Марина прижала телефон к уху так сильно, что побелели костяшки пальцев.
— Говорю же, нас ограбили! Квартиру вычистили подчистую! — голос матери Кирилла дрожал от возмущения. — Ювелирку мою, деньги, даже телевизор сняли! Полиция приезжала, протокол составили. Нам теперь негде жить, понимаешь? Всё разворотили!
Первой мыслью было — как же так, бедная Людмила Фёдоровна. Вторая мысль пришла секундой позже и ударила в висок: а почему она звонит ей, а не сыну?
— Людмила Фёдоровна, это ужасно, конечно, но Кирилл на работе сейчас, может, вы ему позвоните? Я не совсем понимаю, чем могу помочь…
— Марина, милая, ты же умная девочка. Мы с отцом сейчас без крыши над головой остались. Нам надо переночевать пару дней, пока страховую оформим и квартиру в порядок приведём. Кирилл уже всё знает, он разрешил. Мы через час у вас будем.
Телефон издал короткие гудки. Разговор был окончен.
Марина опустила руку. Через час. Даже не спросили. Просто поставили перед фактом. Она посмотрела на часы — половина четвертого дня. Кирилл вернётся не раньше семи. Значит, она встретит родителей мужа одна, улыбнётся, впустит, разместит, напоит чаем. А потом, когда муж придёт, они спокойно обсудят ситуацию. Так всегда было в их семье — сначала действие, потом обсуждение. И действие всегда инициировала его мать.
Она прошла в спальню и критически осмотрела небольшую двухкомнатную квартиру. Комната родителей была занята их вещами, кроватью, шкафом. Гостиная служила одновременно столовой и местом, где они с Кириллом проводили вечера. Диван там был, но старый, неудобный. Спать на нём больше двух ночей подряд — испытание. Марина вздохнула и начала готовиться к приезду.
Людмила Фёдоровна и Виктор Степанович приехали ровно через час, как и обещали. С ними было три огромных сумки, набитых одеждой, и чемодан. Виктор Степанович был молчалив, как всегда. Он кивнул Марине, прошёл в глубь квартиры и сел в кресло у окна, уткнувшись в газету. А Людмила Фёдоровна развернула бурную деятельность.
— Маринушка, родная, спасибо, что приютили! — она прижала невестку к груди так крепко, что та едва не задохнулась от удушливого облака духов. — Я знала, что ты нас не бросишь! Мы тут ненадолго, дня на три-четыре, максимум неделю. Страховая же работает медленно, сама знаешь.
Марина молча улыбнулась. Три-четыре дня. Неделя. Эти сроки звучали как приговор.
— Конечно, Людмила Фёдоровна. Размещайтесь. Мы с Кириллом будем спать в гостиной на диване, а вы — в нашей спальне. Там удобнее.
— Ой, да что ты, милая! Мы на диване как-нибудь! — театрально всплеснула руками женщина, но её взгляд уже скользил по комнатам, оценивая, где что лежит.
Марина знала, что это лишь формальность. Через десять минут Людмила Фёдоровна уже тащила свои сумки в спальню, причитая, что «старым костям на диване не выспаться» и что «молодым полезно на жёстком».
Кирилл вернулся около восьми вечера. Увидев родителей, он виновато улыбнулся Марине, но ничего не сказал. Просто молча прошёл в ванную, потом переоделся и сел ужинать. За столом Людмила Фёдоровна в красках описывала ужасы ограбления, приукрашивая детали и всхлипывая в платок. Виктор Степанович кивал, подтверждая. Кирилл слушал, участливо хмурился и утешал мать. Марина молчала. Она чувствовала, что если сейчас откроет рот, то скажет что-то, о чём пожалеет.
На следующее утро Марина проснулась с затёкшей шеей. Диван был жёстким и узким, Кирилл всю ночь ворочался, пытаясь устроиться поудобнее. Когда она вышла на кухню, Людмила Фёдоровна уже хозяйничала у плиты, жарила яичницу. Виктор Степанович сидел за столом и читал газету.
— Доброе утро, Марина! Я вам завтрак приготовила, кушайте, пока горячее! — радостно объявила женщина.
Марина хотела было сказать, что она не ест по утрам жареное, но промолчала. Кирилл уже сидел за столом и с аппетитом уплетал яичницу. Она села рядом, взяла чашку чая и пыталась проснуться.
— Маринушка, ты сегодня на работу? — спросила Людмила Фёдоровна.
— Да, через час выхожу.
— А мы тут пока приберёмся немного, ладно? У вас тут пыль на шкафах, я вчера заметила. И ковёр надо бы пропылесосить.
Марина почувствовала, как внутри начинает закипать что-то горячее и неприятное. Она убиралась в квартире два дня назад. Никакой пыли не было.
— Не нужно, Людмила Фёдоровна. Я сама всё сделаю в выходные.
— Да что ты, милая! Мы же всё равно сидим без дела. Нам не сложно.
Марина посмотрела на мужа, ожидая поддержки. Но Кирилл лишь пожал плечами и продолжил есть. Она допила чай и ушла на работу.
Когда она вернулась вечером, квартира встретила её запахом чужого парфюма и незнакомых средств для уборки. Вещи на полках были переставлены. Её косметика на туалетном столике лежала не так, как она оставляла. Людмила Фёдоровна с гордостью провела невестку по комнатам, показывая, как она всё вымыла и разложила «по удобству».
— Видишь, Марина, я твои крема все собрала в одну коробочку, так компактнее! А книги на полке расставила по цвету, красиво же!
Марина смотрела на свои вещи, до которых дотронулись чужие руки, и чувствовала, как внутри всё сжимается в тугой узел. Но она снова промолчала. Кирилл пришёл позже и был в восторге от маминых стараний.
Дни шли. Три дня превратились в неделю. Неделя плавно перетекла во вторую. Людмила Фёдоровна уже не просто гостила — она обосновалась. Она готовила завтраки и ужины, критикуя при этом то, как Марина солит суп или режет овощи. Она делала замечания, когда невестка поздно возвращалась с работы. Она переставляла мебель в гостиной, объясняя, что «так правильнее по фэншую». Виктор Степанович молча читал газеты и смотрел телевизор, не вмешиваясь ни во что.
А Кирилл… Кирилл молчал. Он приходил с работы уставший, ужинал, благодарил мать за заботу и ложился спать. На робкие попытки Марины обсудить, когда же родители съедут, он отвечал уклончиво: «Ну, им же пока некуда. Страховая тянет. Потерпим ещё немного». Немного растягивалось, как резиновая жвачка.
Однажды вечером Марина пришла домой и обнаружила, что её любимая ваза, подарок от бабушки, стоит теперь не на комоде, а на антресолях. Вместо неё на комоде красовалась безвкусная керамическая статуэтка в виде кота, явно принадлежавшая Людмиле Фёдоровне.
— Людмила Фёдоровна, где моя ваза? — спросила Марина, стараясь сохранять спокойствие.
— А, эта синяя? Я её убрала, она тут не вписывается в интерьер. Зато посмотри, какой котик! Я его из дома привезла, он счастье в дом приносит!
Марина почувствовала, как внутри рвётся последняя тонкая нить терпения.
— Это МОЯ ваза. В МОЕЙ квартире. И она будет стоять там, где Я хочу.
Людмила Фёдоровна вскинула брови, изображая удивление и обиду.
— Ой, Мариночка, ну что ты так! Я же не со зла! Просто хотела красоту навести!
— Красоту в чужой квартире не наводят без спроса!
Кирилл, который в этот момент выходил из ванной, услышал повышенные голоса и поспешил на кухню.
— Что случилось? — он посмотрел на жену, потом на мать.
— Кирилл, объясни жене, что я просто хотела помочь! — всхлипнула Людмила Фёдоровна, мгновенно превратившись в жертву. — Я убиралась, старалась, а она на меня кричит из-за какой-то вазочки!
— Марина, ну что ты? Мама же не нарочно, — миролюбиво начал Кирилл.
И тут что-то внутри Марины взорвалось.
— Не нарочно?! Кирилл, твоя мать живёт у нас уже две недели! Она командует на моей кухне, переставляет мои вещи, лезет в мою жизнь! Я сплю на диване в собственной квартире! Когда это кончится?!
Кирилл растерялся. Он посмотрел на мать, которая всхлипывала в платок, потом на жену, лицо которой исказилось от накопившейся боли.
— Ну, Марин… они же скоро съедут. Потерпи ещё чуть-чуть.
— Чуть-чуть?! Ты это говоришь уже две недели! А твоя мать даже не думает съезжать! Она обустроилась тут, как будто это её квартира!
Людмила Фёдоровна перестала всхлипывать и выпрямилась. Её лицо стало жёстким.
— Марина, я не позволю так с собой разговаривать! Я — мать Кирилла! И если он пригласил нас пожить, значит, имел на то право!
— Он не спросил меня! — выкрикнула Марина. — Он просто поставил меня перед фактом!
Кирилл встал между ними, пытаясь погасить конфликт.
— Марин, успокойся. Это же моя мама. Она в беде, мы не можем её выгнать на улицу.
— Я не прошу выгонять! Я прошу назвать конкретную дату, когда они съедут! Хоть какую-то определённость!
Людмила Фёдоровна встала и направилась в спальню, громко всхлипывая и бормоча себе под нос что-то про неблагодарность и чёрствость. Виктор Степанович поднялся следом за ней, не сказав ни слова. Дверь спальни закрылась. Кирилл и Марина остались одни на кухне.
— Ты довольна? — тихо спросил Кирилл. — Мама плачет.
Марина посмотрела на мужа долгим взглядом.
— А то, что я две недели плачу по ночам на диване, тебя не волнует?
Он не ответил. Просто развернулся и ушёл в гостиную, включил телевизор погромче. Марина осталась на кухне одна. Она смотрела на керамического кота на комоде и понимала, что если не остановит это сейчас, то останется жить чужой жизнью в собственной квартире.
На следующее утро, когда Кирилл ушёл на работу, Марина вышла на кухню. Людмила Фёдоровна, как обычно, стояла у плиты, жарила что-то на сковороде. Виктор Степанович читал газету. Марина подошла к столу и положила перед ними листок бумаги.
— Это адрес гостиницы в трёх кварталах отсюда. И телефон агентства, которое сдаёт квартиры посуточно. Цены разумные, районы приличные. Выбирайте.
Людмила Фёдоровна медленно повернулась от плиты. На её лице застыло выражение недоумения, которое быстро сменилось возмущением.
— Что это значит?
— Это значит, что вы съезжаете. Сегодня. Максимум завтра утром.
— Как ты смеешь?! — голос женщины взлетел на октаву. — Мы — родители Кирилла! Мы в беде! А ты выгоняешь нас на улицу?!
— Я не выгоняю. Я прошу освободить мою квартиру, в которой вы живёте уже две недели без всякого срока окончания. Страховая давно всё оформила, вы мне сами об этом рассказывали три дня назад. Вы можете вернуться к себе.
Людмила Фёдоровна побагровела.
— Я позвоню Кириллу! Мы посмотрим, что он скажет!
— Звоните, — спокойно ответила Марина. — И передайте ему, что если он не поддержит меня в этом, то я съеду сама. Ему выбирать — жить со мной или с мамой.
Это был ультиматум. Чёткий, жёсткий, бескомпромиссный. Людмила Фёдоровна схватила телефон и умчалась в спальню. Марина осталась на кухне, чувствуя, как колотится сердце. Она сделала это. Впервые за две недели она обозначила границу, за которую нельзя переступать.
Кирилл примчался домой через полтора часа. Его лицо было бледным и растерянным. Мать встретила его в коридоре, всхлипывая и тыча пальцем в сторону кухни, где сидела Марина.
— Сынок, она нас выгоняет! Твою мать, которая тебя вырастила, кормила, ночей не спала! Вот она, твоя жена!
Кирилл медленно прошёл в кухню. Сел напротив Марины. Долго молчал, разглядывая свои руки.
— Марин… это же моя мама.
— Я знаю. И я не против, чтобы она иногда приезжала в гости. Но она не может жить здесь постоянно, управлять нашей жизнью и переставлять мои вещи.
— Ну, она просто хотела помочь…
— Кирилл, послушай себя. Ты каждый раз защищаешь её, а не нашу семью. Я — твоя жена. Это наша квартира. И если ты не можешь обозначить границы, то я это сделаю.
Он поднял на неё глаза. В них была растерянность, обида, но ещё и что-то другое — зарождающееся понимание.
— Что ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы ты встал и сказал своей матери, что мы благодарны ей за помощь, но теперь они возвращаются к себе. Сегодня или завтра. И что в будущем любые решения, касающиеся нашей квартиры и нашей жизни, мы принимаем вместе. Вдвоём. Без участия третьих лиц.
Кирилл молчал. Марина видела, как он борется сам с собой — между привычкой подчиняться матери и пониманием, что жена права. Минуты тянулись мучительно долго. Наконец он встал.
— Хорошо. Я поговорю с ней.
Разговор за закрытой дверью спальни длился больше часа. Марина слышала приглушённые голоса — всхлипы Людмилы Фёдоровны, низкий бас Виктора Степановича, спокойный, но твёрдый голос Кирилла. Потом наступила тишина. Дверь открылась. Людмила Фёдоровна вышла с красными глазами, но с выражением холодного достоинства на лице.
— Мы уезжаем завтра утром, — объявила она, глядя мимо Марины. — Но запомни, девочка, ты лишила Кирилла семьи. Когда-нибудь он это поймёт.
Марина не ответила. Она просто кивнула. Людмила Фёдоровна развернулась и ушла обратно в спальню, хлопнув дверью. Кирилл вышел следом. Он подошёл к жене и обнял её. Неловко, но искренне.
— Прости. Я должен был сделать это раньше.
Марина прижалась к нему, чувствуя, как с плеч сваливается тяжесть.
— Спасибо, — прошептала она.
На следующее утро Людмила Фёдоровна и Виктор Степанович собрали вещи. Они уезжали молча, с обиженным видом. Людмила Фёдоровна не попрощалась, просто прошла мимо невестки к выходу. Виктор Степанович кивнул на прощание. Дверь закрылась.
Марина и Кирилл остались вдвоём в квартире, которая внезапно показалась огромной и пустой. Марина прошла в спальню, открыла окно, впуская свежий воздух. Потом достала свою вазу с антресолей и вернула её на место, на комод. Керамического кота она аккуратно упаковала в коробку — Кирилл отвезёт его родителям позже.
Вечером они сидели на кухне вдвоём, пили чай. Кирилл рассказывал что-то про работу, Марина слушала и улыбалась. Впервые за две недели она чувствовала себя дома. В своём доме, где никто не переставит её вещи, не будет критиковать её готовку и не будет указывать, как жить.
Людмила Фёдоровна не звонила три дня. Потом позвонила, но говорила только с сыном. Холодно и формально. Марина не обижалась. Она понимала, что завоевала своё право на собственную жизнь, и это право дорогого стоило. Кирилл изменился. Он стал внимательнее, стал советоваться перед тем, как принять решение. Он научился говорить матери «нет», когда она в очередной раз пыталась навязать своё мнение по телефону.
А Марина поняла простую истину: в семье не может быть трёх главных. Либо ты защищаешь свои границы, либо тебя задавят чужими правилами. И она выбрала первое. И не жалела ни секунды.
