Когда Татьяна увидела на кухонном столе конверт с нотариальной печатью, рука её дрогнула так, что чашка с чаем выскользнула и разбилась о кафельный пол вдребезги.
— Что это? — прошептала она, не веря собственным глазам.
Её муж Виктор стоял у окна, отвернувшись, плечи его были напряжены, как струны. Он молчал. И это молчание было страшнее любых слов.
Татьяна подняла конверт дрожащими пальцами. Бумага шелестела в тишине, как приговор. Нотариальное извещение. Её имя. Адрес их квартиры. И строчка, от которой закружилась голова: «О передаче прав собственности на жилое помещение…»
— Виктор, — её голос стал металлическим. — Объясни мне немедленно, что это значит.
Он повернулся. Лицо его было серым, виноватым, жалким. И в этот момент она поняла самое страшное: он знал. Он знал заранее.
— Мама… мама попросила переоформить квартиру, — выдавил он, не глядя ей в глаза. — Говорит, налоги большие, ей тяжело. Это же её собственность, Таня. Она нам просто разрешала тут жить.
Татьяна отступила на шаг, потом еще один. Стена холодильника уперлась ей в спину.
— Её собственность? — переспросила она тихо. — Квартира, в которой мы живем пять лет? В которую я вложила все свои сбережения на ремонт? Где я каждую стену красила собственными руками, пока твоя мамочка сидела и указывала, какой цвет ей больше нравится?
— Таня, не начинай…
— Не начинай?! — голос её сорвался на крик. — Виктор, я три года откладывала деньги! Я отказывала себе во всем! Плитку в ванной, кухонный гарнитур, паркет — это все мои деньги! Четыреста пятьдесят тысяч! И ты молчал? Ты знал, что твоя мать задумала выкинуть меня, как мусор, и молчал?!
Виктор сжал кулаки, челюсти его напряглись.
— Мать ничего не задумывала! Она просто хочет обезопасить себя! У неё пенсия маленькая, ей нужны гарантии! А квартира всегда была её, это правда! Мы тут на правах жильцов!
— Жильцов? — Татьяна рассмеялась, и этот смех был похож на рыдание. — Я твоя жена, Виктор! Жена! А не квартирантка, которую можно выселить по первому капризу!
— Никто тебя не выселяет, — пробормотал он. — Просто мама хочет переписать квартиру на себя официально, через нотариуса. Для порядка.
Татьяна смотрела на него, и с каждой секундой лицо человека, с которым она прожила восемь лет, становилось все более чужим. Этот слабый подбородок, эти бегающие глаза, эти руки, сложенные на груди в защитной позе — она вдруг увидела в нем не мужа, а большого испуганного ребенка, который прячется за мамину юбку.
— Когда она сказала тебе об этом? — спросила Татьяна медленно, словно каждое слово давалось ей с огромным трудом.
Виктор молчал.
— Когда?! — рявкнула она.
— Два месяца назад, — выдохнул он. — Она позвонила, сказала, что нужно все оформить. Я думал… я думал, может, само рассосется.
— Два месяца… — Татьяна закрыла лицо руками. — Два месяца ты жил со мной под одной крышей, ложился в одну постель, говорил, что любишь, и при этом знал, что твоя мать готовит мне ловушку. И ты молчал.
— Я не знал, как сказать! — вскинулся он. — Я не хотел тебя расстраивать! Думал, может, объясню маме, она передумает!
— Объяснишь? — Татьяна подняла голову, и в её глазах полыхало что-то страшное. — Ты ей хоть раз в жизни что-то объяснял? Ты хоть раз встал на мою сторону, когда она унижала меня при гостях? Когда называла меня городской выскочкой? Когда говорила, что я тебе не пара?
— Мама не унижала…
— Заткнись! — закричала Татьяна так, что Виктор вздрогнул. — Заткнись немедленно! Не смей при мне защищать эту женщину! Она с первого дня возненавидела меня! Она мечтала, чтобы ты женился на Зинке из соседнего подъезда, той самой рыхлой дурочке, которая готова целовать ей ноги! А я оказалась с характером! Я посмела иметь свое мнение! И теперь она решила избавиться от меня самым подлым способом!
Виктор отвернулся к окну. За стеклом падал снег, мягкий, праздничный, и от этого контраста с тем кошмаром, что творился на кухне, становилось еще тоскливее.
— Что мне делать, Таня? — пробормотал он жалобно. — Это моя мать. Она одна. Ей шестьдесят восемь. Я не могу пойти против неё.
— Но против меня ты можешь, — сказала Татьяна ровно. — Против меня, которая родила тебе сына. Которая бросила свою работу, чтобы ухаживать за твоей матерью, когда у неё был перелом. Которая терпела её вечные придирки и колкости. Да, Витя, ты можешь. Потому что я для тебя никто.
Она развернулась и вышла из кухни. Ноги несли её автоматически — в спальню, к шкафу. Она начала доставать вещи, сваливая их на кровать в хаотичную кучу. Свитера, джинсы, белье, книги.
Виктор вбежал следом.
— Ты куда?! — его голос был испуганным. — Таня, остановись! Давай обсудим спокойно!
— Обсуждать нечего, — ответила она, не оборачиваясь. — Я ухожу. Из этой квартиры, которая, оказывается, никогда не была моим домом. От тебя, потому что ты не мужчина, а приложение к матери. И я больше не намерена жить в месте, где меня считают временным неудобством.
— Но Тёма! — выдохнул Виктор. — Сын! Ты хочешь забрать его накануне Нового года?!
Татьяна замерла. Повернулась к нему медленно.
— Тёма поедет со мной, — сказала она четко. — К моей маме. Там он будет в тепле, в любви и в квартире, которая принадлежит нормальным людям, а не манипуляторам.
— Ты не имеешь права! — взвился Виктор. — Это мой сын! Я не позволю!
— Не позволишь? — Татьяна шагнула к нему, и он инстинктивно попятился. — А где ты был, когда твоя мать при Тёме назвала меня пустоцветом? Где ты был, когда она сказала мне, что я плохая мать, потому что не пеленаю ребенка так, как она считает правильным? Ты молчал, Витя. Ты всегда молчал. А теперь не имеешь права открывать рот.
Она схватила сумку, запихнула туда вещи. Руки тряслись, слезы застилали глаза, но она не позволяла им пролиться. Не здесь. Не при нем.
— Татьяна, пожалуйста, — Виктор схватил её за руку. — Давай поговорим с мамой вместе. Я объясню ей, что ты против. Может, она пойдет навстречу.
Татьяна вырвала руку.
— Пойдет навстречу? — переспросила она с горечью. — Виктор, твоя мать уже у нотариуса. Она уже оформляет документы! Она не советовалась ни со мной, ни с тобой! Она решила, и точка! Потому что она привыкла, что вы оба пляшете под её дудку!
— Это не так…
— Это именно так! — крикнула Татьяна. — И знаешь, что самое страшное? Я не злюсь на неё. Она такая, какая есть. Властная, жестокая, эгоистичная. Но ты… Ты предал меня, Витя. Ты выбрал не семью. Ты выбрал страх перед мамой.
Она застегнула сумку, накинула куртку.
— Тёму я заберу из садика сама, — бросила она. — Пусть он хотя бы встретит праздник в нормальной обстановке. А ты оставайся. Празднуй с мамой. Пейте чай, режьте салаты и радуйтесь, что избавились от неугодной невестки.
Она вышла, не оборачиваясь. Хлопнула дверь. Виктор стоял посреди спальни, глядя на разбросанные вещи, и впервые за все годы почувствовал, что только что потерял что-то очень важное. Что-то, что уже не вернешь.
Вечером тридцать первого декабря Татьяна сидела на кухне у своей мамы, держа в руках кружку с горячим чаем. Тёма спал в соседней комнате, утомленный дорогой и волнением. Мама гладила её по голове, как в детстве, и молчала, понимая, что слова сейчас бессильны.
Телефон Татьяны разрывался от звонков. Виктор названивал каждые десять минут. Сначала извинялся. Потом умолял. Потом угрожал. Потом снова извинялся. Она не брала трубку.
А в полночь, когда за окном грохнули первые залпы салюта, пришло сообщение не от мужа. От его матери.
«Если думаешь, что испугала меня своим уходом — ошибаешься. Виктор останется со мной. А тебе советую побыстрее освободить МОЮ квартиру от своих тряпок. Нотариус ждет документы.»
Татьяна прочитала. Перечитала. И вдруг рассмеялась. Тихо, почти беззвучно.
— Мам, — позвала она. — А у нас же есть тот юрист, который тебе квартиру оформлял?
— Конечно, — кивнула мама. — Хороший человек, толковый. А что?
— Позвони ему после праздников, — попросила Татьяна. — Мне нужна консультация. Очень нужна.
Через три дня Татьяна стояла в нотариальной конторе на Тверской. Рядом с ней — её юрист, мужчина лет пятидесяти с усталым лицом и папкой документов.
Напротив сидела её свекровь, Валентина Петровна. Накрашенная, в дорогой шубе, с довольным выражением лица. Рядом с ней — Виктор, бледный и потерянный.
— Значит, так, — начала Валентина Петровна, даже не поздоровавшись. — Ты подписываешь отказ от претензий на квартиру, забираешь свои шмотки и уходишь красиво. Виктору нужна нормальная жена, а не истеричка.
Татьяна молчала. Юрист открыл папку, достал несколько листов.
— Уважаемая Валентина Петровна, — произнес он ровно. — Прежде чем говорить о претензиях, давайте обсудим вот эти документы. Это чеки. Чеки на сумму четыреста пятьдесят две тысячи рублей. Ремонт квартиры, которая, как вы утверждаете, ваша собственность. Все чеки оформлены на имя моей доверительницы. Все переводы — с её карты.
Валентина Петровна поджала губы.
— Ну и что? Она жила там. Захотела сделать красиво — её проблемы.
— Не совсем, — юрист достал еще один документ. — Вот договор. Ваш сын, Виктор, три года назад подписал с супругой соглашение о совместном вложении средств. По этому договору, если квартира продается или меняет владельца, Татьяна имеет право требовать компенсацию в размере её вклада. С процентами.
— Какой договор?! — вскочила Валентина Петровна. — Виктор, ты что, подписывал какую-то бумагу?!
Виктор побледнел еще больше.
— Я… я забыл, — пробормотал он. — Таня сказала, это просто формальность…
— Формальность, — кивнул юрист. — Которая теперь имеет юридическую силу. Итак, Валентина Петровна, если вы переоформите квартиру на себя, моя доверительница подаст иск в суд. И требовать будет не четыреста тысяч, а шестьсот, с учетом инфляции и морального ущерба. Плюс судебные издержки.
Повисла тишина. Валентина Петровна смотрела на Татьяну так, словно видела её впервые.
— Ты… ты специально это провернула? — прошипела она. — Ты с самого начала планировала?
— Нет, — спокойно ответила Татьяна. — Я планировала прожить с вашим сыном всю жизнь. Растить ребенка. Быть частью семьи. Но вы решили иначе. И знаете что? Спасибо вам. Вы открыли мне глаза.
Она встала.
— Валентина Петровна, переоформляйте квартиру, если хотите. Но деньги мне верните. До копейки. Или увидимся в суде. А я, знаете ли, очень терпеливая. Я могу судиться годами.
— Таня! — Виктор схватил её за руку. — Подожди! Может, мы ещё…
— Нет, — оборвала она. — Мы не «ещё». Мы «никогда больше». Развод подам на следующей неделе. Желаю вам счастья, Витя. Пусть мама найдет тебе послушную жену. Таких полно.
Она вышла из конторы, и мороз ударил в лицо, свежий, бодрящий. За спиной остался мир, где она была чужой. Впереди была свобода, пусть и страшная. Но своя.
Через полгода Татьяна получила чек на шестьсот тысяч рублей. Валентина Петровна предпочла заплатить, чем судиться. На эти деньги Татьяна внесла первый взнос за собственную квартиру. Небольшую, светлую, с окнами на парк.
Виктор звонил еще несколько месяцев. Просил вернуться. Клялся, что изменился. Но Татьяна знала: люди не меняются. Они просто прячут своё истинное лицо до первого удара.
А она больше не хотела быть грушей для битья. Даже в бархатных перчатках.
