— Ты должна, Марина. Ты жена. Семье надо помогать.
Голос Павла был тихим, вкрадчивым, но от этого стального приказа мурашки пошли по спине. Марина замерла с мокрой тарелкой в руках. На кухне пахло вчерашним супом и клубничным компотом. За стеной, в детской, возились их сыновья, Миша и Коля, — делали вид, что учат уроки, а сами хихикали над телефоном.
— Помогать — да, — медленно ответила она, ставя тарелку в сушилку. — Но при чём тут ипотека? На меня.
— Ну ты же понимаешь, — Павел отхлебнул свой компот из старой фаянсовой чашки со сколом. — У Светки кредитов полно, ей не дадут. У меня тоже… не очень. А ты у нас чистенькая. У тебя зарплата белая.
«Чистенькая». Марина криво усмехнулась. Пятнадцать лет брака, двое детей, ипотека за их собственную «двушку» почти выплачена — и всё это на её «чистенькой» зарплате бухгалтера, пока Павел «искал себя» на диване.
— А Света — твоя сестра, Паша. У неё муж есть. Почему он не возьмёт?
— Ой, да что тот Серёга, — муж брезгливо махнул рукой. — Ты же знаешь. А Светочке жить негде, с ребёнком мыкается.
Марина глубоко вдохнула. Светочка, тридцатилетняя «девочка», сменившая трёх мужей и не проработавшая ни дня, снова требовала жертв.
В этот момент зазвонил телефон Павла. Он включил громкую связь, даже не спросив.
— Ну что, сынок? Уговорил эту… мегеру? — раздался скрипучий голос свекрови, Тамары Ивановны.
Марина вздрогнула. Павел торопливо прошипел: «Мама, я не один!», но было поздно.
— А что я такого сказала? — не унималась Тамара Ивановна. — Светка, кровиночка моя, на съёмной квартире загибается, а эта сидит, как королева! В нашей квартире! Сына моего обкрутила!
Марина побледнела.
— Мама, перестань, — промямлил Павел.
— Марина! — взвизгнула свекровь в трубку. — Если ты не поможешь Светочке, ты мне не невестка! Ты детям своим враг! Я им расскажу, какая у них мать бессердечная!
Павел отключил звонок и виновато посмотрел на жену.
— Мама погорячилась. Но ты пойми, Марин… Это же просто формальность. Ты возьмёшь, а платить Света будет.
— Она? — сарказм прорвался в голосе Марины. — Та Света, которая у меня на прошлой неделе тысячу на маникюр стреляла? Паша, ты в своём уме?
— Неблагодарная! — вдруг взвился он. — Моя семья для тебя ничего не значит! Я ради тебя…
Марина молча вышла из кухни. Давление нарастало. Следующие дни превратились в ад. Муж ходил мрачнее тучи, демонстративно вздыхал и не разговаривал с ней. Дети чувствовали напряжение и жались по углам. Звонила свекровь, плакала в трубку, что «Светочку на улицу выгоняют». Звонила сама Света, рыдала, что «её Анечке (дочери) негде играть».
Они доводили её до исступления. Марина почти сломалась. Может, и правда, просто формальность?
Вечером в пятницу Павел пришёл необычно весёлый. Принёс дешёвый торт в пластиковой коробке.
— Мариночка, вот. Я тут всё узнал. Банк предварительно одобрил! Отличная «однушка» в Новогиреево. Тебе надо только завтра съездить, подписать бумаги. Я уже договорился.
Он суетился, заваривал чай.
— Вот, смотри. — Он протянул ей папку с документами. — Всё чисто.
Сердце Марины болезненно сжалось. Она не хотела. Но, может, так будет лучше? Они отстанут.
Ночью она не могла уснуть. Павел мирно сопел рядом. Что-то в его сегодняшней радости было фальшивым. Что-то не сходилось. «Отличная однушка…»
Она тихо встала. Дети спали. Лунный свет падал на стол, где лежала папка. Марина открыла её.
Сверху лежал договор предварительного одобрения. Банк, сумма, её имя. А ниже… ниже лежал второй документ, который Павел, видимо, забыл вытащить в спешке.
Предварительный договор купли-продажи.
Марина вчитывалась в строки, и ледяной ужас сковывал её. Это была не «однушка» в Новогиреево. Это была шикарная трёхкомнатная квартира в новом жилом комплексе у парка.
Но самое страшное было в графе «Покупатели».
Там значились: Павел и… Тамара Ивановна.
Света в документах не фигурировала вообще.
Воздуха не хватало. План был кристально ясен. Они хотели повесить на неё чудовищный кредит на тридцать лет, купить квартиру себе — ему и маме. А потом? Развод. И она остаётся с двумя детьми и многомиллионным долгом. А Света была лишь приманкой, дымовой завесой.
Руки дрожали. Но слёз не было. Была только звенящая, холодная ярость. «Чистенькая». «Мегера». «Неблагодарная».
Она взяла телефон и тихо, на кухне, сфотографировала все страницы. И договор на «трёшку», и заявку в банк на её имя.
Утром она была на удивление спокойной.
— Пашенька, — проворковала она, пока он завтракал. — Я всё подпишу. Ты был прав, семья — это главное.
Павел просиял. Он даже не заметил её мёртвых глаз.
— Я сейчас съезжу в банк, а потом к маме, надо же её обрадовать, да?
— Да, да, жёнушка! — Он поцеловал её в щёку. От него пахло обманом.
Марина не поехала в банк. Она поехала к единственному человеку, которому доверяла, — старой подруге матери, риелтору с двадцатилетним стажем.
Тётя Валя смотрела на фотографии документов, и её лицо каменело.
— Мрази, — отрезала она. — Маринка, слушай меня. Никаких банков. Ты сейчас едешь…
Павел вернулся домой поздно вечером, сияя. Он уже, видимо, отметил «покупку» с мамой и сестрой.
В квартире было тихо.
— Марина! Дети! Я дома!
Он прошёл в кухню. Марина сидела за столом, как и в тот вечер. Только перед ней стояла чашка хорошего, ароматного кофе.
— Где дети? — спросил он.
— У моей мамы, — ровно ответила Марина.
— А ты чего тут? Ты же должна была…
— Подписать? — Марина усмехнулась. — Я подписала, Паша.
— Ну и?..
— Я подписала заявление на развод. И на раздел имущества. И заявление в полицию о мошенничестве.
Павел замер. Улыбка сползла с его лица.
— Что? Какое мошенничество? Ты с ума сошла?
Марина молча бросила на стол распечатанные фотографии договора на «трёшку».
Павел попятился. Лицо его стало белым, как полотно.
— Это… это ошибка! Марин, ты не так поняла! Это…
В дверь позвонили. На пороге стояли сияющие Тамара Ивановна и Света. В руках у Светы была бутылка шампанского.
— Ну что, сыночек! Поздравляю! Наконец-то заживём, как люди! — взвизгнула Тамара Ивановна, влетая в прихожую. — А ты, — она кинула взгляд на Марину, — можешь собирать манатки. Недолго тебе осталось тут…
Она осеклась, увидев лицо сына и бумаги на столе.
— Что это? — прошипела Света.
— Это, Светочка, твой провал, — ледяным голосом сказала Марина, вставая. — Ипотеки не будет. И квартиры у парка тоже.
— Паша?! — взвыла Тамара Ивановна, глядя на сына.
— А будет раздел вот этой «двушки», — продолжала Марина, её голос набирал силу. — И алименты на двоих детей. И, Павел, тебе очень повезёт, если банк, в который ты подал фальшивую заявку от моего имени, не заинтересуется тобой всерьёз.
Света уронила бутылку. Шампанское брызнуло на старый ковёр свекрови.
— Ты… ты… — Тамара Ивановна задохнулась от злости. — Да я тебя!..
— Вон, — тихо сказала Марина. — Вы обе. И ты, — она посмотрела на мужа. — Собирай вещи. Завтра я меняю замки.
Прошло полгода. Марина с сыновьями жила в той же «двушке». После развода суд оставил квартиру ей и детям, обязав Павла выплатить мизерную долю, которую он так и не выплатил. Он платил копеечные алименты, устроившись «официально» на полставки сторожем.
В тот субботний вечер Марина возвращалась с детьми из кино. Они смеялись, обсуждая фильм.
У подъезда, на лавочке, сидела троица.
Павел, похудевший, серый, в старой куртке. Рядом — Тамара Ивановна, постаревшая лет на десять, в потрёпанном пальто. И Света, с потухшим взглядом и облупившимся маникюром. Они о чём-то яростно спорили шёпотом.
Они увидели Марину. Света и свекровь тут же злобно отвернулись.
А Павел… он смотрел на неё. На её спокойное, уверенное лицо. На её сыновей, которые прижались к ней. Он смотрел на ту жизнь, которую у него когда-то была. Которую он променял на призрачную «трёшку» и жадную родню.
Теперь он жил с ними. Все вместе, в тесной «двушке» Тамары Ивановны, где Светин ребёнок вечно кричал, а сестра и мать пилили его днём и ночью за то, что он «всё испортил».
Марина кивнула ему. Не со злобой, не с жалостью. Просто как старому знакомому.
Она открыла дверь подъезда и вошла внутрь, в свою тёплую, безопасную крепость. А они остались сидеть на холодной лавке, в сгущающихся сумерках, навсегда запертые в тюрьме своей собственной алчности.
Спасибо, что дочитали до конца. Эта история о том, как важно вовремя распознать манипуляцию и найти в себе силы дать отпор, даже если кажется, что против тебя весь мир.
