— Ты с ума сошла? Ты вообще слышишь, что говоришь? — голос Карины сорвался в визг, который она сама от себя не ожидала, и в тишине кухни он прозвучал почти истерично. — С какой стати я должна оплачивать вам отпуск?
— А с такой, — спокойно, почти по-деловому, произнесла Валентина Петровна, аккуратно ставя чашку на блюдце, — что ты получается у нас самая обеспеченная. В семье, между прочим. И не делай вид, что это новость.
— Семья — это не банкомат, — Карина медленно выдохнула, чтобы не наговорить лишнего. — И уж точно не туристическое агентство.
— Вот оно как… — свекровь чуть прищурилась. — А я-то думала, ты у нас разумная девушка. Современная. Понимающая.
— Понимающая — не значит удобная, — Карина опёрлась ладонями о стол. — Если вы хотите на море, это ваше право. Но не за мой счёт.
За окном медленно падал декабрьский снег — липкий, тяжёлый, тот самый, который превращает дороги в серую кашу, а настроение в раздражённое «да сколько можно уже». Карина стояла напротив Валентины Петровны и чувствовала, как всё внутри холодеет сильнее, чем от открытой форточки.
— Ты же знаешь, какие у нас пенсии, — свекровь поправила манжет кофты, словно собираясь на работу. — На лекарства едва хватает, не то что на радости. А Сергею Николаевичу врач вообще советует морской климат. Вот и подумали… может, ты поможешь.
— Вы «подумали» за меня и мои деньги, — жёстко сказала Карина. — Не посоветовавшись? Не обсудив? Просто пришли и выдали как приказ?
— А чего тут обсуждать? — Валентина Петровна пожала плечами. — Ты же не бедствуешь.
— У меня ипотека, — Карина уже не сдерживала раздражение. — Стабильная такая, как ваш характер. Плюс коммуналка, еда, транспорт, одежда. Или вы думаете, мне деньги на красивых деревьях в офисе растут?
— Ох, какие мы стали буржуазные, — протянула свекровь, скривив губы. — А раньше ты казалась мягче.
— Раньше я не знала, что меня будут пытаться использовать, — парировала Карина.
В этот момент из прихожей послышался скрежет ключа в замке.
— О, вот и наш герой, — язвительно бросила Валентина Петровна и резко повернула голову в сторону двери.
Максим вошёл уставший, в изморози на воротнике куртки, с серыми от дороги глазами.
— Что за крики на весь подъезд? — бросил он, оставляя ботинки у входа. — Я вас ещё с лестницы услышал.
— Свою жену спроси, — тут же отреагировала мать. — Она отказывается помогать родителям мужа. Не считает нужным.
— Потому что я не обязана, — Карина подошла ближе к нему. — Твоя мама решила, что я должна оплатить им отпуск. Как будто это входит в супружеский контракт.
— Мама, ты серьёзно? — Максим устало провёл ладонью по лицу. — Ты пришла сюда за деньгами?
— Я пришла поговорить, — вскинулась Валентина Петровна. — А она сразу с агрессией! Словно я её обокрала.
— Потому что ты навязываешь мне чувство вины, — перебила Карина. — И делаешь вид, что это благотворительность. Хотя это банальное давление.
— Это забота о родителях! — отрезала свекровь. — Не тебе меня учить морали.
— Вообще-то имею право, когда ты лезешь в мой кошелёк, — Карина говорила уже спокойно, но в голосе звенела сталь.
— Мам, стоп, — Максим шагнул между ними. — Ты не можешь требовать от Карины подобных вещей. Хочешь на море — собирай, копи, проси меня, но не её.
— Почему не её?! — Валентина Петровна всплеснула руками. — Она твоя жена! Значит — родная!
— Именно поэтому ты должна её уважать, — спокойно, но жёстко ответил Максим. — А не распоряжаться её зарплатой.
В комнате повисла тяжелая пауза. Даже часы на стене будто замедлились.
— Значит, вот как ты теперь со мной, — тихо сказала она. — Выбрал её. Деньги. Комфорт. А мать — за борт.
— Я выбрал справедливость, — без крика ответил он. — И она, кстати, тоже часть семьи. Единственная, с кем я живу каждый день, а не по выходным.
— Тогда мне здесь делать нечего, — Валентина Петровна резко надела пальто. — Надеюсь, эта твоя принципиальность согреет тебя в старости.
— Лучше, чем твоё чувство собственности, — невольно вырвалось у Карины.
Дверь хлопнула. Сильно. С таким звуком, будто окончательное «всё понятно».
Тишина ударила в уши.
— Ты как? — Максим наконец повернулся к ней.
— Теперь у меня есть новый страх — наши семейные ужины, — попыталась пошутить Карина, но глаза были совсем не смешными.
— Она перегнула, — вздохнул он. — Прости. Я не думал, что она на такое способна.
— А я, кажется, только начала знакомство с её настоящей версией, — хмыкнула Карина и медленно опустилась на стул. — И меня, честно, уже напрягает этот сериал.
— Я с ней поговорю, — сказал он, глядя в пол. — По-настоящему поговорю.
— Делай что хочешь, — устало ответила она. — Только не смешивай меня больше в эту выставку упрёков и обязанностей, которые я не подписывала.
Вечером они сидели молча. За окном всё так же сыпал снег, город гудел, как будто ничего не случилось. А у Карины внутри уже было ощущение: это только первая трещина. И она совсем не маленькая.
Перед сном Максим тихо сказал:
— Что бы ни было, я на твоей стороне. Всегда.
Карина ничего не ответила. Не из обиды. Просто впервые за долгое время она не была уверена, что одной этой фразы будет достаточно.
И когда она отвернулась к стене, ей отчего-то стало страшно. Не из-за Валентины Петровны. А из-за того, как быстро всё привычное может начать рушиться.
— Ты вообще в курсе, что про тебя говорят? — Марина из бухгалтерии перегнулась через край Карининого стола и понизила голос до театрального шёпота. — Ты у них уже почти легенда. Холодная, расчётливая, с ледяным сердцем и калькулятором вместо души.
— У кого — у них? — Карина даже не сразу оторвалась от экрана. Пальцы машинально продолжали стучать по клавишам, как будто отчёты могли заслонить её от реальности.
— У семьи твоего Максима. И не только. У вас же общие знакомые, не забывай. Света с пятого этажа его родителей — она сестре своей, а та работает у нас в снабжении. Мир — это два подъезда и одна курилка, если что.
— Великолепный телеграф, — сухо усмехнулась Карина. — И что именно мне приписывают? Расстрел на рассвете пенсионеров?
— Хуже. Ты «зажала бедным старикам путёвку», — Марина закатила глаза. — Сказала им «идти работать на кладбище», чтоб заработать на море. Прямая цитата, между прочим.
— Я? — Карина, наконец, подняла взгляд. — Она совсем уже поехала?
— Похоже, она не просто поехала, а ещё и навигатор с собой взяла. Всем рассказывает, какой у неё бессердечный невестка. И делает это… красиво. Со слезой. С трагической паузой. С фразой: «Мы ей как родные, а она…»
— Она — мастер жанра «жертва обыкновенная», — сквозь зубы выдавила Карина. — Только вот я не подписывалась быть антагонистом в её спектакле.
Март в этом году выдался грязный, нервный, с мокрым снегом, который не ложился, а стекал по асфальту, как будто город плакал, но без особой причины. Карина шла домой после работы и впервые за долгое время чувствовала на себе чужие взгляды. Соседка с третьего этажа, обычно молчаливая, вдруг отвернулась. Мужчина из 27 квартиры демонстративно не придержал дверь. Даже бабка на лавочке перестала кивать в знак приветствия.
— Атмосферно, — пробормотала она себе под нос. — Спасибо, Валентина Петровна, ваш PR-отдел работает чётко.
Дома было тихо. Максим задерживался. И эта тишина сейчас действовала не как уют, а как вакуум перед взрывом.
Телефон зазвонил.
— Алло, — Карина закрыла глаза, уже зная, кто это.
— Ты долго ещё собираешься позорить нашу семью? — раздался голос свекрови. Уверенный. Холодный. Без истерик. Даже с достоинством.
— Я позорю вас ровно с того момента, как отказалась быть вашим спонсором? — Карина села на край дивана. — Шикарная логика.
— Ты выставляешь нас нищими, — Валентина Петровна говорила медленно, подчёркнуто отчётливо. — Перед всеми. Люди спрашивают, почему родной сын живёт в тепле, а родители еле выживают.
— Может, потому что я не покупала себе ребёнка, а вы — родили его по собственной инициативе? — Карина сжала телефон так, что костяшки побелели. — Или мне теперь по очереди вас всех на содержание брать?
— Я хотела по-хорошему, — вздохнула свекровь. — А ты решила по-своему.
— Я решила по-справедливому.
— Ты разрушишь эту семью.
— Нет. Это вы решили её проверить на прочность.
Связь оборвалась.
Когда Максим вернулся, он был напряжён. Даже не снял обувь — так и остался стоять у входа.
— Ты сегодня говорила с моей тётей? — спросил он спокойно, но в этой спокойности было что-то чужое.
— С какой именно? Их у тебя, извини, как государственных праздников.
— С Ниной. Она сказала, что ты назвала маму аферисткой и запретила ей лезть в вашу жизнь.
— Я с ней вообще не общалась. Ни по телефону, ни телепатически. Даже во сне её не видела.
— Она плакала, Карин.
— Пусть актёрку к себе в театр зовёт. У неё явно талантливые постановки.
Максим устало сел на табурет.
— Мне звонят родственники. Знакомые. Даже на работе уже начали косо смотреть. У нас начальник сегодня спросил: «У тебя там в семье всё нормально?»
— А ты что ответил? — Карина подошла ближе.
— Я сказал, что да.
— Серьёзно? — усмехнулась она. — После всего — просто «да»?
— А я должен был вывалить всю эту грязь?
— Нет. Ты должен был сказать правду.
— А правда… какая теперь? — он посмотрел на неё так, будто искал не женщину, а ответ в её лице.
Карина замолчала. Потом ровно сказала:
— Правда в том, что твоя мать методично уничтожает мою репутацию. И если ты это не остановишь, то скоро я стану главным демоном вашего рода.
— Я с ней говорил.
— И?.. — прищурилась Карина.
— Она сказала, что защищает семью.
— Она мстит, Максим. За то, что не получила от меня денег. Только завуалировала это под мораль и старческий героизм.
В этот момент трель звонка пронзила воздух. Длинно, настойчиво. Карина даже не сразу пошла открывать — знала, кто там.
— Каринушка, — сладко улыбнулась Валентина Петровна, едва переступив порог. — Я принесла оладьи. Домашние. Максим в детстве их обожал.
— Конечно, — прошипела Карина. — Ничем так не склеишь расколотую реальность, как мукой и сахаром.
— Вот так ты встречаешь человека, который к тебе с миром? — обиженно произнесла свекровь.
— Вы ко мне не с миром. Вы ко мне с ножом за спиной и лентой «мученицы» на груди, — Карина стояла, не двигаясь.
— Я просто хотела помириться, — тихо сказала она, обращаясь теперь уже к Максиму. — А ты выбрал себе женщину, которая ненавидит твою семью.
— Она никого не ненавидит, — ответил он, но голос не казался уверенным.
— Она разрушает всё, к чему прикасается, — Валентина Петровна подняла на него влажные глаза. — А ты слеп.
Карина рассмеялась. Сухо, надломленно.
— Поздравляю. У вас талант — превращать реальность в цирк, даже без грима и лицензии.
— Ну и живи тогда одна. С деньгами, с карьерой. С собой. Посмотрим, кто к тебе потянется, — бросила свекровь и направилась к выходу.
У двери она остановилась.
— Только потом не говори, что я тебя не предупреждала, — и вышла.
Максим медленно повернулся к Карине.
— Может, ты всё же могла быть с ней помягче?..
И в этот момент что-то внутри Карины окончательно треснуло, как тонкий лёд в марте под ногами.
— То есть тебя не смущает, что меня превращают в монстра? — очень тихо спросила она. — Тебя смущает мой тон?
— Я просто хочу, чтобы было спокойнее…
— Спокойнее будет, когда меня здесь не будет, — ответила она и направилась в спальню. — Это она и добивается. И, кажется, у неё начинает получаться.
Он ничего не сказал.
А Карина уже впервые открыла шкаф не для того, чтобы выбрать одежду на завтра.
— Всё только начинается, — прошептала она, глядя в тёмное окно, в котором отражалось уже совсем не её прежнее лицо.
И, что самое страшное — она это понимала слишком отчётливо.
