Кирилл влетел в квартиру — как торнадо, только не сметающий, а создающий бардак. Он даже ботинки не снял, прямиком в коридор, где громоздились коробки с плиткой и банки с краской, пахнущие так резко, что аж в горле першило. С его лица стекала злость, густая, как вчерашний масляный суп.
— Вставай и убирай! Мама не будет в свинарнике сидеть! — орал он, срываясь на визг. Голос его, обычно медовый для чужих ушей, сейчас звучал, как ржавая пила.
А «свинарник»? Это их жизнь последних четырех месяцев. Ремонт. Ремонт, который начал Кирилл, но закончить должна была Полина. Полина, которая, вообще-то, работала удаленно, пока Кирилл «занимался стратегией». И, конечно, в этом «свинарнике» уже третью неделю «сидела» его Мама, Марина Викторовна, которая приехала помогать, а на деле — контролировать и критиковать.
Кирилл стоял в проеме. Его руки тряслись от праведного гнева, но гнев этот был не его. Он был ретранслятором.
— Слышишь? Я кому сказал?! Или ты хочешь, чтобы мама опять в обморок упала, увидев твою эту грязь на полу?!
И тут — тишина. Не такая, знаете, как в библиотеке. А та, что кричит.
В прихожей, прямо у входной двери, на единственном чистом месте, которое она вчера отвоевала у цементной пыли, сидела Полина. Она была в ярко-красном пальто, в начищенных до блеска сапогах и с маленьким, но важным рюкзаком на коленях. Рядом стоял небольшой чемодан. Не отпускной, а «прощальный».
Она даже не повернула головы. Просто сидела, как памятник собственной загнанности, и смотрела на дверь. На дверь, в которую должен был войти ее муж, но вместо мужа пришел кричащий мальчик.
— Ты что, оглохла?! — Кирилл занес руку, явно собираясь схватить ее за плечо, чтобы встряхнуть ее из этой «коматозной лени».
Полина подняла руку, как дорожный инспектор. Медленно. Это движение остановило его лучше любой стены.
— Не кричи, Кир, — голос ее был ровным, невесомым. Как пепел. — Твоя мама уже ждет.
Он опешил.
— Что ждет? Ты издеваешься? Вставай! Убери это! — Он ткнул ногой в сторону ее чемодана.
— Нет, — сказала Полина, и это слово прозвучало в этой пропыленной, пропахшей ремонтом квартире, как выстрел. — Ты не понял.
Она встала. Медленно. Расправила воротник пальто. Поправила перчатки. И подошла к нему близко-близко. Настолько, что он почувствовал запах не ремонта, не усталости, а чего-то нового, острого — запаха свободы, которым она уже успела пропитаться.
— Я думала, ты пришел извиниться, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. Глаза, в которых уже давно поселилась пустота от его вечного «должна». — Но ты пришел орать. И я поняла, что поступила правильно.
Он стоял, разинув рот, не понимая. Мужчины, которые привыкли, что женщина всегда подчинится, всегда промолчит, всегда подставит вторую щеку — они самые беспомощные в момент бунта.
— Что правильно? Что ты несешь, Полина?!
Она достала из кармана ключи. Те, что символизировали ее ловушку.
— Вот. Ключи. Я только что вернулась, чтобы забрать свой последний чемодан. Переехала сегодня. Пока ты был на работе. Собрала только свое. Ничего твоего не тронула. Даже свое кресло, которое ты купил, оставила. Оно тебе нужнее. Для отдыха.
Он тупо посмотрел на ключи. Потом на чемодан. Потом на ее абсолютно спокойное лицо.
— Переехала? Куда? Ты что, обиделась? Из-за мамы? Полина, это не повод! Ты же жена!
— Вот именно. Я — жена, а не домработница. И уж точно не раб. Я устала. От твоих криков. От маминых инспекций. От этого ремонта, который меня задавил. А ты… ты выбрал не меня. Ты выбрал, чтобы мама «не сидела в свинарнике».
И тут, как будто по сигналу, послышался скрип двери. Двери, ведущей из кухни.
— Кирюшенька! Ты уже дома? Я слышу, ты тут разборки устраиваешь? — В коридор выплыла Марина Викторовна. Аккуратная, в шелковом домашнем халатике, с идеальным маникюром. Она ожидала увидеть невестку униженную и в слезах.
Но увидела она Полину. В пальто. Стоящую, как статуя Свободы, посреди этого строительного хаоса.
— Вот и мама, — кивнула Полина. — Отлично. Это очень удобно.
Она положила ключи в ладонь ошарашенному Кириллу. Он не чувствовал их веса. Он чувствовал пустоту.
— Мама, — Полина повернулась к свекрови, — вы правы. В этом доме был свинарник. Не беспокойтесь. Я ушла. Теперь вы остались один на один с вашей идеальной чистотой. Разбирайтесь сами.
Она обошла Кирилла. Взяла чемодан. Открыла входную дверь.
— Убирай! — заорал муж.
Но Полина молча открыла дверь. И вышла.
Кирилл стоял с ключами, как с горячей картошкой. Марина Викторовна, наконец, поняла, что происходит, и ее лицо начало перекашиваться от ярости.
Полина уже спускалась по лестнице. Она чувствовала себя пустой. Но эта пустота была чистой.
Прошло пять минут. И вот тут, когда Кирилл был максимально растерян, а Марина Викторовна готовилась на него наорать, входная дверь снова распахнулась. Это была не Полина.
В квартиру вошли двое крепких парней в униформе с логотипом «Чистый Дом», с ведрами и швабрами.
— Извините, — сказал старший, оглядывая строительный хаос. — Квартира Полины? Мы по заказу. Генеральная уборка. Начинаем, как договаривались.
Марина Викторовна взвилась, как кобра.
— Какая уборка?! Вы кто такие?! Мы ничего не заказывали! У нас тут ремонт, а не бордель! Вон!
Она бросилась к двери, пытаясь вытолкать парней, которые спокойно держали свои ведра.
Дверь открыла не Полина. Ее открыла бригада клининга, которую Полина наняла, чтобы показать: ее руки для уборки этого свинарника больше не предназначены.
Кирилл стоял с ключами в руке и смотрел, как его мать в драгоценном халате устраивает потасовку с наемными рабочими, которых вызвала его жена. Он чувствовал себя абсолютно уничтоженным.
Кирилл стоял посреди коридора. С ключами в руке, которые теперь были просто куском металла, а не символом семьи. Марина Викторовна, его мать, застыла, как соляной столб. Ее идеальный маникюр нервно подрагивал.
— Кирюша! Что это было?! — зашипела она, наконец. — Куда она убежала? Как она посмела?! Кто ей разрешил?!
— Мама, тише! — Он отбросил ключи на коробку. — Она… она сказала, что переехала.
— Переехала?! Да куда она, эта белоручка, могла переехать?! Денег у нее нет! Работу свою удаленную она на коленке делает! — Марина Викторовна была уверена, что Полина спрячется у какой-нибудь подружки, а через день приползет обратно, прося прощения.
Но Полина не приползла.
Кирилл пытался звонить. Слал СМС. Сообщений было тридцать, не меньше. Сначала злые: «Вернись немедленно!», потом жалобные: «Полина, нам нужно поговорить!», и, наконец, угрожающие: «Я объявлю тебя в розыск!».
В ответ — молчание.
На третий день Марина Викторовна победно заявила:
— Вот видишь, Кирюша? Три дня молчания. Это не побег, это истерика! Она просто наказала нас! Скоро вернется, куда она денется? Но теперь — только на моих условиях! Пусть сначала вымоет кухню, чтобы впредь знала, как себя вести!
Но в тот же день Кирилл получил первый удар.
Он работал в строительной фирме. У него был супер-проект — строительство коттеджного поселка, его личная золотая жила. Он вложил туда все свои сбережения и даже тайком взял кредит, о котором Полина не знала.
Удар пришел оттуда, откуда его не ждали. От администрации.
Его проект, который уже получил все разрешения, внезапно остановили. Сначала мелкие придирки по документам. Потом — серьезные проверки. А затем — заморозка счетов.
Кирилл метался, как раненый зверь.
— Да что происходит?! У нас же все было схвачено! Кто?! Кто нас завалил?!
Он и подумать не мог, что это Полина. Точнее, ее мать.
Полина, уходя, не пошла к подружке. Она поехала в стеклянный небоскреб, где на верхнем этаже сидела ее мать — Людмила Григорьевна. Женщина, которую в бизнес-кругах знали как «Снежную Королеву». Она была абсолютно равнодушна к эмоциям, но фанатично предана своим детям. И вот эта Королева увидела, что ее единственную дочь унижают.
— Грязно, говоришь? — Людмила Григорьевна посмотрела на Полину через дорогую оправу. — Он кричит на тебя и заставляет убирать для его матери?
— Он просто… просто сорвался, мам.
— Сорвался? — мать усмехнулась. Холодно. — Заставить жену убирать свинарник — это не срыв. Это система унижения.
Людмила Григорьевна не стала утешать. Она стала действовать.
— Мне нужен список всех его инвестиций и связей. — Она нажала кнопку на интеркоме. — И найдите мне самого дотошного аудитора, который любит копать в строительстве.
Полина не просила мстить. Но мать действовала по своему закону: Нельзя трогать ее детей.
И вот, когда Кирилл, разбитый и финансово истекающий кровью, пришел домой, Марина Викторовна уже ждала его.
— Кирюшенька! Ты бледный! Что с тобой?
— Мама, это катастрофа! Наш проект… его закрыли! Меня отстранили! Я не понимаю, кто это сделал!
Марина Викторовна, которая уже три дня злилась на уход невестки, немедленно перевела разговор на привычный предмет гнева.
— Да это все твоя Полина, наверное! Не о ней думай! Забудь ты про эту бабу! Это мелочи! Ты мне скажи, как нам спасать проект?!
И тут раздался телефонный звонок. Кирилл поднял трубку.
— Алло?
На другом конце провода послышался ровный, стальной, очень знакомый голос.
— Здравствуйте, Кирилл. Это Людмила Григорьевна. Мать Полины.
Кирилл онемел. Он почувствовал, как вся кровь отхлынула от его лица.
— Не нужно ее искать. Полина у меня. И она не вернется. — Голос был как удар молота по наковальне. — А звоню я вот зачем. Мне стало интересно проверить, как обстоят дела у человека, который так требователен к чистоте.
Марина Викторовна, чувствуя неладное, придвинулась.
— Что вы хотите?! — Кирилл рухнул на диван.
— Я? Я хочу, чтобы моя дочь выспалась и улыбнулась. А ты… ты должен наконец осознать. — И вот тут прозвучал самый сильный удар. — Ты должен Полине. Ты, Кирилл, должен ей два миллиона рублей, которые были ее личными накоплениями, и которые ты без ее ведома, вложил в этот свой прогоревший проект.
Марина Викторовна ахнула.
— Что?! Какие деньги?!
— Выбирай, Кирилл, — закончила Людмила Григорьевна, — либо ты сразу продаешь свою дачу, чтобы вернуть ей эти деньги. Либо… либо ты снова увидишь, как я работаю. И поверь, это будет гораздо грязнее любого свинарника.
Связь оборвалась.
Кирилл сидел, белый, как стена. Его мужской мир, где он был хозяином, рухнул. И разрушила его не униженная жена, а ее расчетливая мать, Людмила Григорьевна. Она ударила зятя туда, где он был самым слабым — в деньги.
— Какие два миллиона?! — закричала Марина Викторовна, хватая сына за плечо. — Ты взял ее деньги?!
Кирилл смотрел на облупившийся потолок. Он понял, что не просто потерял жену. Теперь он потерял все. И это было только начало.
***
Квартира стала тихой. С гробовой тишиной. Но не потому, что кто-то наконец закончил ремонт. А потому, что вся энергия, которая тут кипела, ушла вместе с Полиной.
Кирилл сидел, ссутулившись, на краешке дивана, который так и не успели отодвинуть от стены. Его мать, Марина Викторовна, не заставляла его убирать. Теперь она орала на него. Кричала, что это он виноват.
— Твоя слабость! Твоя беспомощность! — ее голос срывался на визг. — Как ты мог взять ее деньги?! Два миллиона! На кой черт нам теперь твой проклятый ремонт?! У тебя же была жена!
Она, конечно, не помнила, как сама унижала Полину. Не помнила, что она была причиной, почему Кирилл орал про «свинарник». Нет. Ее память удобно стерла эти детали. Виноват — только сын. Он же мужчина, должен был удержать жену!
— Это все ее мать! Эта Снежная Королева! — блеял Кирилл, как брошенный козленок. Он не мог понять, как его простая семейная драма превратилась в бизнес-катастрофу.
— Да какая разница?! Ты теперь нищий! А я? Я должна жить с тобой в этом хаосе?!
Вот и все. Маска заботливой матери слетела. Осталась только алчность и эгоизм.
А в это время Полина была высоко. Над облаками. Она сидела в самолете, который мчал ее навстречу ветру и солнцу. В Азию. В маленький городок на берегу океана, куда она мечтала сбежать, когда ей было семнадцать. Кирилл всегда говорил: «Там грязно и опасно. Сиди дома, деловая».
Но теперь у нее было два миллиона. Те самые, что Кириллу пришлось вернуть ей после того, как его мать продала дачу. Это были ее деньги, которые она забрала с боем. Они были топливом для ее нового старта.
Полина выключила режим полета на телефоне, когда самолет приземлился. Теплый, влажный воздух обнял ее. Она вдохнула его полной грудью. Никакого запаха краски и цементной пыли. Только океан.
Она зашла в кафе у пляжа. Заказала первый за много месяцев, настоящий, не вымученный кофе. Достала телефон. Номер Кирилла. Она сохранила его, чтобы сделать этот последний шаг.
Ее пальцы дрогнули. Но не от страха. А от абсолютной решимости.
Она напечатала одно сообщение. Короткое. Жесткое. Финальное.
«Твой свинарник — не моя проблема. Моя жизнь — моя. Прощай».
А следом она прикрепила фотографию. Сэлфи. На фоне бирюзового океана. Солнце било ей в глаза, но она улыбалась. Улыбалась так, как не улыбалась три года. Ее улыбка была яркой, свободной, невесомой.
Полина нажала «Отправить». И тут же заблокировала его номер. Навсегда.
***
Телефон Кирилла, брошенный на коробку с плиткой, пиликнул.
Он взял его. Увидел ее имя. Сердце сжалось. Кирилл ждал мольбы о прощении. Ждал, что она скажет, где она.
Затем он прочитал.
«Твой свинарник — не моя проблема. Моя жизнь — моя. Прощай».
А потом он увидел фото. Океан. Солнце. И ее лицо. Не заплаканное, не усталое. А сияющее. Она была свободна. И она ему это показывала.
Марина Викторовна заглянула через его плечо. Увидела сообщение и фото.
— Что это?! Где она?! В отпуске?!
— Она… она ушла, мам. — Голос Кирилла был пустым. — И не вернется.
— Не вернется?! — заорала свекровь. — Ты что, не понимаешь, идиот?! Мы теперь на что жить будем?! Дача ушла! Твой проект рухнул! Ты нас угробил!
Кирилл опустил голову. Наконец-то он понял, что его истинная проблема — не Полина. Не пыль на полу. А его собственная зависимость и беспомощность. Он был ребенком, который умел только орать по указке. А Полина… она оказалась воином.
***
Полина закрыла телефон. Сделала еще один глоток кофе. Океан шумел. Свободно.
— Это был хороший день, — прошептала она. — Очень хороший.
Она не испытывала злости, только легкость. Полина встала с колен. В душе сбросила с себя всю грязь и окончательно вышла из «свинарника». Этот бардак теперь принадлежал Кириллу и его матери.
