Ирина прошла в плацкарт вагона и замерла. На их нижней полке, той самой, что она выбирала за месяц до поездки, сидела пожилая женщина с лицом, будто высеченным из камня. Под полкой громоздились клетчатые сумки, перевязанные верёвкой. На столике между двух банок с зелёными соленьями в мутной воде лежала раскрытая книга.
Добрый вечер, — сказала Ирина.
Женщина не шевельнулась. Даже глаз не подняла.
Сергей протиснулся следом с тяжёлыми сумками, за ним — Арина, уткнувшись в телефон.
Здравствуйте, — попробовал Сергей.
Тишина. Только стук колёс и далёкий голос проводницы.
Ирина покосилась на мужа. Сергей достал билеты, сверился с номерами мест. Нижняя боковая свободна. Две нижние основные — их. Но на их месте сидит чужая бабушка и читает книгу, будто их здесь нет. Будто они для неё — пустое место.
Может, подождём, пока поезд тронется, — тихо предложил Сергей. — Разберётся сама.
Ирина стиснула зубы, кивнула. Три недели на море позади, дорога выматывающая — сил на скандал не было. Арина забралась на верхнюю полку молча.
Прошёл час. Потом ещё час. Поезд давно набрал скорость, за окном мелькали огни станций. Ирина сидела на боковой полке, чувствуя, как затекает спина. Сергей стоял в проходе. Арина так и не спустилась.
А пожилая женщина всё сидела. Теперь вязала что-то бордовое, спицы цокали мерно.
Ирина почувствовала, как внутри сжимается узел.
Извините, — громче, чем планировала. — Это наше место. Вот билет.
Протянула бумажку.
Женщина медленно подняла взгляд. Холодный. Оценивающий. Шумно вздохнула, будто её попросили сдвинуть гору.
Ну конечно. Молодым всегда внизу надо. А старуха пусть наверх, да? Хотя сердце прихватывает.
Боковое место свободно, — спокойно сказал Сергей. — Оно тоже нижнее.
Лидия Петровна — так было написано в посадочном — поднялась, охая и держась за поясницу. Перебралась на боковушку, двигая сумками, и всё время что-то бормотала себе под нос.
Воспитания нет… Совсем нет уважения к старшим…
Сергей молча разложил вещи. Ирина легла, отвернувшись к стене.
Осталось два с половиной дня.
Утром Лидия Петровна встала и твёрдо сказала:
Освободите столик. Мне нужно позавтракать нормально, не на полке же.
Ирина с Сергеем как раз допивали чай. Они переглянулись.
Мы только доедим, — ровно сказала Ирина.
Я в свои годы не могу есть на весу. Давление, понимаете ли.
Голос — металлический, без просьбы. Приказ.
Они встали. Лидия Петровна уселась, достала банку с огурцами, термос, бутерброды в газете, пакет с пряниками. Разложила всё неторопливо, заняв весь стол.
Ирина забралась к Арине наверх. Сергей вышел в коридор. Завтрак растянулся на сорок минут.
К вечеру история повторилась. И на второй день тоже. Каждый раз — требование, долгая трапеза, намёки на невоспитанность.
У меня режим, — отрезала Лидия Петровна, когда Ирина попыталась возразить. — Доктор прописал строго по часам.
У нас тоже режим, — не выдержала Ирина. — И ребёнок устал.
Ребёнок? — Лидия Петровна скривилась. — Небось в телефоне сидит сутками. Вот я в её годы за партой книги читала.
Арина сжалась на полке, натянув наушники.
Сергей положил руку Ирине на плечо. Молча. И у него задёргался желвак на скуле.
К вечеру второго дня атмосфера стала невыносимой. Лидия Петровна комментировала каждое движение. Если Арина смеялась — «шум мешает пожилым». Если Сергей доставал перекусить — «опять едят не вовремя». Если Ирина открывала окно — «сквозняк, простужусь, кто отвечать будет».
Ночью она храпела так, что Ирина не могла уснуть. Утром на робкое замечание взорвалась:
Я не храплю! Это вы мне спать мешаете своим ворчанием!
Сергей молчал. Только один раз, когда вышли в тамбур подышать, сказал:
Два часа. Осталось два часа, Ирина. Потерпи.
Она кивнула. Внутри всё кипело, но она держалась. Сергей всегда так — спокойный, годы за рулём научили не реагировать. А её это вопиющее хамство разъедало изнутри.
За полчаса до прибытия Сергей полез снимать сумки с третьей полки. Лидия Петровна тоже начала перебирать свои тюки, разложив их в проходе. Сергей едва мог развернуться с багажом на весу.
Простите, дайте пройти, — попросил он.
Она не отреагировала. Продолжала рыться, будто его нет.
Извините, — громче. — Мне нужно пройти.
Лидия Петровна резко выпрямилась. И взорвалась.
Что вы себе позволяете?!
Голос пронзительный, на весь вагон.
Два дня вы издеваетесь надо мной! Гоняете с места на место! Я заслуженный педагог, сорок лет в школе, а вы обращаетесь со мной как с пустым местом!
Из соседних мест выглянули пассажиры. Проводница замерла с чайником.
Бесчувственные! — Лидия Петровна тыкала пальцем то в Сергея, то в Ирину. — Испортили мне всю поездку! Молодёжь без совести!
Ирина открыла рот, чтобы ответить. Сергей схватил её за руку. Сильно. Больно.
Не трать нервы, Ирина, — процедил сквозь зубы.
Развернулся, вытащил вещи, оттеснив сумки ногой. Взял Арину за плечо, вывел в коридор. Ирина шла следом, не оборачиваясь. Лидия Петровна кричала им вслед про бескультурье.
На перроне стояли молча, ожидая такси. Арина жалась к Ирине. Сергей смотрел в телефон.
Дядя Сергей, — тихо спросила Арина. — Почему мы ей ничего не ответили? Она же неправа.
С такими бесполезно, Аришка. Они живут в своём мире, где все им должны.
Но это несправедливо!
Справедливо, — неожиданно сказала Ирина. — Она так и останется с этим. А мы — дома.
Из вагона начали выходить пассажиры. Среди них — Лидия Петровна, тащившая клетчатые сумки, охая и кряхтя. Проводница помогла спустить вещи.
Пожилая женщина огляделась — видимо, искала, кто поможет. Но пассажиры разошлись быстро. Она осталась одна посреди перрона с тюками. Банки с соленьями стояли рядом, одна покосилась, жидкость расплескалась.
Лидия Петровна попыталась поднять сумку — не смогла. Слишком тяжёлая. Села на неё, растерянно глядя по сторонам. Пустота.
Сергей заметил. Ирина тоже. Переглянулись.
Пойдём? — спросил он.
Пойдём, — кивнула она.
Развернулись и пошли к выходу. Арина обернулась — Лидия Петровна всё ещё сидела, одинокая.
Тётя Ирина, а она как домой доберётся?
Как-нибудь, — ответила Ирина, не останавливаясь. — Она же сильная. Сорок лет в школе. Справится.
Такси подъехало быстро. Загрузили вещи. Машина тронулась.
За окном мелькал родной город. Ирина прикрыла глаза. Два с половиной дня позади. Впереди — дом, душ, своя кровать. И тишина.
Смотри, — Арина ткнула пальцем в окно.
Проезжали мимо вокзала. На перроне виднелась одинокая фигура в тёмном, окружённая сумками. Лидия Петровна держала телефон, губы шевелились.
Такси вызывает, наверное, — равнодушно сказал Сергей.
А может, не берут с таким багажом, — добавила Ирина без жалости.
Машина свернула. Вокзал исчез.
Дома Ирина первым делом распахнула окна. Свежий воздух ворвался, прогоняя духоту.
Сергей занёс вещи в прихожую.
Арина рухнула на диван и уснула.
Ирина стояла на кухне, пила холодную воду из-под крана. И только тогда почувствовала — плечи расслабились. Впервые за двое с половиной суток.
Сергей вышел из ванной, вытирая руки.
Ну что, пережили?
Пережили.
Знаешь, о чём думаю? — Он присел рядом. — Что таких никто не ждёт дома. Иначе не вели бы себя так.
Ирина вздрогнула.
Откуда знаешь?
Видел. Когда уходили. Она звонила, кричала в трубку. Никто не брал. Голос был… одинокий какой-то.
Ирина представила: Лидия Петровна в пустой квартире расставляет банки с соленьями. Одна. Без тех, кто встретит и спросит, как доехала.
Может, поэтому она такая? — тихо спросила Арина. Не спала, оказывается.
Может быть, — согласилась Ирина. — А может, она такая и стала одинокой. Кто выдержит рядом.
Сергей обнял её за плечи.
Главное, что мв есть друг у друга. И мы не такие.
Ирина прижалась к нему. Да. Есть Арина, которую забрали на лето, когда её родителям было не до неё. Есть эта квартира, куда возвращаются. Есть завтра.
А у Лидии Петровны — банки с соленьями и чемоданы, которые некому донести.
Через месяц Арина уезжала к родителям. Перед отъездом обняла Ирину:
Спасибо за тот урок в поезде.
Какой?
Что не обязательно терпеть тех, кто тебя не уважает. Даже если это пожилой человек.
Ирина погладила её по голове.
Уважение — дорога с двусторонним движением, Аришка. Запомни.
Когда девочка ушла, Ирина долго стояла у окна. Вспоминала тот перрон, одинокую фигуру среди сумок. Не испытывала раскаяния.
Справедливость иногда выглядит как равнодушие. Но это не равнодушие. Это граница. Черта, за которую не пустишь даже из жалости.
Сергей подошёл, обнял сзади.
О чём думаешь?
О том, что я счастливая.
Почему?
Потому что рядом с тобой. И потому что я не она.
Он крепче прижал её к себе. Они стояли молча, глядя на засыпающий город.
А где-то в другом районе Лидия Петровна. И не понимала, почему никто не звонит. Почему так тихо. Почему так пусто.
Прошло несколько недель. Сергей вернулся с работы и сказал:
Видел сегодня одну бабушку на маршруте. Села, всю дорогу пилила соседку про сумку не там поставленную. Школьнику устроила разнос за музыку в наушниках. Мне выговор сделала, что медленно еду.
И что ты?
Ничего. Остановился, открыл дверь: «Всего доброго, приятной прогулки». Она вышла, бурча, что водители хамы. А пассажиры одобрили. Тихо, но одобрили.
Ирина улыбнулась.
Таких много?
Хватает. Знаешь, что интересно? Они всегда одни. Никто не встречает, не провожает. Злые, колючие — и одинокие.
Ирина подумала о Лидии Петровне. Добралась ли она до дома?
Она не пожалела, что ушли, не помогли. Два с половиной дня унижений — слишком дорогая цена за вежливость.
Пусть Лидия Петровна сама таскает свои тюки. Как всю жизнь таскает злобу, недовольство, уверенность, что ей все должны.
А они — живые, усталые, свободные — дома. Обнимаются на кухне. Варят обычный ужин. Смеются над ерундой.
И это дороже любой мнимой вежливости.
Ирина вышла на балкон вечером. Город шумел тепло, по-домашнему. Где-то там сидит сейчас пожилая женщина с каменным лицом и думает, что мир несправедлив.
Но справедливость — не то, что тебе дают. Это то, что создаёшь сам. Поступками, словами, отношением.
Если сеешь колючки — не жди роз.
Сергей вышел следом, обнял.
О чём?
О том, что мы правильно сделали.
Сомневалась?
Проверяла.
Он поцеловал её.
Пойдём ужинать.
Обычная квартира, обычный вечер, обычная жизнь. Без драм и чужого хамства. Просто — их.
Где-то Лидия Петровна не понимала, почему так пусто. Но это был её выбор. Её жизнь.
А Ирина с Сергеем выбрали другое.
И это было правильно.
