотрела в окно на желтеющие клены. Никто не дергал. Никто не требовал.
Телефон она отключила по совету Веры. «Пусть поварятся в собственном соку», — сказала та.
А дома в это время творился настоящий апокалипсис. В первый вечер Сергей попытался пожарить картошку. Он делал это раз в пять лет, по великим праздникам, и всегда под чутким руководством жены. Сейчас руководства не было. Картошка сгорела снаружи, оставшись сырой внутри, а кухня наполнилась едким дымом.
— Дед, ну ты чё, совсем готовить не умеешь? — скривился Пашка, ковыряя вилкой черные угольки. — Это ж есть невозможно.
— Ешь давай! — рявкнул Сергей, хотя сам с трудом прожевывал стряпню. — Ишь, баре какие. Не нравится — сам готовь.
— Я пельмени сварю, — буркнул внук и полез в морозилку.
Пельменей не оказалось. Наталья не успела купить.
На второй день закончились чистые носки и рубашки. Мишка ревел, потому что не мог найти форму для физкультуры.
— Деда! Где моя белая футболка?
— Да откуда я знаю?! — орал Сергей, роясь в шкафу и выкидывая оттуда ворох белья. — У бабки своей спроси… Тьфу ты, в больнице она.
В квартире царил хаос. Грязная посуда высилась в раковине Пизанской башней, на полу валялись крошки, фантики и какие-то детали от конструктора. Кот Барсик орал дурным голосом, требуя еды, потому что сухой корм закончился, а давать ему колбасу Сергей пожалел.
Вечером третьего дня Сергей сидел на кухне перед пустой тарелкой. «Пенного» не хотелось. Хотелось борща. Наваристого, красного, со сметанкой. И чтобы чисто было. И тихо. Он посмотрел на свои руки. Грубые, мозолистые. Он же не безрукий. Всю жизнь на заводе. А дома… Почему он решил, что дома всё делается само собой?
В проеме двери появился Пашка.
— Дед.
— Чё тебе?
— Там Мишка… у него температура вроде. Горячий он.
Сергей подскочил так, что табуретка с грохотом упала.
— Как температура? Сколько?
— Не знаю. Градусник где?
Они искали градусник полчаса. Перерыли всю аптечку, в которой черт ногу сломит. Нашли. Тридцать восемь и пять.
Мишка лежал на диване, маленький, несчастный, с красными щеками.
— Деда… Где баба Наташа? Я к ней хочу… — хныкал он.
Сергей сел рядом, неловко погладил внука по горячему лбу. В груди что-то сжалось, больно и остро. Страх. Обычный человеческий страх. А что, если она не вернется? Что, если сердце не выдержит? Он же её загнал. Своими придирками, своим равнодушием.
— Тихо, Мишутка, тихо. Баба лечится. Скоро придет. Мы ей завтра позвоним. А сейчас давай… это… чаю с малиной?
— Нету малины, — шмыгнул носом Пашка. — Бабушка варенье в кладовку убрала, на верхнюю полку.
— Достанем! — Сергей решительно встал. — Паша, тащи стул. Будем лечить брата. И… это… прибраться надо бы. А то мать придет, а у нас свинарник. Стыдно.
***
Наталья включила телефон на пятый день. Сразу посыпались сообщения о пропущенных вызовах. Пятьдесят штук. От мужа. Телефон тут же зазвонил, словно ждал этого момента.
— Алло? — осторожно сказала она.
— Наташа! Наташенька! — голос Сергея звучал хрипло и как-то жалко. — Ты как там, родная? Живая? Врачи что говорят?
— Живая, Серёж. Лечат.
— Слава богу… Слушай, мы тут это… Мишка приболел немного, но мы справились! Я малину нашел, чаем отпоил, температура спала. Пашка в магазин сходил, макарон купили, сосисок. Посуду я помыл… ну, почти всю.
Наталья слушала и не верила своим ушам. Сергей отчитывался? Оправдывался?
— Наташ… ты прости меня, дурака старого, — вдруг сказал он, и голос его дрогнул. — Я ж не думал… Я ж привык, что ты двужильная. А ты вон оно как… Я тут посмотрел, сколько всего ты делаешь. Это ж с ума сойти можно. Я за три дня чуть не чокнулся.
— Понял наконец? — тихо спросила она.
— Понял. Клянусь, понял. Ты только возвращайся. Мы тебя ждем. Без тебя дом не дом, а сарай какой-то. Мы завтра придем? Можно?
— Приходите. В приемные часы. С четырех до шести.
На следующий день они явились полным составом. Сергей был в неглаженой рубашке — видимо, утюг ей так и не покорился, но чисто выбритый и с букетом каких-то растрепанных астр. Пашка тащил пакет с яблоками. Мишка, бледный после болезни, прижимал к груди рисунок.
Они вошли в холл больницы, озираясь, как потерянные щенки. Увидели Наталью, которая вышла к ним в больничном халате, и замерли.
— Бабуля! — Мишка сорвался с места первым, уткнулся носом ей в живот. — Я скучал! Дед суп варил, он невкусный! Твой лучше!
Наталья погладила его по голове, чувствуя, как оттаивает лед внутри.
Сергей подошел, неловко сунул ей цветы.
— Вот. Это тебе. С рынка, у бабки купил, свежие.
Он посмотрел на неё виноватым взглядом побитой собаки.
— Нат… Ты простишь нас? Мы ж не со зла. Мы просто… олухи.
— Олухи и есть, — вздохнула она, принимая цветы. — Как вы там? Дом не спалили?
— Не спалили, — вступил в разговор Пашка. — Но стиралка странно гудит. Дед туда мои кеды засунул стирать, а они тяжелые.
— Кеды?! — ахнула Наталья. — В стиралку?
— Да нормально всё! — поспешно перебил Сергей, метнув на внука грозный взгляд. — Погудела и перестала. Нат, мы тут посовещались… Короче, график составили.
— Какой график?
Сергей вытащил из кармана мятый листок в клеточку.
— Вот. Дежурства по кухне. Пашка посуду моет по четным, я по нечетным. Мишка пыль вытирает. Магазин — на мне, я список буду брать. А готовка… ну, тут уж без тебя никак, сама понимаешь. Но картошку чистить я буду. И пылесосить.
Наталья смотрела на кривые строчки, написанные рукой мужа, и не могла сдержать улыбки. Смешные. Нелепые. Но родные.
— А «пенное»? — спросила она с прищуром.
Сергей махнул рукой.
— Да ну его. От него только живот растет и лень. Я лучше с Пашкой на турники схожу. Вон, пузо отрастил, стыдно перед пацанами.
— Правда? — не поверила Наталья.
— Честное пионерское! — Сергей приложил руку к сердцу. — Ты только не болей, Натусь. Возвращайся. Плохо нам без тебя. Пусто.
***
Выписали её через неделю. Наталья входила в квартиру с опаской, ожидая увидеть руины. Но дома было относительно чисто. Да, шторы висели криво, а на кухне пахло пригоревшим молоком, но горы посуды не было, и пыль не летала клубами. На столе стоял торт. Магазинный, самый простой, но с трогательной надписью кремом (явно самодельной): «С возвращением, баба!»
Сергей встретил её в фартуке.
— Проходи, хозяйка. Ужин почти готов. Макароны по-флотски. Мяса, правда, маловато, но зато с душой.
Он помог ей снять пальто, бережно повесил его на вешалку.
— Устала? Может, приляжешь?
— Нет, Серёж. Я с вами хочу.
Они сидели за столом, пили чай с тортом. Мишка рассказывал про школу, Пашка даже отложил телефон и шутил. Сергей ухаживал, подливал чай, подкладывал куски торта.
— Знаешь, Нат, — сказал он вдруг, когда дети убежали в комнату. — Я тут подумал… А давай в воскресенье на рыбалку махнем? Все вместе. Пацанов возьмем, удочки. Ты на берегу посидишь, воздухом подышишь, книжку почитаешь. А мы ухи наварим.
Наталья посмотрела на мужа. В его глазах больше не было того равнодушного, стеклянного выражения. Там была забота. Неуклюжая, немного грубоватая, но искренняя.
— На рыбалку? — переспросила она. — А комары?
— А мы мазью намажемся! И костер разведем! — горячо заверил Сергей. — Тебе понравится. Тишина, речка… И никакой готовки, обещаю. Я сам. Всё сам.
Наталья улыбнулась и накрыла его руку своей.
— Хорошо, Серёж. Поехали на рыбалку.
Она понимала, что идиллия не будет вечной. Что будут еще и споры, и лень, и разбросанные носки. Но что-то главное изменилось. Они увидели в ней человека. А Сергей… Сергей вспомнил, что он муж, а не капризный квартирант.
И, кажется, помирать пока было рано. Жизнь, хоть и сложная, всё-таки начинала налаживаться.
— Чай еще будешь? — спросил Сергей.
— Буду. Только с бергамотом.
— Понял. Сейчас найду. Где он там у нас…
Он полез в шкафчик, гремя банками, и Наталья впервые за долгое время почувствовала себя просто женщиной, а не домработницей. И это было чертовски приятно.
