— Она сказала, что Костя с семьёй уезжают на море и она останется совсем одна, — Гоша нервно теребил салфетку, глядя куда угодно, только не на жену.
— Погоди, — Оля медленно опустила ложку. — Кто останется одна?
— Мама. Ну, я же говорю, Костя уезжает, и она…
— Стоп. Стоп-стоп-стоп, — Оля подалась вперёд, вглядываясь в мужа. — Гоша, ты о чём сейчас?
Он вздохнул так, будто готовился к прыжку с парашютом.
— Я пригласил маму к нам на Новый Год. Она же моя мать. Она имеет право встретить праздник со своим сыном!
Тишина повисла в кухне так плотно, что её можно было резать ножом. Оля сидела неподвижно, и только лёгкая дрожь в пальцах выдавала бурю эмоций внутри.
— Ты. Пригласил. Юлию Анатольевну. Сюда, — она произнесла это как приговор, медленно, по слогам.
— Ну да, — Гоша попытался изобразить улыбку, но получилось больше похоже на гримасу. — Слушай, я обещаю, на этот раз всё будет по-другому. Я прослежу, чтобы…
— Гоша, — Оля перебила его так резко, что он вздрогнул. — Три года назад. Ты помнишь, что было три года назад?
— Оль, ну зачем ворошить прошлое…
— Помнишь?! — её голос стал громче.
Гоша втянул голову в плечи.
— Помню. Но это же было давно. Она же не специально. Просто у неё тогда настроение было плохое, она понервничала…
— Понервничала, — Оля встала из-за стола. — Твоя мать сказала мне прямым текстом, что я бездарная хозяйка. Что она не понимает, как ты на мне вообще женился. Что любая другая девушка была бы лучше. Это ты называешь «понервничала»?
— Она не это имела в виду…
— А что она имела в виду, Гоша? — Оля прислонилась к холодильнику, скрестив руки на груди. — Когда она весь вечер язвила по поводу моих салатов? Когда сказала Косте при всех, что жаль, что младший сын не нашёл себе такую же хорошую жену, как он?
— Оль, прости, — Гоша наконец поднял на неё глаза. Они были виноватыми, несчастными. — Но я не мог отказать. Она так плакала в трубку. Говорила, что все её бросили, что даже родные сыновья теперь чужие…
— Манипулирует она тобой, — Оля покачала головой. — Всю жизнь манипулирует. И ты каждый раз ведёшься.
— Она моя мать!
— А я твоя жена! Или это уже не важно?
Гоша открыл рот, чтобы что-то ответить, но Оля подняла руку.
— Ты уже дал ей слово?
— Ну… да.
— Понятно, — она развернулась к окну, глядя на вечерние огни города. — Значит, выбор уже сделан.
— Какой выбор? Оль, не надо устраивать из этого трагедию…
— Ты выбрал её. Опять. Не спросив меня. Не посоветовавшись. Просто взял и решил.
— Это же всего один день! Один вечер! Неужели ты не можешь потерпеть ради меня?
Оля резко обернулась. В её глазах плескалась обида, смешанная с яростью.
— Потерпеть? Гоша, я пять лет терплю! Пять лет твоя мать при каждой встрече находит способ меня унизить. То я не так одеваюсь, то работа у меня никудышная, то готовить не умею. И каждый раз ты молчишь!
— Я не молчу…
— Молчишь! — голос Оли сорвался на крик. — Ты ни разу, слышишь, ни разу за пять лет не встал на мою защиту! Ты каждый раз киваешь, соглашаешься с ней, а потом приходишь ко мне и просишь прощения. «Ты же понимаешь, она пожилая. Она такая. Это её характер». Я устала, Гоша!
Он встал, попытался подойти к ней, но Оля отступила.
— Не надо. Просто ответь мне на один вопрос. Почему Костя уезжает?
— Что?
— Твой брат. Почему он увозит семью на море именно на Новый Год? Может, у него тоже есть причины не хотеть встречаться с вашей мамой?
Гоша растерялся.
— Ну… у них свои планы. Они давно собирались…
— Гоша, Костя не просто так дистанцируется от Юлии Анатольевны. Он умнее тебя. Он сумел поставить границы. А ты до сих пор не можешь.
— Это моя мать! Я не могу просто взять и вычеркнуть её из жизни!
— Никто не просит тебя вычёркивать, — Оля устало провела рукой по лицу. — Но ты мог бы хотя бы спросить меня. Хотя бы предупредить заранее. А не ставить перед фактом за десять дней до праздника.
— Я думал, ты поймёшь…
— Я понимаю. Я понимаю, что для тебя её слёзы важнее моего спокойствия. Что её манипуляции работают лучше, чем наши договорённости.
Оля прошла мимо него к двери из кухни.
— Оль, постой…
— Что постой? — она остановилась в дверном проёме, не оборачиваясь. — Ты уже всё решил. Юлия Анатольевна приедет. И мне придётся снова терпеть её колкости, её взгляды, её намёки на то, какая я плохая жена. Только знай, Гоша, — теперь она обернулась, и в её глазах было столько боли, что он невольно сделал шаг назад, — если она начнёт своё, хоть раз, я уйду к себе в комнату. И не выйду до конца праздника. Даже если куранты будут бить. Даже если ты будешь просить. Я больше не намерена быть мишенью для твоей матери.
Она вышла, и Гоша остался один на кухне, глядя на недоеденный ужин. В квартире повисла тяжёлая тишина, и он вдруг понял, что совершил ошибку. Но было уже поздно.
***
На следующий день Оля пришла на работу в турагентство раньше обычного. Ей нужно было выговориться, а Лиза, её коллега и единственная настоящая подруга, всегда умела слушать.
— Ты серьёзно? — Лиза отложила телефон и впилась в Олю глазами. — Он просто взял и пригласил эту… эту…
— Свекровь, — подсказала Оля, устраиваясь за своим столом.
— Я хотела сказать другое слово, но ладно, — Лиза придвинула свой стул ближе. — Оль, ты же понимаешь, что это снова повторится? Она специально. Она получает удовольствие, когда тебе плохо.
— Знаю.
— И что ты будешь делать?
Оля пожала плечами, включая компьютер.
— А что я могу? Слово уже дано. Если я устрою скандал, Гоша будет чувствовать себя виноватым, но не передо мной, а перед ней. Что он бедную старушку-мать бросил ради капризной жены.
— Какая старушка? — фыркнула Лиза. — Ей пятьдесят восемь. Она моложе моей мамы и энергии в ней на троих. Она просто тиран, Оль. Классический манипулятор.
— Угу.
— Слушай, а давай я приду к вам тридцатого? — Лиза оживилась. — Помогу тебе готовить. Заодно буду свидетелем. Пусть при посторонних попробует показать своё истинное лицо.
Оля задумалась. Идея была заманчивой.
— Ты правда хочешь потратить свой выходной на это?
— Оль, ну ты же моя подруга. К тому же, мне интересно посмотреть на эту женщину вживую. Я её только на фотографиях видела.
— Хорошо, — Оля слабо улыбнулась. — Приходи. Может, действительно при людях она будет вести себя поскромнее.
Но внутри она не верила в это. Юлия Анатольевна умела быть язвительной так тонко, что окружающие часто не замечали подвоха. Только Оля чувствовала каждый укол, каждую завуалированную колкость.
Телефон на столе завибрировал. Оля глянула на экран и поморщилась.
— Она?
— Она.
— Не бери.
— Надо, — Оля взяла трубку. — Алло, Юлия Анатольевна.
— Оленька, здравствуй, дорогая! — голос свекрови был сладким, как мёд. Слишком сладким. — Как дела? Гошенька сказал, что ты согласилась на мой приезд. Я так рада!
— Здравствуйте, — Оля изо всех сил старалась, чтобы голос звучал ровно. — Да, Гоша сказал.
— Я тут подумала, милая, что будем готовить? Я могу помочь. Ты же знаешь, один день — это так много работы. Да и Гошенька любит определённые блюда…
— Я справлюсь, спасибо.
— Ну конечно, конечно, — в голосе свекрови появились металлические нотки. — Просто я знаю, что мой сын обожает мой оливье. Он ещё маленький был, я всегда готовила. Твой он, знаешь, не очень… Ну, в смысле, ест, конечно, но как-то без энтузиазма.
Оля сжала кулак так сильно, что ногти впились в ладонь.
— Юлия Анатольевна, я сама справлюсь с праздничным столом.
— Да-да, я не сомневаюсь! — голос снова стал приторно-радостным. — А холодец будешь делать? Гоша так любит мой холодец. Рецепт у меня особенный, ещё от бабушки достался…
— Не буду.
— Ой, ну это же такое простое блюдо! Или… сложное для тебя?
Лиза за соседним столом жестом показывала, что надо бросать трубку. Оля глубоко вдохнула.
— Юлия Анатольевна, мне нужно работать. Созвонимся позже.
— Конечно, конечно, работай, милая. А я тут ещё подумала про ёлку. У вас же квартира маленькая, наверное, и ёлочка небольшая? А то я помню, как вы въезжали, такая крохотная двушка…
— До свидания, — Оля отключилась, не дослушав.
Руки дрожали. Лиза молча протянула ей бутылку воды.
— Это была только разведка, — произнесла Оля после долгой паузы. — Она ещё даже не приехала, а уже начала. Что будет дальше?
— Оль, может, правда к маме уехать? В Новороссийск?
— Это моя квартира, Лиз, — Оля покачала головой. — Мы с Гошей купили её на мои деньги в основном. Я копила три года до свадьбы. Почему я должна уезжать из собственного дома?
— Правильно, — кивнула Лиза. — Тогда держимся. И помни — если она перейдёт границы, ты имеешь полное право поставить её на место.
— Граница у Юлии Анатольевны размыта, — усмехнулась Оля. — Для неё любое сопротивление — это неуважение к старшим.
Остаток дня прошёл в обычных делах — консультации клиентов, подбор туров, бесконечные звонки. Но мысли постоянно возвращались к предстоящему празднику. Оля уже представляла, как свекровь будет ходить по её кухне, комментировать каждое блюдо, сравнивать с собой. И Гоша будет стоять в стороне, натянуто улыбаться и делать вид, что всё нормально.
Вечером, когда Оля вернулась домой, Гоша встретил её с виноватым выражением лица и букетом роз.
— Оль, прости. Я понимаю, что поступил неправильно.
Она молча прошла мимо, сняла пальто.
— Но отменить я уже не могу. Она так обрадовалась, купила билет на автобус…
— Билет на автобус, — повторила Оля. — Из соседнего района. Который стоит сто пятьдесят рублей.
— Ну… да.
— Гоша, она живёт в двадцати минутах на метро. Какой автобус?
— Ей неудобно на метро с сумками…
— С какими сумками? — Оля обернулась к нему. — Она что, переезжает к нам?
— Нет! Просто… она хочет привезти кое-какие продукты. Помочь с готовкой.
— Стоп. Стоп-стоп-стоп, — Оля подняла руки. — Она собирается готовить здесь?
— Ну, не готовить, а так, помочь…
— Гоша, ты понимаешь, что она сделает? Она займёт мою кухню, приготовит все блюда сама, а потом весь вечер будет тонко намекать, что без неё я бы не справилась. Это же классика!
— Оль, не накручивай себя…
— Я не накручиваю! Я знаю твою мать! Пять лет, Гоша! Пять лет я наблюдаю за её манипуляциями!
Он опустил голову, и розы в его руках выглядели нелепо и неуместно.
— Что мне делать? Скажи, и я сделаю.
Оля посмотрела на него долгим взглядом. На этого мужчину, которого она когда-то полюбила за доброту и мягкость. Но сейчас эта мягкость оборачивалась слабостью.
— Позвони Косте, — сказала она наконец. — Спроси его, почему он правда уезжает на море. И послушай, что он ответит. Внимательно послушай.
— Зачем?
— Просто сделай это. Пожалуйста.
Гоша кивнул, но Оля видела, что он не понимает. Не понимает, что его брат давным-давно сделал выбор — выбрал свою семью, свой покой. И только младший сын всё ещё мечется между женой и матерью, не в силах решиться.
***
Двадцать шестого декабря, когда Оля была одна дома, раздался звонок. На экране высветилось: «Юлия Анатольевна».
Оля несколько секунд смотрела на телефон, потом всё-таки взяла трубку.
— Алло.
— Оленька, привет! Я тут подумала, надо же уточнить меню. Что ты планируешь готовить?
— Оливье, селёдку под шубой, нарезки, запечённую курицу…
— О, оливье! — голос свекрови стал особенно сладким. — А ты помнишь, да, что Гоша ест только мой оливье? Ну, твой он тоже ест, конечно, из вежливости. Но я же вижу, как он ковыряется в тарелке.
Оля закрыла глаза, считая до десяти.
— Я буду готовить сама, Юлия Анатольевна.
— Ну конечно, милая, конечно! Я же не говорю, что ты плохо готовишь. Просто Гоша с детства привык к определённому вкусу. Материнская кухня — это святое, понимаешь?
— Понимаю.
— А селёдку под шубой ты как делаешь? Со свёклой сверху или снизу? А то я знаю, некоторые хозяйки вообще странно её делают…
— Юлия Анатольевна, — голос Оли стал жёстче, — я справлюсь.
— Да я не сомневаюсь! Просто хочу помочь. Ты же молодая ещё, неопытная. А я тридцать лет семью кормила. Знаешь, сколько праздников провела? Сколько гостей принимала?
— Мне действительно нужно идти.
— Подожди, подожди! Ещё хотела спросить про квартиру. Ты же уберёшься хорошенько? А то я помню, когда в прошлый раз приходила, у вас в ванной было… ну, не очень чисто. Я промолчала тогда, но Гоша потом сам говорил, что неудобно было.
У Оли внутри что-то оборвалось.
— Юлия Анатольевна, в нашей квартире всегда чисто. Если вас что-то не устраивает, можете встретить праздник дома.
Повисла пауза. Потом свекровь рассмеялась — коротко, неприятно.
— Ой, какая ты обидчивая! Я же просто совет даю, по-доброму. А ты сразу в штыки. Ну ладно, ладно, не буду больше. Только знай — я всё равно привезу свой оливье и холодец. Это для Гошеньки, он так просил.
— Он просил?
— Ну да! Звонил позавчера, говорит: «Мама, приготовь, пожалуйста, мой любимый салатик». Как я могу отказать родному сыну?
Оля отключилась, даже не попрощавшись. Руки тряслись. Она набрала номер мамы — Веры Петровны, которая жила в Новороссийске.
— Мам, привет.
— Оленька! Что случилось? Голос какой-то…
И Оля рассказала. Всё. Про приглашение, про звонки, про то, как Гоша снова не смог отказать матери.
Вера Петровна слушала молча, изредка вздыхая.
— Доченька, — сказала она наконец, — я понимаю, как тебе тяжело. Но это твой дом. Запомни это. Твой дом, твои правила. Если она начнёт своё, ты имеешь полное право поставить её на место.
— Но Гоша…
— Гоша сделает выбор. Рано или поздно. И лучше, чтобы это случилось раньше, пока вы не завели детей.
— Мам, мы же проходим обследования…
— Я знаю, родная. И знаешь, что я думаю? Может, это к лучшему, что пока не получается. Представь, если бы у вас был ребёнок. Она бы вообще границ не знала. Лезла бы в воспитание, учила бы тебя, как правильно кормить, одевать…
Оля похолодела. Она не думала об этом. Но мама была права — Юлия Анатольевна с ребёнком стала бы просто невыносимой.
— Держись, Оленька. Будь спокойной, держи достоинство. Не давай ей вывести тебя из себя. Это то, чего она добивается — сделать тебя истеричкой в глазах сына.
После разговора Оля долго сидела на диване, глядя в окно. За окном шёл снег, город готовился к празднику. А у неё внутри был холод и тяжесть.
Вечером Гоша пришёл поздно, усталый. Сел рядом, взял её за руку.
— Оль, я звонил Косте.
— И?
— Он сказал… — Гоша замялся, — он сказал, что специально уезжает. Что устал от маминых манипуляций. Что ей надо давать отпор, иначе она никогда не остановится.
— Вот видишь.
— Но он мой брат, ему легче. Он старший, он всегда был увереннее. А я…
— А ты что, Гоша? Ты боишься собственной матери?
Он молчал, и это молчание было красноречивее любых слов.
— Оль, давай просто переживём этот вечер. Один вечер. Потом я поговорю с ней. Объясню, что так нельзя.
— Ты говорил это три года назад. И два года назад. И год назад. Ничего не меняется.
— Изменится. Обещаю.
Но Оля уже не верила в эти обещания.
***
Двадцать девятого декабря, в шесть вечера, раздался звонок в дверь.
Оля открыла — на пороге стояла Юлия Анатольевна с огромной хозяйственной сумкой на колёсиках.
— Здравствуй, Оленька! Я приехала пораньше, чтобы помочь тебе с подготовкой. Одной-то тебе точно не справиться!
— Здравствуйте, — Оля посторонилась, пропуская свекровь. — Вы должны были приехать только завтра.
— Ой, да какая разница! Зато успеем всё спокойно сделать.
Гоша выскочил из комнаты, радостно обнял мать.
— Мам! Как доехала?
— Нормально, сынок. Правда, в автобусе было холодно, продуло немного. Но ничего, я сильная.
Она прошла в квартиру, оценивающе оглядываясь по сторонам.
— Ой, а ёлочка-то какая маленькая у вас. Ну да, в такой квартирке большую не поставишь.
— Нам нравится такая, — сказала Оля ровным тоном.
— Конечно, конечно, — Юлия Анатольевна уже направилась на кухню. — Ну что, покажешь, что купила? Я тут своё привезла, сейчас разложим.
Она начала вытаскивать из сумки контейнеры. Огромные пластиковые контейнеры с салатами, холодцом, нарезкой.
— Это мой оливье. Это холодец — по особому рецепту, Гошенька обожает. Это винегрет, это заливное…
— Юлия Анатольевна, — Оля смотрела на заполненный стол, — зачем вы всё это везли? Я же говорила, что сама справлюсь.
— Ой, милая, ну как же ты одна? Это же такая работа! Я понимаю, ты устаёшь на службе, времени нет. Вот я и решила помочь. Для родного сына ничего не жалко!
Она открыла холодильник и начала впихивать туда свои контейнеры, выталкивая Олины продукты.
— Так, тут у вас совсем мало места. Это что, вы так и не купили нормальный холодильник? Гоша, сынок, надо новый брать, в этот ничего не влезает.
— Мам, у нас всё влезает, — неуверенно сказал Гоша.
— Ну да, конечно, — свекровь продолжала перекладывать продукты. — Вот, смотри, Оленька купила курицу. Такую маленькую. На всех не хватит же! Хорошо, я индейку принесла, большую, нормальную.
Оля стояла, сжав кулаки. Внутри всё кипело, но она держала себя в руках.
— Юлия Анатольевна, я планировала сама готовить праздничный ужин.
— И будешь готовить, милая, и будешь! Я же не против. Просто я своё добавлю, чтобы Гошеньке было вкуснее. А то он у тебя похудел совсем, посмотри на него!
Гоша действительно выглядел растерянным — метался взглядом между матерью и женой, явно не зная, что сказать.
— Мам, я не похудел…
— Похудел, похудел! Мать сразу видит. Это потому что мужчине нужна сытная еда, домашняя. А ты, Оль, небось полуфабрикаты покупаешь? Некогда тебе готовить, я понимаю.
— Я готовлю каждый день, — сквозь зубы процедила Оля.
— Ну конечно, конечно, — Юлия Анатольевна закрыла холодильник и повернулась к ней с улыбкой, в которой не было ни капли тепла. — Я не говорю, что ты плохо готовишь. У каждой хозяйки свой уровень. Кому-то дано, кому-то нет.
Оля развернулась и вышла из кухни. В коридоре она достала телефон и написала Лизе: «Она уже здесь. Началось. Приезжай завтра пораньше, пожалуйста.»
Ответ пришёл моментально: «Держись. Буду в десять утра.»
Ночь была кошмарной. Юлия Анатольевна устроилась в гостиной на раскладном диване и до поздна что-то гремела на кухне. Оля лежала в спальне, слушая эти звуки и чувствуя, как растёт внутреннее напряжение.
Гоша лёг рядом, обнял её.
— Прости. Я не знал, что она так…
— Знал, — коротко ответила Оля. — Ты прекрасно знал. Просто надеялся, что как-нибудь обойдётся.
— Я поговорю с ней завтра.
— Не надо. Уже всё равно.
Она отвернулась к стене, и Гоша не решился больше ничего говорить.
***
Утром тридцатого декабря Оля проснулась раньше всех. Хотела хотя бы начать готовить, пока свекровь спит. Но когда вышла на кухню, Юлия Анатольевна уже была там. В Олином фартуке. За Олиным столом. Резала Олины овощи.
— А, доброе утро! — бодро поздоровалась свекровь. — Я думала, ты будешь спать до обеда, молодёжь любит поспать. Вот и решила начать без тебя. Чтобы всё успеть.
Оля молча подошла к кофеварке, включила её. Руки слушались с трудом.
— Картошку уже сварила для оливье, — продолжала Юлия Анатольевна. — Яйца тоже. Сейчас буду резать. Ты не против, если я использую твою разделочную доску? Просто она у тебя какая-то маленькая, неудобная.
— Делайте что хотите, — тихо сказала Оля.
— Ой, не обижайся! Я же помогаю. Или ты хотела сама всё делать? Ну так давай вместе, я не против.
Следующий час они работали рядом — Оля готовила селёдку под шубой, свекровь доделывала свой оливье. И каждые пять минут звучали комментарии.
— Ты селёдку так режешь? Интересно. Я обычно мельче, так вкуснее. Но это моё мнение, конечно.
— Свёклу лучше на мелкой тёрке, а ты на крупной трёшь. Ну да ладно, кому как нравится.
— Майонез какой-то жидкий у тебя. Я всегда беру другой, погуще. Но ты попробуй, может, и так сойдёт.
Оля молчала. Просто молчала и делала своё дело. Она повторяла про себя мамины слова: «Держи достоинство. Не давай ей вывести тебя из себя.»
В десять утра пришла Лиза. Весёлая, с пакетами продуктов, с улыбкой.
— Привет всем! Я помогать!
Юлия Анатольевна оценивающе оглядела её с ног до головы.
— А, подруга Оленькина. Здравствуйте. Меня Юлия Анатольевна зовут, я Гошина мама.
— Очень приятно! Оля столько про вас рассказывала!
— Неужели? — голос свекрови стал острым. — Интересно, что именно.
Лиза не растерялась:
— Да всё в основном. Что вы раньше в детском саду работали, что отличная хозяйка.
— Ну да, стараюсь, — Юлия Анатольевна снова переключилась на готовку. — Хотя молодёжь сейчас этого не ценит. Думают, что полуфабрикаты купить — это и есть приготовить обед.
Лиза переглянулась с Олей, и та еле заметно покачала головой: не связывайся.
День полз медленно. Гоша периодически заходил на кухню, пытался помочь, но больше мешал. Юлия Анатольевна то и дело отправляла его за чем-то в магазин.
— Гошенька, сбегай купи сметану. Оленькина закончилась.
— Гошенька, принеси-ка лимон, для рыбы.
— Гошенька, зайди в «Пятёрочку», возьми ещё майонез.
К трём часам дня Оля была на грани. Лиза видела это и старалась отвлечь свекровь разговорами, но Юлия Анатольевна каждый раз возвращалась к колкостям.
— Оль, а у тебя что, только одна сковородка? Как же ты обходишься?
— Стол какой маленький. Где всех посадим-то?
— Гоша, сынок, ты уверен, что у вас хватит тарелок? А то я помню, в прошлый раз мы из разных ели.
В пять вечера раздался звонок в дверь. Гоша открыл и замер.
На пороге стояли Костя с женой Аллой и двумя детьми — Димой и Соней.
— Сюрприз! — широко улыбнулся Костя. — Мы решили никуда не уезжать. Встретим Новый Год все вместе!
Юлия Анатольевна выглянула из кухни — и лицо её вытянулось.
— Костя? Ты же… ты же говорил, что на море…
— Передумали, мам. Решили, что семья важнее.
Он обнял брата, подошёл к Оле, поцеловал её в щёку.
— Привет, Оль. Извини, что без предупреждения. Можно к вам?
— Конечно, — Оля даже улыбнулась первый раз за эти дни. — Проходите.
Алла, жена Кости, сразу прошла на кухню, обняла Олю за плечи и тихо сказала:
— Я всё знаю. Гоша вчера рассказал Косте. Мы специально приехали. При нас она будет вести себя поприличнее.
Оля кивнула, благодарная за поддержку. Но внутри понимала — это временное затишье.
Дети сразу оживили квартиру. Дима и Соня бегали по комнатам, смеялись, включали мультики. Юлия Анатольевна переключилась на них — обнимала, целовала, играла роль любящей бабушки.
Но время от времени она бросала на Олю взгляды, полные холода и даже ненависти.
***
К одиннадцати вечера стол был накрыт. Нарядная скатерть, свечи, блюда — всё выглядело празднично. Сели все вместе: Оля и Гоша во главе стола, по бокам Костя с Аллой и детьми, Юлия Анатольевна между сыновьями, Лиза рядом с Олей.
Первые полчаса всё шло гладко. Разговоры, тосты, дети шумели и веселились. Юлия Анатольевна вела себя подчёркнуто мило, улыбалась, хвалила блюда.
— Ой, какой вкусный оливье! — сказала Алла, попробовав салат.
— Это мой, — быстро встрял свекровь. — Я готовила. По нашему семейному рецепту.
— А селёдка под шубой — это Оли, — подал голос Костя. — Правда вкусно получилось.
— Ну да, неплохо, — кивнула Юлия Анатольевна. — Хотя я бы свёклы побольше добавила.
Оля промолчала. Просто ела и старалась не реагировать.
Гоша явно выпил больше обычного. Он расслабился, повеселел, начал рассказывать какие-то истории с работы. Потом вдруг сказал:
— А помните, как мы раньше всегда всей семьёй праздновали? Мам, пап, я, Костя… Вот это были времена!
Юлия Анатольевна мгновенно подхватила:
— Да, Гошенька, тогда всё было по-другому. До того, как ты женился, мы были настоящей семьёй.
Повисла тишина. Костя уронил вилку на тарелку.
— Мам, что ты несёшь?
— Что несу? Правду говорю, — свекровь подняла подбородок. — Раньше мой сын приходил ко мне каждые выходные. Мы вместе ужинали, разговаривали. А теперь я его месяцами не вижу.
— Потому что у него своя семья, — твёрдо сказала Алла. — Жена.
— Ага, жена, — в голосе Юлии Анатольевны появился яд. — Которая даже внуков мне не дала.
Оля побледнела. Лиза схватила её за руку под столом.
Гоша пытался вмешаться:
— Мам, не надо…
— Что не надо? Правду говорить? — голос свекрови становился всё громче. — Костя хотя бы двоих родил! А эта… сколько вы женаты? Пять лет? И что? Где мои внуки?
— Юлия Анатольевна, — Оля встала из-за стола, — это не ваше дело.
— Как это не моё?! — свекровь тоже вскочила. — Это мой сын! Мой единственный младший сын! Я имею право хотеть внуков!
— Нет! — голос Оли прорезал воздух. — Не имеете! Это наша жизнь! Наша семья! Наши решения!
— Вот видите! — Юлия Анатольевна обвела взглядом всех сидящих за столом. — Видите, как она со мной разговаривает? Я для неё никто! Просто препятствие между ней и моим сыном!
— Мама, прекрати, — жёстко сказал Костя. — Немедленно прекрати.
— И ты туда же? — свекровь посмотрела на старшего сына с недоверием. — Костя, я твоя мать!
— Именно поэтому я тебе говорю — хватит, — он встал из-за стола. — Оля права. Ты слишком много себе позволяешь. Ты лезешь в чужую жизнь, манипулируешь, давишь. Я потому и уехал от тебя, как только смог. Потому что устал!
Юлия Анатольевна схватилась за сердце.
— Как ты можешь… Я же тебя растила… Всю себя тебе отдала…
— Именно это ты нам и повторяешь двадцать лет, — Костя покачал головой. — И именно этим ты нас душишь. Мы тебе должны. Всегда должны. Потому что ты для нас «всё отдала». Но это был твой выбор, мам. Мы тебя об этом не просили.
— Костя! — Гоша схватил брата за руку. — Ты чего?!
— Правду говорю. Наконец-то говорю, — Костя высвободил руку. — Гоша, ты так и будешь разрываться между ними? Мама уже пять лет отравляет жизнь твоей жене. Пять лет! И ты молчишь!
— Я не молчу…
— Молчишь! — теперь заговорила Алла. — Извини, Гоша, но молчишь. И мама это знает. Поэтому она и позволяет себе то, что позволяет.
Юлия Анатольевна начала собирать свои вещи, громко хлопая дверцами шкафа.
— Всё! Я поняла! Все вы против меня! Родные сыновья, которых я вырастила, выучила, подняла на ноги — и все против меня! Гоша, отвези меня домой. Немедленно.
Гоша растерянно смотрел то на мать, то на Олю.
— Мам, подожди…
— Отвези меня! — свекровь схватила сумку. — Или ты тоже откажешь родной матери?
Он посмотрел на Олю. В её глазах он увидел боль, разочарование и что-то ещё — усталость. Смертельную усталость от всей этой ситуации.
— Я сейчас, — тихо сказал он и пошёл за ключами.
Юлия Анатольевна хлопнула дверью так, что задрожали стёкла. Гоша вышел следом, даже не попрощавшись.
Оставшиеся сидели в тишине. Дети испуганно молчали. Лиза первая нарушила молчание:
— Оль…
— Всё нормально, — Оля села обратно за стол. — Просто… давайте встретим Новый Год. Осталось пятнадцать минут.
Костя обнял брата за плечи невидимым жестом и сказал:
— Оля, прости, что не вмешались раньше. Я думал, Гоша сам справится. Но похоже, он до сих пор не может.
— Он её боится, — тихо сказала Алла. — Боится её слёз, её обвинений. Боится, что будет плохим сыном.
— Знаю, — кивнула Оля.
До боя курантов оставалось десять минут. Лиза открыла шампанское, разлила по бокалам. Дети немного успокоились, снова начали шуметь.
— За что будем пить? — спросил Костя.
— За новую жизнь, — тихо сказала Оля. — За то, чтобы в новом году что-то изменилось.
Куранты ударили. Они чокнулись, выпили. В окнах взлетали салюты, город ликовал. А в маленькой квартире на пятом этаже царила странная смесь облегчения и грусти.
***
Гоша вернулся в четыре утра. Оля не спала. Сидела на кухне, смотрела в окно на засыпающий после праздника город.
Он вошёл тихо, сел напротив.
— Она всю дорогу плакала.
Оля молчала.
— Говорила, что все её бросили. Что она старалась, хотела как лучше. Что просто хотела быть частью нашей жизни…
— Гоша.
— Да?
— Ты веришь в это?
Он замолчал. Потом покачал головой:
— Не знаю. Я правда не знаю. С одной стороны, она моя мать. С другой… Костя прав. Она действительно манипулирует.
— И что ты будешь делать?
Гоша поднял на неё глаза. В них была растерянность, страх, вина.
— Оль, я не хочу выбирать между вами…
— Но придётся, — она сказала это спокойно, без злости. Просто констатировала факт. — Рано или поздно придётся. Потому что так больше нельзя.
— Что ты имеешь в виду?
Оля глубоко вдохнула.
— Твоя мать больше не появится в этой квартире. Если хочешь видеться с ней — встречайся где угодно. На нейтральной территории, в кафе, у неё дома. Но здесь её не будет.
— Оль…
— Нет, выслушай. Я не требую, чтобы ты разорвал с ней отношения. Это твоя мать, и ты имеешь право её любить. Но я имею право на спокойствие в собственном доме. На уважение. На то, чтобы меня не унижали в моей же квартире.
Гоша молчал.
— Единственный вариант, при котором она появится здесь снова — если она извинится. Искренне извинится. И если ты будешь рядом и скажешь ей, что такое поведение недопустимо. Что ты на моей стороне.
— А если она не извинится?
Оля посмотрела в окно, где начинал брезжить рассвет первого января.
— Тогда это твой выбор, Гоша. И тебе придётся решить, с кем ты. С женой, которая пять лет терпела унижения. Или с матерью, которая никогда не признает свою неправоту.
— Оль, это нечестно… Ты ставишь меня в невозможное положение…
— Нечестно? — она повернулась к нему. — Нечестно, что я пять лет молчала? Что проглатывала все её колкости? Что каждый раз находила оправдания, лишь бы не расстраивать тебя? Это было нечестно по отношению ко мне.
— Прости, — он опустил голову. — Ты права. Я… я был слабаком.
— Был? — в её голосе прозвучала горечь. — Гоша, ты уехал с ней сегодня. В новогоднюю ночь. Оставил меня, чтобы отвезти её домой и выслушивать жалобы.
— Я не мог её так оставить…
— Но меня ты можешь.
Эта фраза повисла между ними тяжёлым грузом. Гоша поднял голову, и Оля увидела, что у него на глазах слёзы.
— Что мне делать? Скажи, и я сделаю.
— Подумай. Просто подумай, Гоша. Кто ты? Чьим мужем хочешь быть? Вечным мальчиком, который не может противостоять матери? Или взрослым мужчиной, у которого своя семья, свои правила?
Она встала, подошла к нему, положила руку на плечо.
— Я люблю тебя. Но я больше не могу жить вот так. В постоянном напряжении, ожидая, когда твоя мать снова появится и снова всё испортит. Мне нужна ясность. Мне нужно знать, что ты со мной.
— Я с тобой…
— Тогда докажи. Не словами. Делами. Позвони ей через пару дней, когда она успокоится. Скажи, что её поведение было неприемлемым. Что она должна извиниться передо мной. И что до этого момента она к нам не приедет.
— Она никогда не извинится, — тихо сказал Гоша. — Ты же её знаешь.
— Знаю, — кивнула Оля. — Поэтому и говорю — это будет твой выбор. И мне придётся решить, смогу ли я жить с человеком, который не может защитить свою жену.
Она вышла из кухни, оставив его одного. За окном разгорался рассвет нового года. Первый день, который должен был быть наполнен надеждой и радостью. Но в квартире царила тишина — тяжёлая, напряжённая тишина нерешённого конфликта.
Оля легла в постель, закрыла глаза. Где-то внутри теплилась крошечная надежда, что Гоша найдёт в себе силы. Что он позвонит матери и скажет правду. Что он выберет свою семью.
Но надежда была слабой. Слишком много лет она наблюдала, как он уступает. Как боится обидеть мать. Как предпочитает мир любой ценой.
Гоша так и остался сидеть на кухне. Смотрел в окно, где горожане расходились после праздника. Думал о матери, которая сейчас дома, одна, обиженная и уверенная в своей правоте. Думал о жене, которая дала ему последний шанс.
И не знал, что выбрать. Потому что любой выбор означал потерю. Любое решение — боль.
Так они и встретили новый год. Не вместе. Не в радости. А в ожидании того, что будет дальше. В подвешенном состоянии, когда всё сказано, но ничего не решено.
Юлия Анатольевна и Оля не помирились. Не простили друг друга. И между ними стоял Гоша — измученный, растерянный, не способный сделать выбор. Оля поставила условия, но исполнит ли он их — это было под большим вопросом.
Праздник закончился. Новый год начался. Но в семье Неустроевых ничего не изменилось. Конфликт заморозился, но не исчез. И все понимали — это только начало. Рано или поздно придётся решать. Окончательно и бесповоротно.
А пока они просто ждали. Оля — решения мужа. Гоша — чуда, которое позволит ему не выбирать. Юлия Анатольевна — момента, когда сын вернётся к ней с извинениями.
И каждый был уверен в своей правоте.
