Ночь выдалась душной, предгрозовой, когда воздух становится плотным и вязким, мешая дышать полной грудью. Я лежала без сна, слушая мерное тиканье часов в коридоре и размышляя о предстоящем юбилее — через неделю мы с Игорем должны были отметить десятую годовщину свадьбы, «оловянную» дату, символизирующую гибкость и прочность отношений.
Мой муж спал рядом, раскинувшись на спине, его дыхание было тяжелым и неровным, словно он убегал от кого-то в своих сновидениях или боролся с невидимым врагом. Я протянула руку, чтобы поправить сбившуюся простыню, и в этот момент он дернулся, судорожно сжал край одеяла и, не открывая глаз, отчетливо, с какой-то надрывной тоской произнес:
— Марина… Прости меня… Мы не должны были…
Моя рука застыла в воздухе. Марина. Имя моей лучшей подруги, моей свидетельницы, человека, которого я считала сестрой и которому доверяла больше, чем самой себе. Мы дружили со школьной скамьи, она была крестной нашего сына, она помогала мне выбирать свадебное платье и утешала в моменты ссор с Игорем.
Сначала я попыталась списать это на игру подсознания, на нелепую случайность, ведь сны — это всего лишь хаотичный набор дневных впечатлений. Может быть, они обсуждали на работе какой-то проект? Или он вспомнил, что мы собирались пригласить ее на годовщину?
Но интонация… В его голосе звучала не деловая озабоченность и не дружеское участие. Там была боль, вина и… нежность. Та самая глубокая, интимная нежность, которой он давно не одаривал меня.
«Прости меня». За что?
Сон как рукой сняло. Сердце забилось в горле, отдаваясь пульсацией в висках. Я села на кровати, глядя на спящего мужа, который теперь, выговорившись, затих, и почувствовала, как внутри разрастается липкий, холодный страх. Подозрение, которого раньше и в помине не было, вдруг начало обрастать деталями: их долгие взгляды, ее странное отсутствие личной жизни, его готовность всегда сорваться ей на помощь — «починить кран», «перевезти вещи», «встретить из аэропорта».
Я посмотрела на тумбочку, где лежал его телефон. Экран был темным, но маленький светодиод уведомлений мигал, словно подмигивал мне, приглашая узнать правду. Я никогда не проверяла его телефон. Я считала это ниже своего достоинства, признаком неуверенности и неуважения. Но сейчас, в этой ночной тишине, после услышанного имени, все принципы показались мне глупой наивностью.
Дрожащими пальцами я взяла смартфон. Игорь спал крепко, и я, воспользовавшись моментом, аккуратно приложила его палец к сканеру отпечатка. Экран разблокировался, ослепив меня ярким светом.
Я зашла в мессенджер. Чат с «Мариной» был вторым сверху, сразу после моего. Последнее сообщение от нее было отправлено сегодня вечером: «Спи спокойно. Я тоже скучаю».
Земля ушла из-под ног. «Скучаю». Подруга пишет моему мужу, что скучает, пока я готовлю ужин и проверяю уроки у сына. Я открыла переписку и начала листать вверх, пробираясь сквозь месяцы и годы лжи.
Там не было пошлых фото или откровенного разврата. Там было нечто гораздо более страшное — глубокая, эмоциональная связь, полная сожалений и нереализованной любви. Они обсуждали книги, фильмы, свои чувства, но красной нитью через все сообщения проходила одна тема — тема ошибки.
Я листала все дальше и дальше, пока не добралась до архивных сообщений десятилетней давности. Даты совпадали с днем нашей свадьбы. То, что я нашла там, заставило меня зажать рот рукой, чтобы не закричать от ужаса.
Сообщение от Игоря, отправленное в 23:40, в нашу первую брачную ночь, пока я спала, счастливая и утомленная праздником:
«Я не могу так, Марин. Я смотрю на нее и вижу тебя. Зачем ты заставила меня это сделать? Зачем ты оттолкнула меня? Я люблю тебя, слышишь? Этот брак — фикция. Я буду с ней, как обещал, но сердце мое у тебя».
И ответ Марины, пришедший через минуту:
«Ты должен, Игорь. Она не переживет, если ты бросишь ее у алтаря. У нее слабое сердце, ты же знаешь, врачи запретили волноваться. Мы должны пожертвовать собой ради нее. Будь хорошим мужем. А я всегда буду рядом. Тенью».
Я перечитывала эти строки снова и снова, и смысл их выжигал мою душу. Тайна, которую они хранили со дня нашей свадьбы, оказалась чудовищной. Мой брак, моя семья, мое счастье — все это было построено на жалости. Мой муж не любил меня. Он женился на мне, потому что моя «лучшая подруга» решила сыграть в благородство и заставила его принести себя в жертву, потому что я была для них слабой, больной девочкой, которую нужно опекать.
Они любили друг друга. Все эти десять лет. Они страдали, встречались взглядами за моей спиной, переписывались по ночам, чувствуя себя героями трагического романа, а я была просто декорацией, препятствием, «бедной Настей», ради которой они несли свой крест.
Я вспомнила, как Марина плакала на свадьбе. Все думали — от радости за подругу. А она плакала, потому что отдавала любимого мужчину мне, из жалости. Вспомнила, как Игорь был мрачен в то утро. Я думала — волнение. А это было отчаяние.
Слезы, горячие и злые, потекли по щекам. Меня не просто предали. Меня лишили права на настоящую жизнь, на настоящую любовь. Меня сделали объектом благотворительности в собственном доме. Я жила с мужчиной, который, занимаясь со мной любовью, представлял другую. Я дружила с женщиной, которая каждый день смотрела на меня как на тюремщицу своего счастья.
Я посмотрела на спящего Игоря. Теперь его лицо казалось мне маской. Чужим. Ненавистным.
Я не знала, как пережить эту ночь. Но я точно знала, что утро, которое наступит, будет последним утром нашей семьи. Я не могла дышать в этом доме, пропитанном ложью и снисходительной жалостью.
Остаток ночи прошел для меня в каком-то липком, сюрреалистичном тумане. Я не спала ни минуты, продолжая сидеть в кресле напротив кровати и сжимая в руках телефон мужа, который теперь казался мне не просто гаджетом, а «черным ящиком» нашего рухнувшего семейного самолета. Я смотрела на Игоря, который продолжал безмятежно спать, иногда причмокивая во сне, и пыталась совместить в голове два образа: заботливого мужа, который десять лет носил мне кофе в постель, и человека, который все эти годы жил со мной, стиснув зубы, лишь бы «бедная Настя» не умерла от горя. Это была изощренная пытка — понимать, что каждое его «я тебя люблю» было ложью, а каждый страстный взгляд предназначался не мне, а той, которую он видел во мне в своих фантазиях.
Когда за окном забрезжил серый, неуютный рассвет, Игорь зашевелился, потянулся и открыл глаза. Первое, что он увидел, была я — сидящая в полумраке, полностью одетая, с его телефоном в руках и ледяным взглядом, устремленным на него. Он моргнул, улыбнулся по привычке, но улыбка тут же сползла с его лица, сменившись выражением тревоги. Он узнал свой телефон в моих руках.
— Настя? Ты чего так рано? — голос его был хриплым спросонья, но в нем уже звенели нотки паники. — И зачем ты взяла мой телефон? Случилось что-то?
— Случилось, Игорь. Случился конец спектакля, — произнесла я, и мой голос прозвучал на удивление твердо, без единой дрожащей ноты. — Я прочитала твою переписку с Мариной. Всю. С самого начала. С нашей первой брачной ночи.
Игорь побледнел так стремительно, что его лицо слилось с белой наволочкой. Он сел на кровати, пытаясь подобрать слова, его рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег. Я видела, как в его глазах рушится мир — тот самый удобный мир, где он был благородным рыцарем-мучеником, а я — счастливой, ничего не подозревающей дурочкой.
— Настя, ты все не так поняла… — начал он стандартную песню всех пойманных лжецов, но я прервала его резким жестом.
— Не так поняла? — я горько усмехнулась. — «Я смотрю на нее и вижу тебя». «Мы должны пожертвовать собой ради нее». Что именно я не так поняла, Игорь? То, что вы с моей лучшей подругой десять лет играли в «Санта-Барбару» за моей спиной? То, что вы решили за меня, как мне жить, посчитав меня немощным инвалидом, который не переживет отказа?
— Мы берегли тебя! — выкрикнул он, и в этом крике была не вина, а какая-то извращенная гордость. — У тебя порок сердца, врачи говорили, тебе нельзя волноваться! Я любил Марину, да, но я не мог тебя бросить! Мы решили, что так будет лучше для всех. Я старался сделать тебя счастливой! Разве ты была несчастна эти десять лет?
— Я была счастлива в иллюзии! — я швырнула телефон на кровать. — Ты кормил меня пластиковой кашей, уверяя, что это высокая кухня. Ты украл у меня право выбора. Ты украл у меня возможность встретить мужчину, который полюбил бы меня, а не терпел бы меня из жалости. Ты понимаешь, как это унизительно — быть объектом благотворительности в собственной постели?
В этот момент я взяла свой телефон и набрала номер Марины. Было шесть утра, но мне было плевать. Она ответила почти сразу, голос был сонным и встревоженным.
— Алло? Настя? Что-то с Игорем?
— С Игорем все в порядке, Марина. Он жив, здоров и, наконец-то, свободен, — сказала я, включив громкую связь, чтобы муж слышал каждое слово. — Я знаю все. Про вашу великую жертву, про то, как вы «спасали» меня десять лет. Я прочитала ваши сообщения.
На том конце повисла гробовая тишина. Я почти физически ощущала, как мою «лучшую подругу» парализовал страх.
— Настя, послушай… — зашептала она через минуту. — Мы не хотели тебе зла…
— Вы сделали худшее зло из возможных, — отрезала я. — Вы сделали из меня дуру. Марина, ты была моей сестрой. Ты стояла рядом у алтаря и знала, что жених любит тебя. И ты толкнула его ко мне, как ненужную вещь, чтобы чувствовать себя святой мученицей. Так вот, игра окончена. Я подаю на развод. Игорь может собирать вещи и ехать к тебе прямо сейчас. Вам больше не нужно прятаться и страдать. Совет да любовь.
Я сбросила вызов и посмотрела на мужа. Он сидел, опустив голову, и в его позе было столько жалкого, что меня даже перестало трясти.
— Ты выгоняешь меня? — глухо спросил он. — Но тебе же нельзя нервничать… Как ты будешь одна?
— Хватит! — рявкнула я. — Хватит прикрываться моим здоровьем! Мое сердце оказалось гораздо крепче, чем ваша совесть. Я переживу этот развод, Игорь. А вот переживете ли вы с Мариной реальность — это большой вопрос. Ведь любить на расстоянии, играя в трагедию, легко. А жить вместе, зная, что вы построили счастье на лжи и предательстве подруги — это совсем другое.
Я встала и подошла к шкафу.
— Собирайся. Я даю тебе час. Квартира моя, ты здесь не прописан. И забудь про «оловянную» свадьбу. Считай, что олово расплавилось.
Игорь уходил молча. Он не пытался меня обнять, не просил прощения. Он выглядел как человек, с которого сорвали героическую маску, и под ней оказалось лицо обычного труса. Когда дверь за ним закрылась, я не упала в обморок, не схватилась за сердце. Я подошла к окну, распахнула шторы и впустила в комнату утренний свет.
Было больно? Безумно. Было ощущение, что мне ампутировали часть жизни без наркоза. Но вместе с болью пришло невероятное чувство облегчения. Я больше не была «бедной Настей», которую нужно жалеть. Я была женщиной, которая узнала правду и выстояла.
Спустя полгода я узнала, что Игорь и Марина съехались, но их «идеальная любовь» разбилась о быт через три месяца. Оказалось, что без ореола запретности и без «общей миссии» по спасению меня им не о чем говорить. Они расстались со скандалом.
А я? Я прошла терапию, сменила работу и впервые за десять лет начала дышать полной грудью, зная, что моя жизнь принадлежит только мне, и в ней больше нет места жалости.
Дорогие читатели, жизнь в «розовых очках», которые на нас надевают близкие, может казаться комфортной, но цена за этот комфорт — потеря себя. Героиня нашла в себе силы отказаться от суррогата любви.
