— Леночка, ты опять пересолила! Ну что ж ты так, а? Игорь такое есть не будет, у него желудок нежный!
Лена вздрогнула, ложка звякнула о дешёвую фаянсовую тарелку. Воскресный обед на даче у свекрови, Тамары Павловны, снова превращался в пытку.
— Я пробовала, Тамара Павловна, вроде бы в самый раз, — тихо ответила она, не поднимая глаз.
— Ой, ну что ты понимаешь! — отмахнулась свекровь, подвигая сыну тарелку с «правильным» супом, сваренным отдельно. — Ты у нас девушка простая, деревенская, а Игорёк у меня… эстет.
Игорь, её муж, сидевший во главе старого, покрытого липкой клеенкой стола, виновато пожал плечами. «Мама, перестань», — пробормотал он, но в голосе не было и тени протеста. Он любил Лену, но против матери, этой монументальной женщины с вечной химической завивкой, идти боялся.
Рядом хмыкнула Зоя, сестра Игоря.
— Мама просто шутит, Лен. У тебя что, чувства юмора нет?
Лена молча сглотнула. Эти «шутки» были её еженедельным крестом. Пахло сыростью старого дома и дешёвым шашлыком, который мариновала, конечно же, она.
Давление нарастало с каждым месяцем. Тамара Павловна вела свою игру виртуозно, никогда не нападая в открытую, когда Игорь был рядом. Но стоило ему выйти…
— Леночка, солнышко, а что это ты платье новое купила? — елейно тянула свекровь, пока они мыли посуду в ледяной воде. — Игорёк, небось, последнюю премию отдал? А у Зоечки сапоги зимние совсем прохудились… Ну, тебе не понять, ты же сирота, о родне заботиться не привыкла.
Лена замирала, чувствуя, как яд проникает под кожу.
— Я… я со своей зарплаты купила, — лепетала она.
— Да что там твоя зарплата! — фыркала Тамара Павловна. — Шутка, конечно! Но ты бы лучше сыну моему рубашку приличную купила, а то ходит как оборванец.
Вечерами, когда они возвращались в свою крошечную съемную квартирку, Лена видела, как Игорь мрачнеет. Он стал раздражительным, придирался к мелочам.
— Мама говорит, ты опять всю её рассаду на окне засушила? — спрашивал он, отворачиваясь к стене.
— Игорь, я её поливала! Там просто солнца нет, я же говорила…
— Да, да, у тебя вечно все виноваты. Мама просто тактично намекнула. Она же… ну, шутит она так. Добрее надо быть, Лен.
Лена молчала. Она чувствовала, как муж, её любимый Игорь, медленно от неё отдаляется, опутанный материнской паутиной. Он не видел змеиного шипения за сахарной улыбкой. Он слышал только: «Сынок, она тебе не пара. Пустая она. Ни кола, ни двора, ни родни за спиной. Ты достоин бриллианта, а привел… ну, ты понял».
Единственной отдушиной был старый кот Барсик, подобранный ею котенком. Он всегда чувствовал её слёзы, тёрся о ноги и мурлыкал так громко, словно пытался заглушить её боль.
Переворот случился в один серый ноябрьский день. Лена вернулась с работы, измотанная очередным «шутливым» звонком свекрови («Леночка, ты Игорю ужин-то приготовила, или он у тебя опять магазинными пельменями давится?»). В почтовом ящике лежал плотный конверт с гербовой печатью.
Она села на кухне, Барсик тут же запрыгнул на колени. Руки дрожали. Письмо было от нотариуса из Санкт-Петербурга.
Двоюродная бабушка, которую Лена видела один раз в глубоком детстве, оставила ей в наследство всё.
Лена несколько раз перечитала строки. Четырехкомнатная квартира на Невском проспекте. И счёт в банке. С суммой, от которой у Лены потемнело в глазах.
Она сидела в тишине. Слёзы капали на официальную бумагу. Это были не слёзы радости. Это была… пустота. Та самая «пустота», в которой её постоянно обвиняли.
Она ничего не сказала Игорю. Она просто смотрела, как он, хмурясь, ест её пересоленный (по мнению его мамы) ужин. А в голове её зрело что-то холодное и острое.
В следующее воскресенье на даче всё шло по обычному сценарию. Тамара Павловна была в ударе.
— Ой, Леночка, у тебя же день рождения скоро! — пропела она за чаем. — Мы с Зоей тебе подарок припасли.
Зоя хихикнула и протянула Лене сверток. Внутри оказалась дешёвая кухонная прихватка с вышитым кривым петухом.
— Это чтоб ты готовить училась, — пояснила Тамара Павловна. — А то мой сыночек скоро с голоду помрёт! Шутка!
Игорь неловко улыбнулся.
Лена медленно взяла прихватку. Осмотрела её. А потом спокойно положила на стол.
— Спасибо, Тамара Павловна. Но, боюсь, она мне не пригодится.
Свекровь удивленно вскинула бровь. Лена слишком редко подавала голос.
— Это почему же?
— Потому что я переезжаю, — ровным тоном сказала Лена. — В Петербург. Насовсем.
Тишина, повисшая за столом, оглушала. Даже сверчок за печкой, кажется, замолчал.
— Что? — первым опомнился Игорь. — Лен, ты о чём? Ка-кой Петербург? Мы же…
— Я получила наследство, — Лена посмотрела прямо в глаза свекрови. — Квартира на Невском. Так что… я больше не «пустая». И «ни кола, ни двора» — это, оказывается, очень богатое «ни двора».
Лицо Тамары Павловны вытянулось. Химическая завивка, казалось, застыла намертво. Зоя уронила ложку.
— Лена… — Игорь был бледен как полотно. — Это… это правда? Почему ты молчала?
Лена перевела на него долгий, тяжёлый взгляд.
— А когда? Между «шутками» о моих котлетах и «шутками» о том, что я тебе не пара? Когда ты в очередной раз верил маме, а не мне?
— Мама! — взвыл Игорь, поворачиваясь к Тамаре Павловне. — Что ты наделала!
И тут произошла метаморфоза. Маска «эстета» и «королевы дачи» слетела с Тамары Павловны в один миг. Лицо её сморщилось, стало жалким и испуганным.
— Леночка! Доченька! — она бросилась к ней, пытаясь схватить за руку. — Я же… я же не со зла! Я же… это всего лишь шутки! Я же тебя как родную…
Лена брезгливо отдернула руку.
— Не трогайте меня. Мне почему-то больше не смешно.
— Прости меня, дуру старую! — запричитала свекровь, её глаза забегали, оценивая масштабы катастрофы. — Мы же семья! Ты же Игоря любишь! Мы… мы все вместе переедем! В Петербург! Я… я тебе с хозяйством помогу!
Лена усмехнулась. Холодно и страшно.
— Нет. Я еду. С Барсиком.
Она встала и посмотрела на мужа. Он стоял, раздавленный, между двумя женщинами.
— Игорь. У тебя есть выбор. Ты едешь со мной. Сейчас. Или остаёшься здесь. С «шутками».
Игорь смотрел то на плачущую, униженную мать, то на спокойную, как лёд, жену. Он видел не богатство. Он видел силу, которую годами отказывался в ней замечать.
— Я… — он глубоко вздохнул. — Я с Леной.
Он схватил куртку. Тамара Павловна осела на скрипучий стул. Зоя смотрела на уходящую Лену с такой лютой, бессильной завистью, что, казалось, воздух затрещал.
Прошло три месяца.
Лена пила утренний кофе из тонкой фарфоровой чашки, глядя в огромное окно на заснеженный Невский проспект. Барсик дремал на широком подоконнике. Игорь, тихий и похудевший, раскладывал книги на дубовых полках. Он нашёл работу в Питере, и каждый день заново учился уважать свою жену.
А в подмосковной электричке, пахнущей мокрыми валенками, тряслись две женщины.
— Говорю тебе, надо было ей в ногах валяться! — шипела Зоя. — Из-за тебя, мама, мы всё потеряли!
— Да откуда ж я знала! — скулила Тамара Павловна. — Откуда я знала, что эта… сирота… такая богатая!
Они ехали на дачу. Топить печь. Денег на газ не хватало.
А Лена смотрела на проспект, где кипела настоящая, большая жизнь. Игорь подошёл и обнял её сзади.
— Я люблю тебя. Прости, что был… слепым.
Лена прикрыла глаза и прислонилась к нему.
— Ничего. Зато я прозрела.
Спасибо, что дочитали эту историю до конца. Такие эмоциональные качели часто случаются в жизни, и порой только кардинальные перемены заставляют людей показать своё истинное лицо. Если рассказ нашёл у вас отклик — пожалуйста, поставьте «лайк» и подпишитесь. Ваша поддержка очень помогает!
Как думаете, изменилось бы что-то в характере Тамары Павловны, окажись она рядом с Леной в Петербурге?
