— Ты что, с ума сошла? — Григорий замер с чашкой в руке, даже не донеся её до раковины.
Лена стояла у окна их скромной однушки, обхватив себя руками. За стеклом моросил октябрьский дождь, превращая город в серое месиво. Она не оборачивалась, но по напряжённым плечам муж понял — разговор будет непростым.
— Слушай меня, — она наконец повернулась, и в её глазах плескалась смесь отчаяния и упрямства. — Я получила сообщение от нотариуса. Дом бабушки. Тот самый, в деревне. Он официально переходит ко мне по завещанию. Документы готовы.
Григорий поставил чашку на стол. Медленно, аккуратно, словно боялся, что она разобьётся от одного неловкого движения.
— И? — он уже предчувствовал, что сейчас последует.
— Мама хочет переехать туда. Насовсем. Она говорит, что в городе ей тяжело, что пенсия не покрывает расходы, что квартплата её душит. А там, в деревне, свой дом, огород, колодец. Она сможет жить спокойно.
— Лен, это твой дом теперь, — Григорий подошёл ближе. — Твоё наследство. Бабушка оставила его тебе, а не твоей матери.
— Она моя мама! — голос Лены дрогнул. — Я не могу просто сказать ей нет. Она одна. Она вырастила меня одна. Отец ушёл, когда мне было три года. Она работала на двух работах, чтобы я училась, чтобы у меня было всё. И теперь, когда она просит о помощи…
— Это не помощь, Лена, — Григорий взял жену за руки. — Это манипуляция. Твоя мама всегда умела давить на чувство вины. Всегда.
Лена выдернула руки.
— Ты не понимаешь! Ты вырос в нормальной семье, где отец приходил домой каждый вечер, где мама пекла пироги! А я… я всю жизнь слышала, как она плачет по ночам. Как она говорит, что жертвует всем ради меня.
— И ты продолжаешь жертвовать, — тихо сказал Григорий. — Ты жертвуешь нашим будущим. Этот дом — наш шанс. Мы могли бы его продать, купить квартиру побольше. Начать планировать детей. Или хотя бы отремонтировать его и сдавать, получать стабильный доход.
— А мама будет жить где? На улице? — в голосе Лены появились истерические нотки.
— У твоей мамы есть своя квартира, — Григорий старался сохранять спокойствие. — Она получает пенсию. Да, возможно, ей тяжело, но это не значит, что она должна забрать твоё единственное наследство.
Разговор прервал звонок в дверь. Резкий, настойчивый. Они переглянулись. Лена побледнела.
— Это она, — выдохнула она. — Я говорила, что мы сегодня обсудим.
Григорий сжал кулаки. Он знал Валентину Петровну достаточно хорошо, чтобы понимать — женщина не привыкла проигрывать. И сейчас она пришла добивать последние сомнения дочери.
Валентина Петровна вошла, не дожидаясь приглашения. Она была высокой, статной женщиной с тщательно уложенными волосами и накрашенными губами. На ней было дорогое пальто, которое явно не соответствовало её жалобам на бедность.
— Леночка, доченька, — она обняла дочь, игнорируя зятя. — Ну что, поговорили? Я уже начала собирать вещи. Думаю, к концу месяца смогу переехать.
— Валентина Петровна, — Григорий шагнул вперёд, — мы ещё ничего не решили.
Свекровь медленно повернулась к нему. В её взгляде читалось плохо скрытое презрение.
— А что тут решать, Гриша? — она произнесла его имя с особой интонацией, словно обращалась к ребёнку. — Это семейный вопрос. Лена понимает свой долг перед матерью.
— Долг? — Григорий почувствовал, как внутри закипает. — Какой долг? Лена всю жизнь вас поддерживает. Каждый месяц переводит вам деньги. Покупает продукты, лекарства. Мы отказались от отпуска в прошлом году, потому что вам нужно было починить зубы.
— Ах вот как! — Валентина Петровна выпрямилась. — Значит, ты считаешь мою дочь! Записываешь каждую копейку! Я так и знала, что ты меркантильный тип!
— Мам, пожалуйста, — Лена встала между ними. — Не надо.
— Не надо? — свекровь развернулась к дочери. — А мне что, надо молчать, когда этот человек указывает мне, как жить? Когда он лезет в наши с тобой отношения?
— Это не ваши с ней отношения, — Григорий почувствовал, что терпение на исходе. — Это мой брак. Это наша семья. И решение о доме мы принимаем вместе.
— Какая семья? — Валентина Петровна усмехнулась. — Вы уже пять лет женаты, а детей нет. Это что, семья? Я Лену одна вырастила, без мужа, без помощи! Вот это была семья!
Лена закрыла лицо руками. Григорий видел, как она дрожит. Он знал, что сейчас свекровь бьёт по самому больному. Тема детей была для них болезненной. Они пытались, проходили обследования, копили на процедуры. И каждый раз Валентина Петровна умудрялась ткнуть в эту рану.
— Мам, хватит, — Лена отняла руки от лица. Её глаза были красными. — Не надо об этом.
— А о чём надо, доченька? — свекровь мгновенно сменила тон на жалобный. — О том, как я одна живу в холодной квартире? Как у меня давление скачет от нервов? Врачи говорят, мне нужен покой. Деревенский воздух. Огород. А я что, должна отказаться от единственной возможности прожить остаток жизни спокойно, потому что твой муж решил, что дом бабушки — это его личный банк?
— Это наследство Лены, — Григорий произнёс каждое слово чётко. — Её бабушка, её дом. И мы с Леной вправе решать, что с ним делать.
— Бабушка, — Валентина Петровна фыркнула. — Да эта старая ведьма всегда меня ненавидела! Говорила, что я недостойна её сына! А когда он от меня ушёл, радовалась! И теперь из могилы мне мстит, завещав дом Лене, а не мне!
— Мама! — Лена побледнела. — Как ты можешь так говорить о бабушке?
— А что я должна говорить? — свекровь всплеснула руками. — Правду! Она меня никогда не любила. Но я молчала, терпела. Ради тебя. И что я получила? Даже собственная дочь теперь готова выкинуть меня на улицу!
— Никто вас не выкидывает, — Григорий чувствовал, как в висках стучит. — У вас есть квартира. У вас есть пенсия. У вас есть дочь, которая вас постоянно поддерживает.
— Квартира! — Валентина Петровна рассмеялась горько. — Однушка на окраине, где зимой холодно, а летом душно! Пенсия — четырнадцать тысяч! Это что, деньги? На них даже коммуналку не оплатишь нормально!
— Зато на маникюр и парикмахерскую хватает, — вырвалось у Григория.
Повисла тишина. Валентина Петровна смотрела на зятя с таким выражением лица, словно он её ударил. Лена схватилась за голову.
— Гриша, ты что несёшь? — прошептала она.
— Правду, — он не отводил взгляда от свекрови. — Каждый раз, когда мы видимся, Валентина Петровна жалуется на бедность. Но при этом её ногти всегда безупречны, причёска свежая, а в гардеробе регулярно появляются новые вещи. Простите, но это не выглядит как крайняя нужда.
— Так я что, должна ходить оборванкой? — свекровь выпрямилась. — Я должна выглядеть как нищенка, чтобы ты поверил, что мне тяжело?
— Вы должны быть честной, — Григорий подошёл ближе. — Вы хотите дом не потому, что вам негде жить. Вы хотите его, потому что считаете, что Лена вам должна. За все эти годы, когда вы её растили, она должна теперь всю жизнь вас обеспечивать.
— Я её мать! — закричала Валентина Петровна. — Я дала ей жизнь! Я вырастила её одна!
— И вы об этом не даёте забыть ни на секунду, — Григорий не повышал голос, но его слова были как удары. — Каждый разговор, каждая встреча — это напоминание о том, как Лена должна быть вам благодарна. Как она обязана. Вы превратили материнство в вечный долг.
Валентина Петровна шагнула к нему, её лицо исказилось.
— Ты… ты смеешь мне указывать? Ты, который женился на моей дочери ради квартиры? Я с первого дня знала, что ты охотник за наследством!
— Хватит! — Лена встала между ними, расставив руки. — Хватит обоим! Я не могу больше это слышать!
Она развернулась к матери.
— Мам, я тебя люблю. Я благодарна за всё, что ты для меня сделала. Но Гриша прав. Дом — это моё наследство. И я хочу его сохранить. Для нас. Для нашей семьи.
Валентина Петровна отшатнулась, словно её ударили.
— Значит, ты выбираешь его? — её голос задрожал. — Выбираешь этого… этого человека вместо родной матери?
— Я выбираю свою жизнь, мам, — Лена вытерла слёзы. — Я хочу жить своей жизнью. Строить свою семью. И да, дом нам нужен. Мы хотим его продать и купить квартиру побольше. Мы хотим детей. Мы хотим будущее.
— А я что, не часть твоего будущего? — свекровь схватила дочь за руку. — Я тебе больше не нужна?
— Нужна, — Лена высвободила руку. — Но на своём месте. Как мама. Не как хозяйка моей жизни.
Валентина Петровна молчала несколько секунд. Потом медленно кивнула.
— Понятно, — она взяла сумку. — Значит, так. Я всё поняла. Спасибо тебе, Леночка, что открыла мне глаза. Теперь я знаю, чего стою для своей единственной дочери.
Она направилась к двери. У порога обернулась.
— Только помни, доченька. Когда тебе будет плохо, когда жизнь ударит — а она ударит, поверь — не приходи ко мне. Потому что я буду помнить этот день. День, когда моя дочь предпочла деньги родной матери.
Дверь хлопнула. Лена опустилась на диван, закрыв лицо руками. Григорий сел рядом, обнял её.
— Прости, — прошептал он. — Прости, что так вышло.
— Ты был прав, — она подняла заплаканное лицо. — Во всём. Я просто… я не хотела это признавать. Не хотела видеть, что она меня использует.
Следующие несколько недель Валентина Петровна не выходила на связь. Не звонила, не писала. Лена несколько раз пыталась дозвониться, но свекровь сбрасывала вызовы. Григорий видел, как это ранит жену, но молчал. Он знал, что Валентина Петровна играет в долгую. Это была её тактика — наказание молчанием.
Дом они выставили на продажу. Нашёлся покупатель быстро — крепкий деревенский дом с участком всегда в цене. Деньги легли на счёт, и Лена с Григорием начали смотреть варианты квартир. Впервые за долгое время в их отношениях появилась лёгкость. Они строили планы, мечтали, выбирали районы и планировки.
И тут пришло сообщение от Валентины Петровны.
«Леночка, я в больнице. Давление. Врачи говорят, от стресса. Если хочешь увидеть мать в последний раз — приезжай».
Лена похолодела. Григорий прочитал сообщение через её плечо и сжал челюсти.
— Это манипуляция, — сказал он тихо.
— А если нет? — Лена схватила куртку. — А если ей действительно плохо?
Они приехали в больницу вместе. Валентина Петровна лежала в палате, бледная, с капельницей в руке. Но когда увидела дочь, её глаза загорелись.
— Леночка, доченька, — она протянула руку. — Ты пришла…
Лена бросилась к кровати. Григорий остался у двери. Он наблюдал за сценой и видел то, чего не видела жена. Он видел, как свекровь украдкой улыбается, когда Лена отворачивается. Он видел румянец на её щеках, который не вяжется с тяжёлым состоянием. Он видел игру.
— Мам, что случилось? — Лена гладила её по руке.
— Да так, доченька, — Валентина Петровна вздохнула. — Сердце. Нервы. Я так переживала после нашего разговора. Думала, ночами не спала. И вот… давление подскочило. Врачи говорят, нужен покой. Деревенский воздух был бы спасением…
— Хватит, — Григорий шагнул в палату. — Валентина Петровна, хватит.
Свекровь посмотрела на него с плохо скрытой злостью.
— Что тебе надо? — процедила она.
— Правды, — он подошёл к кровати. — Я разговаривал с вашим лечащим врачом. Гипертонический криз, да. Но не опасный. Вас положили на профилактику. Выпишут через два дня. И врач сказал, что главная причина — не стресс, а то, что вы забыли принять таблетки. Специально.
Лена медленно отпустила руку матери.
— Мам, это правда?
Валентина Петровна отвернулась к стене.
— Не знаю, о чём он говорит. Я принимала лекарства. Просто… забыла в тот день.
— Вы не забыли, — Григорий достал телефон, показал переписку с врачом. — Вы сами ему сказали, что не принимали таблетки три дня. Намеренно. Чтобы спровоцировать приступ.
Тишина в палате была оглушительной. Лена смотрела на мать широко раскрытыми глазами.
— Мам… зачем?
Валентина Петровна резко повернулась, её лицо исказилось.
— Затем, что это единственный способ достучаться до тебя! — закричала она. — Ты меня не слышишь! Ты слушаешь только его! Этого… этого манипулятора! Он отвернул тебя от родной матери!
— Нет, — Лена встала. — Нет, мам. Это ты. Ты всё это время манипулировала мной. Чувством вины. Долгом. Любовью. Ты использовала всё, чтобы контролировать мою жизнь.
— Я твоя мать! — Валентина Петровна попыталась встать, но Лена остановила её жестом.
— Ты моя мама. И я тебя люблю. Но я больше не могу так жить, — голос Лены был твёрдым. — Я устала чувствовать себя виноватой за то, что хочу быть счастливой. Я устала оправдываться за свой выбор. За своего мужа. За свою жизнь.
Она развернулась и взяла Григория за руку.
— Мы уходим. Когда тебя выпишут, позвони. Мы поговорим. Но по-другому. Как взрослые люди. Без манипуляций. Без шантажа.
Они вышли из палаты. За спиной раздался крик Валентины Петровны, но Лена не обернулась. Она шла вперёд, сжимая руку мужа.
На улице она остановилась, глубоко вдохнула холодный воздух.
— Как же мне страшно, — призналась она.
— Я знаю, — Григорий обнял её. — Но ты справишься. Мы справимся. Вместе.
Через месяц они переехали в новую квартиру. Просторную двушку с большой кухней и светлыми комнатами. Валентина Петровна так и не позвонила первой. Это сделала Лена. Они встретились в кафе. Разговор был тяжёлым, но честным.
— Я не хочу терять тебя, мам, — сказала Лена. — Но я больше не буду жить по твоим правилам. У меня своя семья. Свои планы. И ты можешь быть частью моей жизни. Но не всей моей жизнью.
Валентина Петровна молчала. Потом медленно кивнула.
— Хорошо. Попробуем.
Это было начало. Непростое, болезненное. Но начало нового этапа, где Лена наконец позволила себе быть не только дочерью, но и женой. Не только должником, но и человеком со своими желаниями и правами.
А когда через полгода она сообщила Григорию, что беременна, он обнял её так крепко, что она засмеялась сквозь слёзы.
— Мы справились, — прошептал он.
— Справились, — согласилась она.
И впервые за долгие годы почувствовала себя по-настоящему свободной.
