— Звонил Олег, — глухо произнес Павел, и в его голосе Елена мгновенно уловила ту самую, знакомую до зубовного скрежета, настороженность.
Она стояла на коленях у перил террасы, сжимая в руке кисть, пропитанную густым, янтарным лаком. Он ложился на дерево тягуче, словно мед, проявляя причудливый рисунок сосновых волокон — тех самых досок, что Павел прошлым летом выпиливал и шлифовал до седьмого пота. Двадцать два месяца непрерывной стройки, где каждый гвоздь, каждая щепка были политы их общим трудом и молчаливым упрямством.
— И что же? — Елена отерла ладонь о подол старой выцветшей футболки, не поднимая глаз.
— Сказал, что в воскресенье будет проездом. Какие-то дела в области. Хочет заночевать у нас.
Кисть замерла над жестяной банкой. Капля лака сорвалась и шлепнулась на расстеленную газету жирной кляксой. Елена медленно выпрямилась, чувствуя, как внутри, в солнечном сплетении, завязывается тугой, ледяной узел. За спиной шумели корабельные сосны — их участок в поселке «Березовый» упирался прямо в лес, дышащий смолой и прохладой. Тишина, напоенный хвоей воздух, их дом… Все это они вырвали у судьбы зубами: Павел — после изнурительных смен на стройках, где работал инженером-сметчиком, она — после двенадцатичасовых марафонов на ногах в обувном салоне.
— Переночевать? У нас? — переспросила она, глядя мужу прямо в глаза.
— Ну… он же брат, Лен. Неудобно как-то отказывать, — Павел отвел взгляд, рассматривая носки своих ботинок.
— Неудобно? — ее голос дрогнул, срываясь на звенящую ноту. — А ты вспомни, Паша, как он нас тогда даже на порог не пустил. Неужели память отшибло?
Повисла тишина — тяжелая, вязкая, как болотная жижа.
— Это было давно… — выдавил он наконец.
— Три года назад, Паша. Три года. Мы стояли под проливным дождем, как побитые собаки, а он цедил сквозь зубы про «важных гостей». Ты забыл, как мы потом скрючившись спали в машине на обочине?
Она помнила тот вечер до мельчайших деталей, до запаха мокрого асфальта и собственной обиды. Август, гроза, разверзшиеся хляби небесные. Они ехали транзитом через областной центр, где жил Олег с женой Жанной в добротном старом доме, доставшемся им от бабушки. Решили заехать — перевести дух, преклонить голову. Павел позвонил брату заранее, предупредил.
Олег встретил их у калитки, даже не отперев замок. Стоял под навесом, загораживая вход массивной фигурой, и говорил быстро, бегая глазами:
— Слушай, брат, у меня сегодня люди серьезные. Деловые партнеры. Сам понимаешь, момент тонкий. Неудобно как-то. Может, в другой раз свидимся?
Ливень стоял стеной. Елена жалась под хлипким зонтом у чужого забора, чувствуя, как ледяные струйки затекают за воротник, пробирая дрожью до костей. За спиной Олега светились теплым, манящим светом окна бабушкиного дома. Павел попытался было возразить:
— Олежек, мы с ног валимся. Просто переночевать. Нам бы хоть на полу, в углу…
— Не получится, — брат уже пятился назад, в сухое нутро двора. — Извини. Созвонимся.
Они уехали. Павел нашел какую-то круглосуточную заправку, где можно было хлебнуть дрянного кофе и хоть немного забыться сном. Дорога была бесконечной, глаза засыпало песком усталости. Елена тогда откинула сиденье, натянула куртку до самого подбородка и молчала, глядя в окно на пляску дождевых капель. Не упрекала, не пилила, не говорила сакраментального «я же говорила». Просто молчала, глотая горький ком.
А через месяц интернет услужливо подкинул ей фото со страницы Олега. Дата та же. Тот самый вечер. Веранда, уставленная бутылками с пивом, гора раков, раскрасневшиеся, лоснящиеся лица друзей. Никаких пиджаков, никаких «деловых партнеров». Обычная, вульгарная попойка. Он просто побрезговал пустить родню. Побоялся, что уставший брат с женой «нарушат атмосферу» или, чего доброго, стеснят его компанию.
Елена так и не показала этот снимок Павлу. Зачем? Он и сам все понял по интонации брата.
— Лен, я помню, — голос мужа был тихим, виноватым. — Но он семья. Мама… Галина Петровна будет недовольна, если узнает, что мы указали ему на дверь.
Вот оно. Извечное проклятие. Семья. Мама расстроится. Священная корова родственных уз, которую нужно кормить собственным унижением.
— А я, Паша, что — не семья? — ее голос сорвался, в нем зазвенели слезы. — Мы с тобой два года этот дом по кирпичику складывали! Я дополнительные смены брала, вены на ногах вздувались, чтобы лишнюю тысячу в фундамент вложить! Ты без выходных пахал, спину сорвал! И теперь твой брат, который нас под дождь выставил, как шелудивых псов, хочет тут барином почивать?
Павел молчал. В трубке фоном шумела стройка — он был на объекте, проверял сметы, но мыслями, казалось, был где-то в детстве, где слово старшего брата было законом.
— Я понимаю, — выдохнул он наконец. — Правда понимаю. Но что я ему скажу?
Елена подошла к краю террасы, окинула взглядом их владения. Шесть соток, отвоеванных у бурьяна сантиметр за сантиметром. Беседка, которую они собирали под моросящим дождем, сбивая пальцы в кровь. Недостроенная мастерская в сарае, где по вечерам горел свет надежды. Их дом. Построенный с нуля, без родительских подачек, без наследств. Выстраданный.
— Скажи правду, — произнесла она медленно, чеканя каждое слово. — Что у нас пока гостевых покоев нет. Что ему будет комфортнее в гостинице. И точка.
— Он обидится.
— Пусть обижается. На обиженных воду возят.
Она дала отбой и опустилась на ступени, чувствуя, как дрожат колени. Внутри клокотала темная, густая ярость — на Олега, на его беспардонность, на то, что Павел, ее сильный, рукастый Павел, до сих пор трепещет перед мнением матери.
Телефон в кармане коротко вибрировал. Сообщение от мужа: «Хорошо. Напишу ему».
Елена прикрыла глаза, вдыхая терпкий аромат сосновой смолы. Этот запах всегда действовал на нее умиротворяюще. Он напоминал: здесь — их территория. Их крепость. Их правила.
Вечером Павел вернулся серый от усталости, с пакетами продуктов. Молча разулся, прошел на кухню, поставил чайник.
— Написал ему, — бросил он, не оборачиваясь, глядя в темное окно. — Сказал, что у нас не готово еще все для приема гостей. Посоветовал гостиницу «Березка» в райцентре.
Елена стояла у плиты, помешивая суп. Ложка звякала о стенки кастрюли.
— И что?
— Ответил. Написал: «Ясно. Значит, так».
Она обернулась. Павел сидел за столом, ссутулившись, массируя переносицу. Вид у него был такой, словно это он совершил преступление.
— Не терзай себя, — Елена поставила перед ним чашку с дымящимся чаем. — Ты все правильно сделал.
Он кивнул, но тревога в его глазах не улеглась. Она знала: он боится звонка матери. Галины Петровны, которая всю жизнь вбивала младшему сыну в голову, что семья — это святое, что отказывать родне — грех, а Олег старший, ему виднее.
Кара настигла их на следующий день. Елена мыла посуду, когда во двор въехало такси, поднимая облако пыли. Из машины, кряхтя, выбралась Галина Петровна с объемистым пакетом в руках.
Елена вытерла руки полотенцем, отперла дверь.
— Здравствуй, Леночка, — свекровь вошла в дом по-хозяйски, не дожидаясь приглашения, словно ревизор. — Пирог вот испекла. Ездила в поликлинику, в райцентр, анализы сдавать, дай, думаю, заодно к вам загляну. Павел где?
— На работе еще.
Галина Петровна водрузила пакет на стол и принялась осматриваться. Ее цепкий, колючий взгляд скользил по новым шкафчикам, по плитке на полу, по окну с видом на лес, оценивая, прицениваясь, ища изъяны. Елена молча наблюдала, чувствуя, как воздух в кухне становится наэлектризованным. Раньше свекровь никогда не заезжала «заодно». За два года стройки — ни одного звонка с предложением помощи, ни одного вопроса, живы ли они вообще. Даже когда Павел слег со спиной, мать лишь поцокала в трубку: «Что ж ты, сынок, сам корячишься, нанял бы людей». Людей. На какие шиши?
А теперь — пирог, визит, рентгеновский взгляд.
— Олег звонил, — сказала она, тяжело опускаясь на стул. — Расстроенный очень.
Елена медленно набрала воды в чайник.
— Да? И чем же?
— Говорит, вы ему от ворот поворот дали. Родному брату ночлег пожалели.
— У нас не обустроено еще, Галина Петровна, — голос Елены звучал ровно, но внутри все звенело от напряжения. — Ему удобнее будет в гостинице.
Свекровь поджала тонкие губы, превратив их в ниточку.
— В наше время в одной комнате вдесятером ютились и не роптали. А вы брата родного на коврик пустить не можете?
— У нас правда не готово. Даже постельного белья лишнего комплекта нет.
— А купить нельзя было? Не разорились бы.
Елена резко обернулась.
— Мы два года на этот дом каждую копейку откладывали. Себе в еде отказывали. Простите, но покупка гостевых перин у нас в смете не значилась.
— Значит, семья не в приоритете, — свекровь встала, одергивая кофту. — Понятно. Стало быть, так вы запели.
Она прошлась по кухне, заглянула в гостиную.
— А посуда у вас какая-то… простецкая, — заметила она, взяв со стола обычную белую кружку и повертев ее в руках. — У Олега с Жанной бабушкин сервиз, фарфор кузнецовский. Вот это вещь.
— Нам и из такой пьется нормально, — отрезала Елена.
— Ну да. Куда уж вам. У вас и так все… попроще.
Это слово — «попроще» — прозвучало как пощечина. Елена сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
Галина Петровна отбыла через полчаса, оставив пирог на столе как немой укор. Елена к нему не притронулась. Села у окна с остывшим чаем и смотрела на лес, пытаясь унять дрожь.
Павел вернулся затемно, увидел нетронутый пирог.
— Мама была?
— Угу. Мимо проезжала. С инспекцией.
Он все понял без слов. Сел рядом, накрыл ее руку своей ладонью — шершавой, мозолистой.
— Что говорила?
— Ничего. Просто смотрела так, будто мы этот дом украли. Будто мы его не достойны.
Павел лишь крепче сжал ее пальцы.
Гроза разразилась через три дня, в субботу. Елена красила оконные откосы на втором этаже, когда во двор, рыча моторами, въехали две машины. Она выглянула и похолодела: из первой вышли Олег с Жанной, из второй — двоюродный брат Игорь с Галиной Петровной. Вся королевская рать.
Сердце ухнуло куда-то в пятки. Елена бросила тряпку, сбежала вниз. Павел был в мастерской, визг циркулярной пилы заглушал шум гостей.
— Паша! — она распахнула дверь сарая, глотая пыльный воздух. — Твоя родня приехала. В полном составе.
Он поднял голову, стряхивая опилки с волос.
— Кто?
— Все. Олег, Жанна, Игорь, мать.
Они вышли во двор. Делегация уже расположилась по-хозяйски. Олег стоял у калитки, по-барски озирая владения. Жанна брезгливо отряхивала подол, Игорь разминал затекшую шею. Галина Петровна сияла, как именинница.
— Вот мы и добрались! — провозгласила она. — Решили, наконец, воочию узреть, как вы тут устроились.
— Здравствуйте, — Павел вытер руки о джинсы, лицо его окаменело. — А мы не знали, что вы собираетесь…
— Да мы так, проездом, — перебил Олег, бесцеремонно проходя в калитку. — На рынок в Сосновку за саженцами едем, вот решили крюк сделать.
Елена стояла на крыльце, чувствуя, как внутри натягивается струна. Сосновка была в противоположной стороне. Врали и не краснели. Мать организовала показательные смотрины.
— Проходите, — Павел сделал приглашающий жест, но рука его дрогнула.
Они ввалились в дом шумной толпой. Галина Петровна сразу направилась на кухню, сканируя пространство. Олег задержался в гостиной, подошел к панорамному окну.
— Ишь ты, какое место урвал, — протянул он, глядя на лес. — И пруд, небось, рядом? Рыбалка под боком. Повезло тебе, Пашка.
«Повезло». Это слово полоснуло Елену по живому.
— Не повезло, — произнесла она тихо, но так, что все обернулись. — Мы строили сами. Мучительно. Каждая копейка, каждая минута жизни — здесь. А с оформлением земли вообще семь кругов ада прошли.
Олег усмехнулся, небрежно махнув рукой.
— Ой, да ладно тебе нагнетать. Просто участок удачный подвернулся.
Жанна спускалась со второго этажа, держась за перила двумя пальцами.
— А лестница-то хлипкая какая, — сморщила она носик. — Скрипит вся. Халтура. Через год рассыплется.
Павел побледнел. Елена видела, как напряглись его плечи под футболкой. Он эту лестницу вылизывал неделями, подгонял каждую ступеньку, душу в нее вложил.
— Лестница надежная, — глухо сказал он.
— Ну, если вам так нравится, — пожала плечами Жанна.
Галина Петровна выплыла из кухни с поджатыми губами.
— Кухня огромная, а толку? Вдвоем-то зачем такие хоромы? Детей нет, готовить ведрами не для кого. Пустая трата метров.
Елену будто ударили под дых. Тема детей была их общей, тихой болью, которую они не выносили на обсуждение.
— Нам так удобно, — процедила она.
Игорь прошелся по гостиной, пнул носком ботинка кирпичную кладку камина.
— Камин? Понты. Дорого, грязно, дрова таскай. Мы газ провели — вот это по уму.
— Мы хотели живой огонь, — Павел шагнул к нему, глядя исподлобья. — Это наш выбор.
— Ну-ну, — хмыкнул Игорь. — Тешьте себя иллюзиями.
Галина Петровна вернулась с улицы, где успела сунуть нос в мастерскую.
— Участок куцый. Шесть соток — курам на смех. У Олега с Жанной восемь, там хоть картошку посадить можно, теплицу поставить.
Елена чувствовала, как ярость поднимается к горлу горячей волной. У Олега дом был готовый. Старый, но готовый. Им не пришлось спать на голом полу и есть доширак месяцами.
Олег снова повернулся к брату:
— Слушай, а баня где? Без бани — это не дача, а так, бытовка. У нас вон сруб стоит.
— Баню построим, — сквозь зубы ответил Павел. — Когда деньги будут.
— Да брось прибедняться, — хохотнул Олег. — Дом отгрохали, а на баню жалеют. Жмоты.
Это стало последней каплей. Чаша терпения Елены переполнилась и треснула. Она резко развернулась и ушла на кухню, чувствуя, что сейчас или закричит, или ударит кого-нибудь.
Она стояла у столешницы, судорожно вдыхая воздух. За спиной слышались голоса — родня продолжала вскрывать их жизнь скальпелем критики.
Жанна зашла следом, распахнула холодильник.
— Ой, какой крошечный… У нас двухдверный, «сайд-бай-сайд».
Елена медленно повернулась. В ее глазах плясали недобрые огоньки.
— Нам хватает.
— Да понятно, вдвоем-то… — Жанна захлопнула дверцу. — Просто странно: в стены вложились, а на технику поскупились.
Валентина Петровна вошла, уселась во главе стола.
— Елена, поставь чайник. Устали с дороги, в горле пересохло.
Приказ. В ее собственном доме.
— Мы не ждали гостей, Галина Петровна, — произнесла Елена ледяным тоном. — И угощения не готовили.
— Да брось ты, — скривилась свекровь. — Чаю пожалела? Или сахара в доме нет?
Игорь, маячивший в дверях, поддакнул:
— Вот народ пошел. Родне кипятка жалко. Приезжайте к нам — стол накроем, напоим.
Елена резко обернулась. Ее взгляд впился в Олега, который вальяжно прислонился к косяку.
— Мы уже приезжали. Один раз. К тебе, Олег.
Повисла тишина. Олег перестал ухмыляться.
— Лариса… то есть, Лена…
— Три года назад, — ее голос зазвенел сталью. — Август. Ливень стеной. Мы позвонили тебе, просили просто крышу над головой на ночь. А ты сказал про «деловых партнеров». Помнишь? Мы ночь на заправке куковали, в машине, мокрые до нитки!
Галина Петровна растерянно перевела взгляд на старшего сына.
— Олег, это правда?
Он потупился, теребя пуговицу на рубашке.
— Давно это было… Неудобно тогда получилось…
— Давно? — Елена шагнула к нему, и он невольно отшатнулся. — Для нас это было унижение! Мы стояли под дождем у твоей калитки, а ты врал нам в лицо! А потом я видела фото — пьянка с дружками! Вот твои «партнеры»!
Слова лились из нее потоком, смывая годы молчания:
— Когда нам было трудно — никого из вас рядом не было! Когда Павел спину рвал — вы, Галина Петровна, советы по телефону давали! А теперь приехали ревизию проводить? «Лестница не та», «участок мал», «посуда дешевая»! Завидно стало, что у «неудачников» получилось?
Олег побагровел.
— Ты как с матерью разговариваешь?!
Павел сделал шаг вперед, заслоняя жену плечом.
— Олег, закрой рот. Лена говорит правду.
— Я говорю правду! — кричала Елена. — Тебе, Олег, все на блюдечке принесли. Бабушкин дом. Заходи и живи. А мы здесь каждый сантиметр потом полили! Мы два года жизни положили на этот дом! И ты смеешь говорить, что нам «повезло»?
— Хватит! — рявкнул Олег. — Мы просто посмотреть заехали!
— Нет, — Павел говорил тихо, но весомо, как падающие камни. — Вы приехали не радоваться. Вы приехали найти изъян. Чтобы доказать самим себе, что вы лучше.
Галина Петровна вскочила, хватаясь за сердце.
— Я не намерена слушать этот бред!
— Тогда уходите, — Елена стояла прямая, как струна, красивая в своем гневе. — Вон из нашего дома. И не возвращайтесь, пока не научитесь уважать чужой труд.
— Павел! — взвизгнула мать. — Ты позволишь ей выгнать мать?
Павел посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом.
— Мама, Лена права. Вы приехали без приглашения, чтобы унизить нас. Больше так не делайте.
Свекровь пошатнулась, словно получила пощечину.
— Ну, знаешь… Хорошо. Живите как хотите, бобыли.
Олег с Жанной уже пятились к выходу. Игорь буркнул что-то нечленораздельное и выскочил во двор.
Когда шум моторов стих вдали, растворившись в вечернем воздухе, Елена обессиленно опустилась на ступени крыльца. Адреналин отхлынул, оставив после себя дрожь и опустошение. Павел сел рядом, обнял ее за плечи, притянул к себе.
— Прости, — шепнул он ей в волосы.
— За что?
— Что так долго молчал. Что позволял им это.
Она прижалась щекой к его груди, слушая гулкие удары сердца.
— Ты защитил. Сегодня ты нас защитил.
— Пойдем на террасу. Посидим.
Они прошли на деревянный настил, еще хранивший тепло солнца. Воздух был густым, напоенным ароматами трав и наступающих сумерек. Где-то далеко залаяла собака, сосед дядя Вася звякнул ведром, и эти простые звуки казались музыкой.
Павел достал телефон и решительно выключил звук.
— Сейчас начнут обрывать трубки.
— Пусть звонят, — Елена улыбнулась.
Она сходила в дом, вернулась с бутылкой белого вина и двумя простыми гранеными стаканами — других и правда не было. Нарезала сыр, яблоки.
Павел разлил вино. Стекло звякнуло о стекло — не хрустальный звон, но самый честный звук на свете.
— Знаешь, — сказал он, глядя на верхушки сосен, чернеющие на фоне лилового заката, — я всю жизнь боялся сказать им «нет». Думал, это предательство крови.
— А теперь?
— Теперь понимаю: предательство — это когда не защищаешь того, кто с тобой в одной лодке гребет против течения.
Елена взяла его за руку. Ее ладонь утонула в его широкой, теплой ладони.
— Мы справились, Паша.
— Справились, — кивнул он. — И дом наш выстоял.
Они сидели молча, пока небо не усыпали первые звезды. Лес шумел, охраняя их покой. Теперь это был действительно их дом. Крепость, в которую не проникнет больше ни чужая зависть, ни лицемерное родство. Только они двое, их труд и их правда.
