Вернулась домой с ночной смены, а там мать жениха с риэлтором обсуждают продажу моей квартиры. Мои вещи, собранные в пакет, лежали в коридоре. «Дорогая, твою квартиру мы с сыном решили продать. Сделка завтра утром, чтобы обязательно была. Деньги потратим на вашу свадьбу, а остальное заберу себе за организацию». То, что я сделала после этих слов, заставило всех бежать в ужасе прочь.
Марина проснулась от того, что за окном истошно орала автомобильная сигнализация. Без 15.07. Суббота. Можно было поваляться ещё хотя бы час, но организм уже включился. Не заснёшь обратно, хоть тресни. Она полежала несколько минут, глядя в потолок, где от фонаря за окном качались размытые тени голых веток. Потом с тяжёлым вздохом откинула одеяло, поставила ноги на прохладный ламинат и поплелась в ванную. Батареи едва грели. В этом году топить начали поздно, и по утрам в квартире было зябко. Марина накинула на плечи старый бабушкин плед, который так и лежал на спинке кресла, и потопала по коридору, шлёпая босыми ногами. Квартира встретила её привычной тишиной.
Однокомнатная, 42 метра, в панельной девятиэтажке на Щёлковской. Дом был построен ещё в 70-х, стены тонкие, слышно соседей и через этаж, и сбоку. Но Марина привыкла. Это был её дом. Бабушка Зоя оставила ей это жильё год назад, перед смертью успев переоформить дарственную. Бабушка умерла тихо, во сне, в мае прошлого года. 82 года. Последние месяцы уже почти не выходила из квартиры, только до магазина у подъезда за хлебом и молоком. Марина приезжала к ней. Каждые выходные привозила продукты, убирала, готовила на неделю. А в марте бабушка вдруг вызвала её среди недели и сказала, «Поедем к нотариусу. Хочу дарственно оформить». пока в своём уме. Марина тогда пыталась возражать, мол, бабури, зачем такие разговоры? Ты ещё поживёшь. Но Зоя Фёдоровна только покачала головой своим особым, упрямым жестом. «Я своё отжила, внучка. Ты, главное, квартиру береги. Она намоленная.
Я тут почти сорок лет прожила. Стены помнят». Марина до сих пор иногда ловила себя на том, что ждёт, вот сейчас из комнаты выйдет бабуля в своем засаленном халате и пошаркает на кухню ставить чайник. Но бабушки больше не было, а квартира осталась. Целиком и полностью ее, Маринина. На стенах еще висели бабушкины черно-белые фотографии в деревянных рамках. На подоконнике стояли горшки с геранью, которые Марина исправно поливала по средам и субботам. В серванте Старый чайный сервис с голубыми цветочками, из которого они пили чай, когда Марина была маленькой и приезжала к бабушке на каникулы. Она умылась холодной водой, посмотрела на своё отражение в зеркале. Двадцать восемь лет. Тёмные волосы до плеч, серые глаза с вечными тенями от недосыпа. Лицо, осунувшееся. Последняя неделя выдалась тяжёлой, три ночных смены подряд.
Работа медсестрой в городской больнице не самый легкий хлеб. Смены по 12 часов, иногда ночные. Пациенты капризные, врачи требовательные, зарплата 42 тысячи на руки, с ночными надбавками иногда выходила под 50. Не разгуляешься, но и не голодная. Самое тяжелое в этой работе даже не физическая усталость. Тяжелее всего видеть, как уходят люди. За шесть лет больницы Марина насмотрелась всякого. Научилась не плакать, когда в реанимации не успевают откачать очередного дедушку с инфарктом. Научилась говорить родственникам страшные слова ровным голосом. Но привыкнусь к этому — нет, так и не привыкла. Зато теперь не надо платить за съёмное жильё. Три года до бабушкиной смерти Марина снимала комнату в коммуналке на Преображенке. 18 000 месяц плюс коммуналка.
Половина зарплаты улетала в никуда. А сейчас — своё, родное, никому ничего не должна. Марина сварила кофе в турке, достала из холодильника творог, залила сметаной. Завтрак чемпионов. Подруга Светка которая работала в той же больнице, но в хирургии, всё время говорила, что Марина питается как студентка на стипендию. «Тебе тридцатник скоро, пора уже нормальную еду есть, а не этот творог с сиротским видом». Марина отшучивалась, мол, зато полезно и дёшево. За окном серело ноябрьское небо. Деревья во дворе стояли голые, чёрные, как нарисованные тушью на мокром асфальте.
Марина смотрела на них, прихлёбывая кофе, и думала, что жизнь вроде бы начала налаживаться. Квартира своя, работа стабильная, и уже четыре месяца в её жизни есть Костя. Они познакомились 2 летом в Ашане. Марина тогда толкала тележку между стеллажами, пытаясь вспомнить, закончился у неё стиральный порошок или ещё осталось. Тележка была неудобная, Колёсико заедало, и она так увлеклась борьбой с этой непослушной конструкцией, что не заметила мужчину, выходящего из-за угла. Столкновение получилось не сильным, но громким. Из его корзины посыпались апельсины и раскатились по полу оранжевыми мячиками. «Ой, простите». Марина кинулась собирать фрукты. «Да ничего страшного». Он присел рядом, и она увидела его глаза.
Карии с хитрыми искорками, и улыбку, открытую, мальчишескую. Они же не из стекла? Вот, держите, вроде все целые. Спасибо. Он поднялся, сложил апельсины обратно в корзину. Слушайте, а можно я вас кофе угощу? В качестве компенсации за моральный ущерб. Марина хотела отказаться. Она всегда отказывалась от подобных предложений от незнакомцев. После истории с бывшим, который два года назад оказался параллельно встречающимся с коллегой, она научилась держать дистанцию. Того звали Артём. Они встречались полтора года, она уже думала о совместной жизни, присматривала обручальные кольца в интернете, а потом случайно увидела его в торговом центре. С другой. Он держал её за руку, целовал висок. Марина тогда развернулась и ушла, не сказав ни слова.
Вечером написала ему сообщение. «Я всё видела. Не звони мне больше». Он звонил, конечно. Пытался объясниться. Она заблокировала номер и две недели ревела по ночам в подушку. После этого никаких серьёзных отношений. Были случайные свидания, пара коротких романов, но дальше первых встреч не заходило. Она сама не понимала, то ли мужики попадались не те, что ли она стала слишком осторожной. Но что-то в этом парне с апельсинами было такое… безобидное, что ли? Как будто он и сам не особо верил, что она согласится, но решил попробовать. «Там кофейня через дорогу», — сказала она, удивляясь сама себе. Его звали Константин, Костя. 31 год, работал менеджером в магазине бытовой техники на Соколе. Жил неподалеку, в Медведково, снимал комнату с ещё одним парнем. Родом из Тулы, в Москву перебрался пять лет назад.
«За длинным рублём», — усмехнулся он. «Как все. Дома работы нормальной нет, а тут хоть какие-то перспективы». Он много шутил, легко смеялся, не лез с неуместными вопросами и комплиментами, рассказывал про работу, про смешных клиентов, которые приходят покупать холодильник и час спрашивают, какой цвет лучше подойдёт к обоям. Марина поймала себя на том, что улыбается. По-настоящему, не из вежливости. Они обменялись телефонами, Костя написал в тот же вечер. «Привет. Это я, тот неуклюжий парень с апельсинами». Она ответила смайликом. «Первое свидание через три дня. Кино».
Потом прогулка по чистым прудам. Он держал её за руку, и его ладонь была тёплой, надёжной. Второе — ресторанчик с азиатской едой, где Костя неумело орудовал палочками, и они оба хохотали, когда рис сыпался мимо рта. Третье закончилось у неё дома. Утром Марина лежала, глядя в потолок, и слушала, как он возится на кухне. Пытался сварить кофе в турке, но не понимал, как это делается. Она встала, показала. Он смотрел внимательно, запоминал. «Может быть», — подумала она тогда, — «на этот раз получится». Отношения развивались плавно, без надрыва и драм. Костя оказался именно таким, каким показался при первой встрече — лёгким, необременительным. Не требовал ежедневных отчётов, не устраивал сцен ревности, Не обижался, если она уставала после смены и просто хотела полежать молча. Через месяц у неё появилась его зубная щётка. Через два он оставил запасной комплект белья. Через три стал ночевать регулярно, по выходным, а иногда и среди недели.
Марина не торопила события. После истории с бывшим она усвоила урок. Не привязываться слишком быстро, не строить воздушных замков. Но с Костей всё как-то само собой получалось правильно. Единственное, что слегка напрягало, — звонки от его матери. Валентина Сергеевна звонила почти каждый день. Иногда по два раза. Костя брал трубку и уходил на балкон или в ванную, говорил подолгу, тихо. Возвращался с виноватой улыбкой. Мама опять переживает. Спрашивает, как дела, что ел, не заболел ли.
«Ты же взрослый мужик», — однажды сказала Марина. «Зачем ей знать, что ты ел?» Она одна осталась. Отец умер, брата нет. Только я. Вот и волнуется. Марина не стала развивать тему. У всех свои отношения с родителями. Потом была первая встреча с Валентиной Сергеевной по видеосвязи. Костя позвонил матери при Марине специально, чтобы познакомить. На экране телефона появилось лицо женщины лет 55. Крашеные волосы, яркая помада, золотые серёжки. Взгляд цепкий, оценивающий. «Мариночка, здравствуй! Костенька столько про тебя рассказывал. Какая ты хорошенькая. Просто куколка». «Здравствуйте», — сдержанно ответила Марина. «Ты там моего сыночка не обижаешь?» [
Он у меня нежный, ранимый. Его любить надо, заботиться. Разговор продлился минут 20. Валентина Сергеевна расспрашивала о работе, о семье, о планах. Вопросы были вроде бы обычные, но что-то в тоне настораживало. Как будто это был не разговор, а собеседование. Когда Костя положил трубку, Марина спросила. «Она всегда такая?» Напористая. Мама просто волнуется. Ты её узнаёшь. Она хорошая. Марина кивнула. Но внутри остался неприятный осадок. В начале октября Костя заговорил о совместной жизни. «Слушай», — сказал он за ужином, — «а может, я к тебе перееду? Насовсем». «Зачем платить за комнату, если я всё равно 4 большую часть времени здесь провожу?»
Марина думала три дня. Советовалась со Светкой. «Мужик нормальный, не пьющий, работает», — сказала та. «Ну, не олигарх, и что? Бери, пока не ушёл». В итоге Марина согласилась. Костя переехал в середине октября, привёз два чемодана и спортивную сумку. Не густо для мужика за 30, но она решила не заострять внимание. Мало ли, как у людей жизнь складывается. Первые недели прошли гладко. Костя оказался сносным соседом, не разбрасывал носки, мыл посуду, не храпел. По утрам варил кофе, научился, наконец, обращаться с туркой. Вечерами они вместе смотрели сериалы, иногда готовили ужин на двоих. Марина ловила себя на мысли, что ей нравится это ощущение — не быть одной. Приходить домой и знать, что там кто-то ждёт.
Просыпаться и чувствовать рядом теплое тело. Одно омрачало. Костя почти ничего не платил за квартиру. В первый месяц дал пять тысяч на коммуналку, потом три. Потом перестал давать совсем, сославшись на задержку зарплаты. Марина не настаивала, решила, что позже разберутся. В конце концов, он же не посторонний человек. А потом он сказал. «Марин, мама хочет приехать». Познакомиться лично. Куда, сюда? Ну да, на недельку. Соскучилась, хочет посмотреть, как мы тут. У нас однушка, Костя. Где она спать будет? Диван раскладывается. Или раскладушку купим. Марина не хотела соглашаться. Но Костя смотрел с такой надеждой, что она сдалась. Ладно, неделю. Но только неделю. Обещаю.
Он поцеловал её в щёку. «Ты её узнаешь, она классная». Валентина Сергеевна приехала в последних числах октября. Марина как раз вернулась с дневной смены. Открыла дверь, услышала из кухни незнакомый женский голос. Громкий, уверенный. И смех Кости, радостный, мальчишеский. Она прошла на кухню. За столом сидела Валентина Сергеевна. Вживую она выглядела иначе, чем по видеосвязи. Крупнее, внушительнее. Крашенные волосы уложены в высокую прическу, на шее золотая цепочка, в ушах массивные серьги. Яркая блузка с цветочным принтом. «Мариночка!» — она вскочила, раскинув руки. «Наконец-то! Дай-ка я тебя обниму!» Прежде чем Марина успела что-то сказать, её заключили в крепкие объятия. Запах духов…
Сладкий, удушающий. — Здравствуйте, — выдавила она, высвобождаясь. — Какая ты худенькая. — Костенька, ты что, не кормишь девочку? — Одни кости. — Ничего, я вас откормлю. Такого борща привезла, пальчики оближете. На столе уже стояла кастрюля, нарезанный хлеб, банки с соленьями. — Вы давно приехали? — спросила Марина. — Часа три назад. Костенька меня встретил на вокзале. Я сразу в магазин, прикупила кое-что. А то у вас в холодильнике шаром покати. У нас всё есть. Полуфабрикаты какие-то. Разве это еда? Нет, милая, так не пойдёт. Пока я 5 здесь, будете питаться нормально. Марина хотела возразить, но промолчала. Костя смотрел с надеждой. «Спасибо», — выдавила она. «Это мило».
Вот и чудесно. Валентина Сергеевна расплылась в улыбке. Я знала, что мы поладим. Неделя началась тяжело. На следующее утро Марина проснулась от шума на кухне. Половина седьмого, суббота. Она накинула халат и вышла. Валентина Сергеевна стояла у плиты в фартуке, жарила блины. На бабушкиной чугунной сковородке. Доброе утречко. Я тут блинчиков решила напечь. Костенька их обожает с детства. «Сегодня выходной. Я хотела поспать». «Ой, прости, милая. Не думала, что так громко. Садись, покушаешь». Блины были вкусные, но Марина ела без аппетита. Что-то в этой ситуации было неправильным. Чужой человек хозяйничает на её кухне, командует, решает. После завтрака она хотела пойти в ванную, но там была Валентина Сергеевна. Плескалась, напивала что-то. Марина простояла в коридоре 15 минут, потом 20.
Наконец дверь открылась. «Ой, ты ждала?» «Прости, милая. Я там немного прибралась заодно. Пол помыла. У тебя полотенца как-то неудобно висели. Я перевесила». Марина зашла в ванную. Всё было переставлено. Её зубная щётка в другом стаканчике. Полотенце на чужих крючках. На бортике ванны появились незнакомые баночки. Крем, лосьон. «Пожалуйста, не трогайте мои вещи», — сказала она вечером. «Ой, я же помочь хотела. Что ты так остро реагируешь?» «Это моя квартира. Я сама разберусь, где что стоять должно». Валентина Сергеевна поджала губы.
В глазах мелькнуло что-то. Обида? Злость? Но тут же исчезла. «Хорошо, милая, как скажешь». Неделя прошла в постоянном напряжении. Валентина Сергеевна не нарушала больше прямых границ, но давила по-другому. Комментировала всё. Как Марина одевается, как готовит, как убирается. «Эта юбка тебя полнит. Картошку надо тоньше чистить». Пыль каждый день вытирать надо. Каждый комментарий был обёрнут в заботу, но от этой заботы хотелось лезть на стену. Костя не замечал или делал вид. Он был счастлив, что мама рядом. Они часами сидели на кухне, болтали о чём-то своём. Марина чувствовала себя лишней в собственном доме. На седьмой день она сказала, «Неделя прошла. Когда Валентина Сергеевна уедет?» Костя замялся. Она хочет ещё немного побыть.
У неё в Туле одиноко. Ещё пару недель, ладно? Мы договаривались на неделю. Марин, она же моя мать. Не могу же я её выгнать. Марина посмотрела на него долгим взглядом, потом кивнула. Ладно, две недели, но это максимум. Две недели превратились в три, три в месяц, Валентина Сергеевна обживалась всё основательнее. Купила себе тапочки и халат, повесила в шкафу свои вещи, заняла целую полку в холодильнике. Марина считала дни. В начале ноября случился первый серьёзный конфликт. Марина вернулась с работы и 6 обнаружила, что её вещи в комнате переложены. Бельё из шкафа на другой полке, книги с тумбочки на подоконнике.
А на освободившемся месте стояла фотография маленького Кости в матросском костюмчике. «Что это?» — спросила она. «Привезла из дома. Хотела, чтобы Костеньке веселее было. Твои вещи просто сдвинуло, они неудобно стояли». «Я просила не трогать мои вещи». «Ну, знаешь…» — голос Валентины Сергеевны вдруг стал жестким. «Я мать твоего будущего мужа». могла бы повежливее разговаривать. А я хозяйка этой квартиры. Костя выглянул из кухни. — Что случилось? — Твоя невеста меня оскорбляет. Валентина Сергеевна всхлипнула. — Я столько для них делаю, а она… — Марин, зачем ты так? Мама старается. Марина молча ушла в ванную. Заперлась. Села на край ванны.
Вечером попыталась поговорить с Костей. «Так продолжаться не может». «Потерпи, она же пожилой человек». «Я уже полтора месяца терплю». «Ну, потерпи ещё». Она отвернулась к стене и промолчала. Через несколько дней Марина вернулась домой раньше обычного. Дверь квартиры была приоткрыта. Она тихо вошла и услышала голос Валентины Сергеевны. Та говорила по телефону у окна. Спиной к двери. «Да, квартира неплохая. 42 метра, однушка. Район так себе, но метро рядом. Думаю, миллионов за восемь уйдёт, если не торговаться». Марина замерла. «Нет, она ничего не подозревает. Костик работает, скоро уговорит. Она же в него влюблённая, что хочешь, подпишет». Марина тихо вышла из квартиры.
Сердце колотилось так, что отдавало в ушах. Она спустилась на первый этаж, села на подоконнику почтовых ящиков. Руки дрожали. «Квартира неплохая. Миллионов за восемь. Она ничего не подозревает». Это было как удар. Она достала телефон, позвонила Светке. «Свет, я сейчас приеду. Надо поговорить». У Светки на кухне Марина рассказала всё. «Значит так», — сказала подруга. «Юридически они ничего сделать не могут. Квартира твоя, дарственная на тебя одну. Без твоей подписи никакой сделки не будет». «А если подделают?» «Это уголовка, мошенничество. На такое редко идут». «Что мне делать?» «Поговорить с Костей. Прямо спросить».
Вечером Марина так и сделала. «Сегодня слышала, как твоя мама по телефону говорила. Про мою квартиру. Про продажу». Костя моргнул. «Ты о чём?» «О том, что слышала. Она говорила, что ты меня уговоришь что-то подписать». «Марин, ты напутала. Мама такого не говорила». Я стояла в коридоре. «Значит, неправильно поняла». Может, она про чужую квартиру? — Костя. — Марин, я тебя не узнаю. Ты моей маме не доверяешь? — А должна. Он помолчал, потом обнял её. — Ты устала. Давай завтра поговорим. На свежую голову. Марина не стала спорить. Сил не было. На следующий день разговора не получилось. И через день тоже
Марина убеждала себя, что ей показалось. Может, речь шла о другой квартире. Может, она неправильно поняла, но стала внимательнее. Присматриваться. Валентина Сергеевна часто расспрашивала о квартире. Ненавязчиво, между делом. Когда бабушка её купила? А документы где хранятся? А сколько за коммуналку платите? Однажды Марина застала её за странным занятием, Та рылась в ящики комода, где лежали бабушкины документы. «Что вы делаете?» Валентина Сергеевна вздрогнула. «Носки искала. Костеньки постирала, перепутала ящики. Носки. В ящике с документами». Вечером Марина переложила все бумаги в другое место и купила маленький сейф, поставила под кровать.
Ещё через неделю Марина снова вернулась раньше времени. Квартира казалась пустой. Она сняла обувь, прошла тихо и услышала голоса из комнаты. «Валентина Сергеевна». «Всё идёт по плану. Костик сказал скоро согласиться. Надо только ещё надавить». Голос Кости. «Мам, я не уверен. Она подозревает». «Ерунда. Что она может подозревать?» Мы же ничего криминального. Просто оптимизируем ситуацию. Но она хозяйка квартиры. Без согласия ничего не получится. Согласие — дело наживное. Вот выйдете замуж, станете мужем и женой, там уже другой разговор. Имущество общее. Это только совместно нажитое. Квартира до брака была её. Костя, не морочь голову. Есть способы.
Марина стояла в коридоре, прижавшись к стене. Вот оно. Подтверждение. Она тихо вышла из квартиры. У Светки она просидела до полуночи. «Тебе нужен юрист», — сказала подруга. «Официальная консультация». На следующий день Марина пошла на бесплатную юридическую помощь. Юрист, молодой парень в очках, выслушал внимательно. «Юридически вы защищены». Квартира ваша подарственной, оформлена до брака. Даже если выйдете замуж, она останется вашей личной. Собственностью. Муж не сможет претендовать при разводе. А если подделают документы? Это уголовное преступление. Но чтобы провернуть сделку, им нужна ваша подпись, нотариально заверенная. Что мне делать? Не подписывать ничего, что касается квартиры. Никаких доверенностей.
Если будут давить — в полицию. И… Он замялся. Я бы на вашем месте задумался об этих отношениях вообще. Марина кивнула. В следующие дни она делала вид, что ничего не знает. Ходила на работу, возвращалась домой, общалась с Костей и его матерью, но внутри всё изменилось. Она смотрела на Костю и не чувствовала ничего. Любовь испарилась. Осталась холодная настороженность. Валентина Сергеевна, казалось, что-то почувствовала. Стала ещё навязчивее. «Мариночка, а ты не думала продать эту квартирку? Она же маленькая. Можно купить побольше 8 где-нибудь за городом. Мне нравится эта квартира. Ну как же, однушка, вас трое. Когда дети пойдут, тесно будет. Мы ещё не женаты.
А чего тянуть? Костенька готов. Это ты всё тормозишь? Вечером Костя подошёл. Нам надо поговорить. О будущем. Думаю, пора оформить отношения. А твоя мама? Она будет жить с нами? Всегда? Она же одинокая. Некуда идти. У неё квартира в Туле. Там плохо. Костя, это моя квартира. Я не готова делить её с твоей матерью вечно. Но она помогает, готовит, убирает. Я не просила. Он посмотрел на неё. Впервые она увидела в его глазах злость. Ты эгоистка, тебе лишь бы по-своему. Мне, чтобы меня уважали, в моём доме. Он развернулся и ушёл к матери.
В конце ноября Марина взяла несколько ночных смен подряд. Отчасти, чтобы подзаработать перед Новым годом, отчасти, чтобы поменьше бывать дома. Работа выматывала. Она приходила утром, падала спать, просыпалась вечером и снова на смену. Валентину Сергеевну почти не видела. Костю тоже. 26 ноября выдалось особенно тяжёлое дежурство. привезли несколько экстренных, бегала всю ночь. К утру едва держалась на ногах. Сменщица пришла в шесть. Марина переоделась, вышла из больницы. На улице было темно и холодно. Мелкий снег сыпался с неба. До дома двадцать минут на метро. Она зашла в круглосуточную кофейню у станции, взяла латте, хотела посидеть, прийти в себя.
Телефон завибрировал. «Светка». «Марин, ты где?» «В кофейне, со смены иду». «Не ходи домой». «Что?» «У меня подруга в агентстве недвижимости. Я её попросила проверить. Неофициально». «Так вот, на твою квартиру уже есть покупатель». Марина чуть не выронила телефон. «Как есть?» Кто-то договорился о сделке. На эту неделю назначен осмотр. Это невозможно, я ничего не подписывала. Знаю, поэтому говорю, не ходи домой. Приезжай ко мне. Марина сидела, глядя в пустоту. Сделка назначена, покупатель есть. Но она ничего не подписывала. Значит, они собираются что-то провернуть без неё? Или заставить подписать?
Она встала, вышла из кофейни. И поняла. Она не поедет к Светке. Она поедет домой. Хотела посмотреть им в глаза, услышать, что скажут, понять, на что рассчитывают. Путь занял 20 минут. Она шла быстро, почти бежала. Поднялась на свой этаж, достала ключи и замерла. Дверь была приоткрыта. Из щели пробивался свет. Марина толкнула дверь и вошла. В коридоре, аккуратно составленные вдоль стены, стояли чёрные мусорные пакеты. Пять или шесть штук. Из одного торчал рукав её халата, бабушкиного, с выцветшими розами. Из другого — уголок фоторамки. Её вещи. Собранные и упакованные. Из кухни доносились голоса.
Марина сделала шаг вперёд. Марина 9 остановилась в дверях кухни. За столом сидели трое. Валентина Сергеевна в нарядной бордовой блузке, с уложенными волосами, накрашенная, будто собралась на праздник. На шее поблёскивала золотая цепочка, в ушах те самые массивные серьги, которые Марина возненавидела за эти месяцы. Рядом незнакомый мужчина лет сорока пяти, в дешёвом сером костюме, с залысинами и бегающим взглядом. Перед ним на столе лежала раскрытая папка с бумагами. Марина увидела логотип какого-то агентства недвижимости в углу, строчки мелким шрифтом, пустые графы для подписей. И Костя. Её Костя. Жених, с которым она уже начала обсуждать дату свадьбы. Он сидел, уткнувшись в телефон, и даже не поднял голову, когда она появилась в дверях. Первой среагировала Валентина Сергеевна.
Она подняла взгляд, и на мгновение, на одно короткое мгновение, Марина увидела в её глазах растерянность. Но только на мгновение. Потом лицо свекрови расплалось в привычной сладкой улыбке. «О, Мариночка!» — воскликнула она так, будто встретила давнюю подругу. «А мы тебя только к обеду ждали». Ты же после ночной обычно отсыпаешься до часу. Марина молчала. Смотрела на бумаги, на логотип агентства, на пустые строчки для подписей. Это что? Голос вышел хриплым, чужим, будто кто-то другой говорил за неё. Это? Валентина Сергеевна небрежно махнула рукой, будто речь шла о пустяке, о списке покупок или квитанции за электричество.
Да тебе присядь, дорогая. Устала, наверное, с ночи. Чая налить? У меня как раз свежий заварен. Что это за бумаги? Ой, ну что ты так сразу? Валентина Сергеевна покачала головой с видом терпеливой матери, объясняющей неразумному ребёнку очевидные вещи. Мы тут с Костенькой посовещались. Она сделала паузу, посмотрела на Марину своими цепкими глазами и улыбнулась. Той самой улыбкой, от которой Марина всегда мутила. «Дорогая», — Валентина Сергеевна сложила руки на столе и посмотрела на Марину тем самым взглядом, снисходительным, как у учительницы, объясняющей двоечнику очевидные вещи. «Твою квартиру мы с сыном решили продать». Слова упали в тишину, как камни в воду. Марина стояла и слушала, понимала каждое слово по отдельности, но вместе они не складывались во что-то осмысленное.
«Сделка завтра утром», — продолжала Валентина Сергеевна тем же спокойным деловым тоном. «Что бы обязательно была?» «Вот Анатолий Павлович». Она кивнула на мужчину в сером костюме. «Из агентства. Он всё оформит. Покупатель хороший, серьёзный, сразу наличными платит». Мужчина, Анатолий Павлович, нервно кашлянул и уткнулся в своей бумаге. Деньги потратим на вашу свадьбу. Валентина Сергеевна улыбнулась, будто делала Марине одолжение. А остальное заберу себе за организацию. — За организацию? — переспросила Марина. — Ну да, за хлопоты. Я же столько сил вложила, пока здесь жила. Готовила, убирала, порядок наводила.
Думаешь, это бесплатно? Время, деньги, дорогая. Она говорила так, будто всё уже решено. Будто Марина не хозяйка этой квартиры, а квартирантка, которую милостиво уведомляют о выселении. Марина перевела взгляд на Костю. Он по-прежнему смотрел в телефон. «Костя». Он вздрогнул, поднял глаза. В них не было ни стыда, ни раскаяния. Только тоскливое раздражение человека, которого отвлекли отважного дела. «Марин, ну ты пойми». Он положил телефон на стол, но тут же снова взял, повертел в руках. «Мама права. Квартира маленькая, нам тут втроём тесно. Продадим. Купим что-нибудь нормальное, побольше. Где-нибудь за городом, там дешевле». «Втроём?» — переспросила Марина. «Ну да. Мама же с нами теперь. Она одна в Туле. Ей там плохо. А тут мы».
«Семья». «Семья», — повторила Марина. Слово прозвучало странно, пусто, как название чего-то, что она когда-то знала, но давно забыла. «Вот именно, семья», — подхватила Валентина Сергеевна. «Мы же теперь одна семья, Мариночка. Ты, Костенька, я. Надо друг о друге заботиться». А в этой конуре разве можно нормально жить? Не развернуться, не гостей позвать. Риэлтор снова кашлянул, поёрзал на стуле. — Может, мы это, документы, посмотрим? — пробормотал он, не глядя на Марину. — Время поджимает, покупатель ждёт. — Да-да, — Валентина Сергеевна повернулась к нему. — Сейчас, Анатолий Павлович. Мариночка просто устала с ночи.
Ей надо переварить. Правда, дорогая? Ты посиди, отдохни, а мы пока бумаги подготовим. Тебе только подписать. Вот тут и тут. Она ткнула пальцем в документы. Марина смотрела на эти бумаги, на пустые графы для подписей, на слово «продавец», напечатанное жирным шрифтом. И вдруг поняла. Они не сумасшедшие. Они не шутят. Они реально собираются это провернуть. Рассчитывают на то, что она, уставшая после ночной смены, ошарашенная, растерянная, просто подпишет всё, что подсомут. Или устроит истерику, и тогда можно будет вызвать скорую, сказать, что у неё нервный срыв, добиться недееспособности. Марина почувствовала, как внутри. Что-то щёлкнуло.
Будто переключатель повернули. Усталость ушла. Страх ушёл. Осталась только ледяная кристальная ясность. «Нет», — сказала она. Валентина Сергеевна подняла брови. «Что нет?» «Нет. Я ничего не буду подписывать». «Мариночка, ну что ты как маленькая?» Валентина Сергеевна начала подниматься из-за стола. «Сядьте». Голос Марины был тихим, но что-то в нём заставило Валентину Сергеевну замереть на полпути. «Сядьте», — повторила Марина, — «и слушайте внимательно. Эта квартира моя, подарственная от бабушки. Оформлена на меня одну. Без моей подписи, нотариально заверенной, никакая сделка невозможна. Это вам любой юрист скажет».
«Но мы же семья», — начал Костя. «Мы не семья. Мы даже не женаты. У тебя нет никаких прав на эту квартиру». «Марин, ну что ты так… А то, что вы тут устроили…» Марина обвела взглядом стол, бумаги, риэлтора. «Это называется попытка мошенничества. Статья 159, часть 4. До 10 лет». Риэлтор побледнел. «Я… я не знал…» Он начал торопливо собирать бумаги. «Мне сказали, что хозяйка согласна. Я думал…» «Вы думали?» — повторила Марина. «Значит, вам соврали. И если вы не хотите стать соучастником, советую уйти. Прямо сейчас». Риэлтор вскочил, схватил папку, кинулся к двери. На пороге споткнулся о собственные ноги, чуть не упал, выронил какие-то бумаги, но поднимать не стал, просто рванул дальше. Хлопнула входная дверь.
Марина осталась наедине с Костей и его матерью. Валентина Сергеевна стояла у стола, вцепившись пальцами в спинку стула. Улыбка сползла с её лица, как плохо наклеенная маска. Под ней обнаружилось совсем другое выражение. Злое, жёсткое, хищное. «Ты что, себе позволяешь?» — прошепела она. «Мы для тебя стараемся, а ты…» «Вы для себя стараетесь», — перебила Марина. «С самого начала. Приехали сюда не в гости, а на разведку. Высматривали, вынюхивали, рылись в моих документах. Враньё. Я видела, как вы в комоде копались. И слышала ваши телефонные разговоры. Про восемь миллионов, про то, что я ничего не подозреваю». Валентина Сергеевна открыла рот и… и закрыла.
На мгновение в её глазах мелькнула растерянность. «Костя», Марина повернулась к нему, «ты знал?» Он молчал, смотрел в пол. «Ты знал, что она это планирует?» «Марин», он поднял глаза, «ты пойми, мама хотела как лучше. Квартира правда маленькая, а если продать, ты знал?» Это был не вопрос. Костя снова отвел взгляд. И в этот момент Марина поняла окончательно. Не было никакой любви. Не было никакого единственного шанса на нормальную семью. Был расчет. С самого начала. Холодный, циничный расчет. «Апельсины в супермаркете. Случайная встреча». «Да была ли она случайной?» «Как вы меня нашли?» — спросила она.
«Что?» — Костя вздрогнул. «Тогда, в Ашане. Это ведь было не случайно, правда?» Молчание. «Мариночка, ты устала. Тебе надо отдохнуть». Валентина Сергеевна сделала шаг к ней, вытянула руку. Марина отступила. «Не прикасайтесь ко мне». «Ну что ты, в самом деле? Мы же хотели как лучше. Вы хотели украсть мою квартиру». Не украсть, оптимизировать. Валентина Сергеевна всплеснула руками. «Ты молодая, глупая, не понимаешь. Зачем тебе одной такая жилплощадь? А мы бы все вместе, дружно. Хватит». Марина подняла руку, и Валентина Сергеевна осеклась. «Собирайте вещи», — сказала Марина. «Оба. И уходите». «Что?»
Валентина Сергеевна вытаращила глаза. «Ты нас выгоняешь?» «Да». «Да как ты смеешь? Я мать твоего… Он мне никто». Слова прозвучали спокойно и холодно. Костя вскинул голову. «Марин». «Никто», — повторила она. «Мы не женаты, не помолвлены. Ты просто мужчина, который жил в моей квартире». Бесплатно, между прочим. Сколько ты за коммуналку заплатил за всё время? Пять тысяч? Десять? Я собирался. Собирался. Всё время собирался. А пока собирался, твоя мама обживалась тут, как у себя дома. Моими кастрюлями готовила, моё бельё стирала, в моих документах рылась. «Это неправда», — взвизгнула Валентина Сергеевна. «Это правда».
И вы обе это знаете». Марина посмотрела на них, на мать и сына, стоящих рядом, как два заговорщика, пойманных с поличным. Ей должно было быть больно, обидно. Должны были быть слёзы, крики, истерика, но внутри было пусто и тихо, как в доме, откуда вынесли всю мебель. «У вас час», — сказала она. «Собирайте вещи и уходите». Если через час вы ещё здесь, я вызываю полицию. Ты не посмеешь. Валентина Сергеевна шагнула вперёд, и в её голосе прорезались визгливые нотки. Ты, соплячка, ты ничего не понимаешь. Мы тебе добра хотели, а ты… Она продолжала говорить. Что-то про неблагодарность, про современную молодёжь, про то, как она, Валентина Сергеевна, всю жизнь положила на сына, а теперь какая-то девчонка смеет её выгонять. Марина не слушала. Она смотрела на кухню, на свою кухню, где эта женщина хозяйничала два месяца, на плиту, где стояла сковородка. Бабушкина чугунная сковородка, тяжёлая, с толстыми стенками, почерневшая от времени. Бабушка Зоя жарила на ней картошку каждое воскресенье, когда Марина приезжала в гости. С луком, укропом с хрустящей корочкой. Они сидели на этой кухне, пили чай из сервиза с голубыми цветочками, и бабушка рассказывала историю про свою молодость, про деда, которого Марина не застала, про Москву 60-х годов. Валентина Сергеевна продолжала кричать. Костя что-то бормотал, пытался её успокоить. Марина молча прошла мимо них, подошла к плите, сняла сковородку с крючка.
Тяжелая, увесистая, привычная, как рукопожатие старого друга. Она повернулась. Валентина Сергеевна осеклась на полуслове, уставилась на сковородку в руках Марины. «Ты… ты что делаешь?» Голос её дрогнул. Марина не ответила, просто стояла, сжимая холодную чугунную ручку и смотрела на этих двоих, на женщину с перекошенным лицом, и мужчину, который пятился к стене. В её глазах не было злости, не было ненависти, только холодное, ледяное спокойствие человека, который принял решение. «Марин…» Костя поднял руки, будто защищаясь. «Марина, подожди, давай поговорим». Она сделала шаг вперёд. «Давай обсудим…» Он отступил на шаг.
Не надо. Мы же можем договориться. Ещё шаг. Валентина Сергеевна попятилась, наткнулась на стул, едва не упала, схватилась за стол. «Костя!» — взвизгнула она. «Сделай что-нибудь. Она сумасшедшая!» Но Костя уже не слушал. Он развернулся и кинулся к двери, быстро не оглядываясь. Врезался плечом в косяк, охнул, но не остановился. Выскочил в коридор, загремел чем-то. Валентина Сергеевна осталась одна. Она стояла у стола, вжавшись в стену, и смотрела на Марину расширенными глазами. Вся её самоуверенность, вся хозяйская наглость испарились в одно мгновение. Перед Марины была просто перепуганная немолодая женщина. «Мариночка», — прошептала она, — «дорогая, я же не хотела. Я просто…»
Мы же договоримся. Марина сделала ещё шаг. Валентина Сергеевна взвизнала и побежала. Кинулась к двери, цепляясь за стены. На ходу потеряла тапочек, но не остановилась. Промчалась по коридору, толкнула костью, который возился с замком, и они оба вывалились на лестничную площадку. Марина вышла в коридор. У двери аккуратной кучкой стояла обувь. ботинки Кости, сапоги Валентины Сергеевны, шлёпанцы-риэлтора. Рядом валялся чей-то шарф и выроненные бумаги. С лестницы доносился топот убегающих ног и сдавленные крики. Марина подошла к двери. Выглянула на площадку. Пусто. Только гулкое эхо шагов внизу. Всё дальше, дальше. Хлопнула подъездная дверь. Тишина.
Марина закрыла дверь. Повернула замок. Один оборот, второй. Накинула цепочку. Потом медленно сползла по стене на пол. Сковородка выскользнула из пальцев, глухо стукнула о линолеум. Она сидела в коридоре, среди мусорных пакетов со своими вещами, и смотрела в пустоту. Руки не дрожали. Слёз не было. Внутри было тихо и пусто, как после грозы. На полу, рядом со сковородкой, лежала фотография. Та самая, в треснувшей рамке. Бабушка Зоя, молодая и красивая, смотрела на Марину с чёрно-белого снимка. Спокойно и мудро, как всегда. «Ты, главное, квартиру береги», — вспомнились её слова. Она намоленная.
Стены помнят. «Сберегла бабуль», — прошептала Марина. «Сберегла». Прошло полчаса. Или час. Или два. Марина не следила за временем. Она так и сидела на полу в коридоре, прислонившись спиной к стене. Встать не было сил. Да и не хотелось. Телефон в кармане куртки, которая валялась рядом, завибрировал. Раз. Другой. Третий. Марина шевельнулась. Потом вибрация прекратилась, и почти сразу телефон зазвонил снова. Настойчиво, требовательно. Она нехотя потянулась с куртки, достала телефон, на экране высветилась Светка. «Алло?» «Марина, наконец-то! Я звоню, звоню, ты не берёшь! Ты где? Что случилось?» «Дома? Я же говорила не ходить домой.
Я 14 знаю». «И что? Что там было?» Марина помолчала, собираясь с мыслями. «Они хотели, чтобы я подписала документы на продажу. Прямо сегодня». «Что? И ты…» «Не подписала». «Слава Богу». «А они?» «Убежали». «В смысле убежали». Марина посмотрела на сковородку, лежащую рядом. «Я взяла бабушкину сковородку и пошла на них. Они убежали. Без обуви». На том конце повисла пауза. «Марин…» Голос Светки стал серьёзным. «Ты в порядке?» «Не знаю. Наверное. Я еду. Жди». Светка приехала через 20 минут. Влетела в квартиру.
Марина открыла ей, не снимая цепочку сначала, проверила в глазок и сразу кинулась обнимать. «Господи, Маринка, ты как? Ты цела?» «Цела». «А они? Ты их правда сковородкой?» «Не била. Просто шла. А они бежали». Светка отстранилась, посмотрела на неё внимательно. «Ты какая-то странная». «Пойдём, сядешь, чай налью». Они прошли на кухню. Светка захлопотала у плиты, нашла чайник, включила, достала чашки. Марина сидела за столом и смотрела в окно. За стеклом серело ноябрьское утро, сыпал мелкий снег. «Рассказывай», — сказала Светка, ставя перед ней чашку. «Всё, с самого начала». Марина рассказала.
Про пакеты с вещами в коридоре, про бумаги на столе, про слова Валентины Сергеевны, спокойные, деловые, как будто речь шла о чём-то само собой разумеющемся. Про риэлтора, который сбежал первым, про Костю, который даже не пытался её защитить. Про сковородку. Светка слушала молча, только желваки ходили на скулах. «Сволочи», — сказала она, когда Марина закончила. Какие же сволочи! Да. И этот твой Костик, он знал? Знал. С самого начала, наверное. То есть он с тобой встречался только из-за квартиры? Марина пожала плечами. Похоже на то. Господи. Светка покачала головой. Марин, я не знаю, что сказать. Это же…
Я в порядке, Свет. Ты не в порядке. Ты сидишь как замороженная и говоришь односложно. Это шок. Может быть. Светка придвинулась ближе, взяла её за руку. Слушай, сейчас мы выпьем чай, потом ты ляжешь спать. Тебе надо отдохнуть после ночной. А я пока тут приберусь, распакую твои вещи и позвоню знакомому участковому, расскажу ситуацию. На всякий случай. Не надо участкового. Надо. Эти двое ещё могут вернуться. Или пакость какую-нибудь устроить. Лучше подстраховаться. Марина хотела возразить, но сил не было. Она кивнула и отпила чай. Горячий, сладкий. Светка положила три ложки сахара, хотя Марина обычно пила без. Вот и умница.
Светка погладила её по руке. «Давай допивай и в кровать. Я тут посижу». Марина проспала до вечера. Сон был тяжёлым, без сновидений. Просто провал в черноту. Она проснулась, когда за окном уже стемнело, и несколько минут лежала, глядя в потолок, пытаясь понять, где она и что произошло. Потом вспомнила. Пакеты. Бумаги. Сковородка. Она села на кровати. В квартире было тихо, только с кухни доносилось тихое позвякивание. Светка что-то делала. Марина встала, накинула халат, свой, тот самый, с розами, который достала из пакета, и вышла из комнаты. Квартира преобразилась. Пакетов в коридоре не было, вещи вернулись на свои места. На вешалке висела только её куртка, ни следа Костиных вещей.
«Проснулась?» — Светка выглянула из кухни. «Как ты?» «Лучше, спасибо. Я тут похозяйничала немного. Твои вещи разложила, а их не барахло в пакеты и на лестницу. Пусть забирают, если хотят». «А они звонили?» «Костя звонил раз пять. Я не брала. И тебе не советую». Марина кивнула. «Еще участковому позвонила», — продолжала Светка. Он сказал, что если будут угрожать или пытаться проникнуть, сразу звонить в полицию. «И заявление можешь написать о попытке мошенничества, если хочешь». «Не хочу. Просто хочу, чтобы они исчезли из моей жизни». «Понимаю». Они поужинали. Светка приготовила макароны с сосисками. Ничего сложного, Но Марина вдруг поняла, как проголодалась. Ела жадно, быстро, как будто не ела неделю.
«Слушай», — сказала Светка, когда они допивали чай. «Может, тебе замки поменять? На всякий случай. У Костика же ключи были». «Точно, надо поменять. У меня брат замками занимается. Могу завтра вызвать, сделает по-быстрому и недорого». «Буду благодарна». Светка ушла около десяти. Ей рано вставать на смену. Марина закрыла за ней дверь, повернула замок, накинула цепочку. Постояла, прислушиваясь к тишине. Квартира снова была её. Только её. Она прошла по комнатам, заглянула в ванную, чужих баночек больше не было, в кухню, сковородка висела на своём месте, в комнату.
Диван, который Костя купил для мамы, стоял у стены. Надо будет продать или выбросить. На тумбочке стояла фотография бабушки. Стекло треснуло, но лицо было видно чётко. Марина взяла рамку в руки. «Не подвела тебя, бабуль», — прошептала она. «Не отдала чужим». Бабушка смотрела на неё с фотографии. Молодая, красивая, с той самой улыбкой, которую Марина помнила с детства. «Береги квартиру. Стены помнят». Сберегла. Следующие дни слились в один. Марина взяла больничный, благо главврач отнёсся с пониманием. Светка, видимо, что-то ему рассказала, потому что он не стал задавать лишних вопросов, просто подписал заявление на неделю. В понедельник Приехал Светкин брат и поменял замки.
Новенькие, блестящие, с тремя оборотами. Марина заплатила пять тысяч и почувствовала себя немного спокойнее. Костя продолжал звонить. Первые два дня по несколько раз в час. Марина сбрасывала, не глядя. Потом он начал писать сообщение. «Марин, давай поговорим. Ты всё неправильно поняла». Мама погорячилась. Она не хотела. «Я тебя люблю. Мы всё исправим». Она не отвечала. Заблокировала номер и его, и Валентины Сергеевны. Та тоже пыталась дозвониться пару раз. В среду пришло письмо на электронную почту. Длинное, на три экрана. Костя писал, что всё было не так, что мать его заставила, что он не хотел, что любит Марину и готов всё исправить. В конце — просьба о встрече, чтобы поговорить как взрослые люди.
Марина дочитала до середины, потом удалила. И заблокировала его почту тоже. В четверг позвонили с незнакомого номера. Она взяла трубку. Вдруг что-то важное. «Марина?» Голос Валентины Сергеевны был елейным, «Доченька, нам надо поговорить». Марина молча нажала отбой. В пятницу они пришли. Марина услышала звонок в дверь около семи вечера. Посмотрела в глазок и увидела Костю. Он стоял на площадке, переминаясь с ноги на ногу. В руках — букет каких-то цветов. За его спиной маячила Валентина Сергеевна. «Марина!» — Костя постучал в дверь. «Открой, пожалуйста. Нам надо поговорить». Она не ответила. «Марина, я знаю, что ты дома. Пожалуйста». Стук стал громче. «Мариночка», — голос Валентины Сергеевны. «Дорогая, мы же по-хорошему хотим. Открой, поговорим». Марина достала телефон, набрала 112. «Здравствуйте, по моему адресу ломится в дверь. Улица, дом, квартира.
Да, угрожают. Пришлите, пожалуйста, наряд». Она говорила громко, чтобы было слышно на площадке. Стук прекратился. «Ты чего, совсем?» — голос Кости стал визгливым. «Ты ментов вызвала?» «Костя, пойдём отсюда». Валентина Сергеевна потянула его за рукав. «Пойдём быстро». Топот ног по лестнице, хлопок подъездной двери. Через 15 минут приехала полиция. Марина всё объяснила. Про бывшего жениха, про попытку мошенничества, про то, что они не уходят. Участковый, молодой парень с усталым лицом, записал показания и пообещал провести беседу. «Если будут ещё беспокоить, звоните сразу», — сказал он. «И заявление можете написать, если хотите». «Я подумаю». После этого они больше не приходили. Декабрь выдался морозным. Марина вышла на работу через неделю после того памятного утра. Коллеги смотрели с любопытством. Светка, конечно, не удержалась и рассказала в общих чертах, что произошло. Но расспрашивать не лезли. Только Тамара Ивановна, старшая медсестра, подошла в обед и молча положила перед ней шоколадку. «Это зачем?» — удивилась Марина. «Для настроения».
«Ешь давай». Марина съела. Настроение не улучшилось, но стало как-то теплее. Работа помогала не думать. Смены, пациенты, процедуры, заполнение карт, рутина засасывала, не оставляя времени на переживания. Она приходила домой вечером, падала на кровать и засыпала мгновенно, без снов. Квартира постепенно возвращалась к прежнему состоянию. Марина выбросила диван, который Костя купил для мамы, вынесла на помойку, сама, по частям. Сняла со стены фотографию маленького Кости в матросском костюмчике, порвала и выкинула. Перестирала всё постельное бельё, вымыла полы с хлоркой, протёрла каждую поверхность. Будто проводила дезинфекцию. Выводила чужой запах, чужое присутствие.
На подоконнике по-прежнему стояла герань. Марина поливала её по средам и субботам, как раньше. В серванте поблёскивал бабушкин сервиз. На кухне, на своём законном месте, висела чугунная сковородка. Фотографию бабушки Марина отнесла в мастерскую. Вставили новое стекло взамен треснувшего. Теперь рамка стояла на тумбочке у кровати, и каждое утро, просыпаясь, Марина видела бабушкино лицо. Отстояла, — думала она. И становилось чуть легче. Под Новый год Светка затащила её на корпоратив. «Даже не спорь», — заявила она, когда Марина попыталась отказаться. «Ты два месяца сидишь, как сыч в своей квартире. Работа, дом, дом, работа. Так нельзя. Мне и так нормально». «Нормально ей. Ты на себя в зеркало смотрела? Бледная, худая, Глаза потухшие.
Тебе развеяться надо. Марина посмотрела на себя в зеркало. Светка была права. Выглядела она неважно. Но идти на корпоратив всё равно не хотелось. Там же все будут спрашивать. Никто ничего не будет спрашивать. Я предупредила. Кто полезет с расспросами, получит от меня лично. Корпоратив устраивали в ресторане недалеко от больницы. Столы, ёлка, музыка, запах мандаринов и оливье. Марина сидела в углу, потягивала шампанское и смотрела, как коллеги танцуют под дискотеку-аварию. «Скучаешь?» Она подняла голову. Рядом стоял мужчина лет 35, высокий, с короткой стрижкой и внимательными серыми глазами. Лицо показалось смутно знакомым.
«Мы знакомы?» — спросила она. «Почти. Я Дмитрий из травматологии. Вы мне однажды помогали пациента перекладывать. Полгода назад примерно. Бабушка с переломом шейки бедра». Марина вспомнила. «Действительно, была такая бабушка. Крупная, тяжёлая, одной и справиться». «Да, помню». «Можно присесть?» Она пожала плечами. Он сел напротив, поставил на стол бокал с минералкой. «Не пьёте?» — спросила Марина, кивнув на бокал. «За рулём. Да и вообще не любитель». Они разговаривали. Дмитрий оказался хирургом-травматологом, работал в больнице третий год. До этого в Подмосковье, в районной больнице. Переехал в Москву ради карьеры. «А вы давно здесь?» — спросил он. «Шесть лет. После училища сразу сюда. Нравится?» «Привыкла. Работа как работа».
Он кивнул, не стал расспрашивать дальше, и Марина была ему за это благодарна. Они просидели до конца вечера, болтая о пустяках, о работе, о погоде, о том, какие странные пациенты иногда попадаются. Дмитрий рассказал историю про мужика, который пришёл с гвоздём в ноге и утверждал, что не чувствует боли, потому что закалялся по системе Порфирия Иванова. Марина рассмеялась. Впервые за долгое время по-настоящему. Когда корпоратив закончился, он предложил подвезти её до дома. «Не надо, я на метро». «В час ночи? Одна?» «Я большая девочка».
Не сомневаюсь, но мне всё равно по пути. Она согласилась. Не потому что боялась ехать одна, а просто почему-то захотелось продлить этот вечер ещё немного. В машине старенькая на ухоженной «Шкоде» играла радио. Дмитрий вёл молча, не пытаясь заполнить тишину разговорами. Это было приятно. У подъезда он остановился, Повернулся к ней. «Можно ваш телефон?» Марина помедлила. Внутри шевельнулось что-то. Не страх, скорее осторожность. После Кости она зареклась доверять мужчинам. Но Дмитрий смотрел спокойно, без напора, просто ждал ответа. «Ладно», — сказала она и продиктовала номер. «Я позвоню». Он улыбнулся.
Спокойной ночи, Марина. Спокойной ночи. Она вышла из машины и пошла к подъезду. На душе было странно, легко и тревожно одновременно. Он позвонил на следующий день. — Не хотите сходить куда-нибудь? В кино, например. Или просто погулять? — Погулять — это где? — А где хотите? — Парк Горького, ВДНХ, Набережная. Выбирайте». Они встретились в воскресенье на ВДНХ. Гуляли по заснеженным аллеям, пили глинтвейн из бумажных стаканчиков, смотрели на каток, где кружились разноцветные фигурки. Дмитрий рассказывал о себе. Немного, без подробностей. Родом из Рязани, родители там же, отец инженер, мать учительница.
Был женат, развелся три года назад, детей нет. О причинах развода не распространялся, и Марина не спрашивала. Она тоже рассказала. О бабушке, о квартире, о работе. А Косте не стало. Не хотелось ворошить. На второе свидание они пошли в кино. На третье — в театр, на какую-то современную постановку, которую оба не поняли, но весело обсуждали потом в кафе. Марина ловила себя на странном ощущении. С Дмитрием было спокойно. Не было бабочек в животе, не было головокружения от влюблённости. Просто ровное, тёплое чувство, как будто она знала его давно. «Может, так и надо?» — думала она. «Может, настоящее оно такое?» Без фейерверков.
В феврале он впервые пришёл к ней домой. Марина готовила ужин, простой, ничего особенного. Жарила картошку на 19 бабушкиной сковородке, резала салат. Дмитрий сидел за столом и рассказывал что-то про работу. Сложный случай, перелом в трёх местах, еле собрали. — Хорошая сковородка, — заметил он, глядя, как она переворачивает картошку. — Чугунная? «Бабушкина? Ей лет сорок, наверное. Такие вечные. У моей бабки тоже была похожая». Марина улыбнулась. Почему-то это было важно, что он понимает. После ужина они сидели на диване. Новом Марина купила его взамен выброшенного. И смотрели какой-то фильм. Дмитрий обнимал её за плечи, легко, ненавязчиво.
«Марин», — сказал он вдруг. «Я хочу тебе кое-что сказать». Она напряглась. «Что?» «Не бойся, ничего страшного». Он повернулся к ней, посмотрел в глаза. «Просто я не тороплю тебя. Ни к чему. Хочу, чтобы ты знала, я готов ждать. Сколько нужно?» Дать чего? Пока ты будешь готова. Доверять. Подпускать ближе. Я вижу, что тебе непросто. Не знаю, что случилось раньше, и не спрашиваю. Но хочу, чтобы ты знала, я никуда не денусь. Марина молчала. В горле стоял ком. «Почему?» — спросила она наконец.
Почему тебе это надо? Потому что ты мне нравишься. Очень. И я чувствую, что с тобой… правильно. Не знаю, как объяснить. Она смотрела на него, на его спокойное лицо, серые глаза, руки с длинными пальцами хирурга, и вдруг поняла, что верит ему. Просто верит, без доказательств. без гарантий. «Ладно», — сказала она. «Подождём». Он улыбнулся и поцеловал её в висок. Весна пришла рано. Уже в марте потеплело, снег начал таять, превращая улицы в грязное месиво. Марина шлёпала по лужам в резиновых сапогах и думала о том, как странно устроена жизнь. Полгода назад она сидела на полу в коридоре, сжимая чугунную сковородку, и не знала, что делать дальше. А теперь? Теперь у неё был Дима.
Он не переезжал к ней. Они оба решили, что торопиться не стоит. Но он приходил часто, иногда оставался ночевать. Привёз свою кофеварку, итальянскую, гейзерную, и теперь по утрам в квартире пахло настоящим эспрессо. Марина познакомилась с его родителями, ездили в Рязань на выходные. Мать Дмитрия, Елена Павловна, оказалась тихой, улыбчивой женщиной, которая накормила их до отвала и ни разу не спросила, когда свадьба. Отец, молчаливый основательный мужик, пожал Марине руку и сказал, «Дима хороший парень, не обижай его». «Постараюсь», — ответила она.
На обратном пути в машине Дмитрий сказал. «Ты им понравилась». «Откуда знаешь?» «Мама сказала. Хорошая девочка, серьёзная. Для неё это высшая похвала». Марина рассмеялась. «А я всё ждала, когда она спросит про свадьбу и внуков. Это не про неё. Она считает, что мы сами разберёмся». «Мудрая женщина». «Да». Мне повезло с родителями. 20 Марина подумала о своих. Мама и папа жили в Подмосковье в частном доме. Она редко их навещала, может, раз в 2-3 месяца. Надо бы съездить, познакомить с Димой. Потом, — решила она. Всё потом. В апреле случилось неожиданное.
Марина возвращалась с работы, когда телефон зазвонил с незнакомого номера. Она хотела сбросить, после истории с Костей относилась к таким звонкам настороженно, но что-то заставило её ответить. — Алло? Марина? — Здравствуйте. Это Анатолий Павлович из агентства недвижимости. Помните? — Меня. Она помнила. Ещё бы не помнить. Тот самый риэлтор, который сидел тогда на её кухне с папкой документов. — Чего вы хотите? — Я… Он замялся. — Я хотел извиниться. — За ту ситуацию. Мне сказали, что вы согласны на сделку, что всё добровольно. Я не знал. — Не знали, что пытаетесь участвовать в мошенничестве? — Нет, то есть… Он вздохнул. — Послушайте, я правда не знал.
Та женщина, Валентина Сергеевна, она пришла к нам в агентство, сказала, что продаёт квартиру дочери, что дочь занята на работе и просила всё организовать. Показала какие-то документы, я не проверил толком. Это моя вина, признаю. Но я не хотел никого обманывать. Марина молчала. — Я ушёл из того агентства, — продолжал он. — После того случая. Понял, что надо внимательнее проверять. В общем, я хотел сказать, мне жаль. Правда жаль. — Хорошо, — сказала Марина. Я услышала. — И ещё, — он помедлил, — если вам интересно, ту женщину, Валентину Сергеевну и её сына, их задержали месяц назад за похожую схему, только в другом районе. Там они почти успели, Бабушку какую-то обработали, чуть квартиру не отжали. Но родственники вовремя вмешались, заявление написали.
Их арестовали? Под следствием сейчас. Статья 159. Мошенничество в особо крупном размере. Марина стояла посреди улицы, прижимая телефон к уху, и не знала, что чувствовать. Удовлетворение? Облегчение? Злорадство? Ничего из этого. Просто пустота. «Спасибо, что сообщили», — сказала она наконец. «Не за что. И ещё раз. Простите». Она нажала отбой. Вечером рассказала Диме. Он выслушал молча, потом обнял её. «Ты как?» «Нормально. Странно как-то. Думала, буду радоваться, а ничего не чувствую». «Это нормально».
Ты уже всё отпустила. Они для тебя — прошлое. Марина кивнула. Он был прав. Костя, Валентина Сергеевна, вся эта история — всё это осталось где-то далеко, как плохой сон, который забываешь к обеду. Лето пролетело быстро. Они с Димой съездили в отпуск, в Крым, на две недели. Жили в маленьком гостевом доме у моря, купались, загорали, ели персики и черешню. По вечерам сидели на террасе с бутылкой вина и смотрели на закат. — Хорошо тут, — сказала Марина однажды. — Хорошо, — согласился Дима. — Но дома лучше. — Почему? — Потому что там твоя сковородка. Она рассмеялась и кинула в него виноградиной. В августе, за неделю до её дня рождения, он сделал предложение.
Без пафоса, без ресторана и скрипачей, просто утром на кухне, когда она жарила яичницу, он подошёл сзади, обнял и сказал, «Выходи за меня». Марина замерла с лопаткой в руке. «Что?» «Выходи за меня замуж, пожалуйста». Она повернулась. Он стоял перед ней, взъерошенный в старой футболке, с отпечатком подушки на щеке и смотрел серьёзно, выжидающе. «Это сейчас серьёзно?» «Абсолютно». «А кольцо?» «Кольцо есть». Он достал из кармана пижамных штанов маленькую коробочку. Я его уже месяц таскаю, всё момент выгорал. А потом подумал, какой момент. Лучший момент — это когда ты рядом. Марина смотрела на коробочку в его руках, на его лицо, серьёзное, немного испуганное.
На яичницу, которая начинала подгорать на сковородке. «Яичница горит», — сказала она. «Плевать на яичницу». «Дима, просто скажи, да или нет. Я пойму, если нет. Подожду ещё». Она молчала. «Секунду, две, три». «Да», — сказала она наконец. «Да?» «Да». «Выйду». Он выдохнул. Оказывается, всё это время не дышал. И обнял её так крепко, что она охнула. «Яичница», — пропыхтела она ему в плечо. «К чёрту яичницу! Яичница сгорела!» Им было всё равно. Свадьбу сыграли в октябре. Скромную, без размаха, только близкие. Родители Димы приехали из Рязани, родители Марины — из Подмосковья.
Светка была свидетельницей, продала всю церемонию и приговаривала. «Я так счастлива, так счастлива». Марина надела простое белое платье, непышное, без кринолина и фаты. Дима — серый костюм, который ему очень шёл. Расписались в ЗАГСе на Щёлковской, том самом, куда когда-то бабушка водила Марину смотреть на свадьбы, когда она была маленькой. После росписи поехали в ресторан. Небольшой, уютный, с видом на парк. Сидели до вечера, ели, пили, говорили тосты. Папа Дима расплакался, произнося речь про сына, и все делали вид, что не замечают. Вечером, когда гости разошлись, Марина и Дима приехали домой. В её квартиру на Щёлковской, которая теперь стала их общей. «Устала?» — спросил он, помогая ей снять туфли. «Немного. Но хорошо устала».
Они прошли на кухню. Марина включила чайник, достала чашки, бабушкины, из сервиза с голубыми цветочками. «Знаешь», — сказала она, разливая чай, — «я долго думала, что мне не повезёт, что нормальные мужики достались кому-то другому, что я так и буду одна в этой квартире с геранью и сковородкой». «И что изменилось?» «Ты появился». Дима улыбнулся, Взял её за руку. «Я рад, что появился». «Я тоже». Они сидели на кухне, пили чай и молчали. За окном светились огни города, на подоконнике тёмной зеленью топорщилась герань, на стене тикали старые бабушкины часы. Марина посмотрела на фотографию бабушки, которую перенесла из комнаты на кухонную полку. «Чтобы была рядом». «Спасибо, бабуль» — прошептала она одними губами. Бабушка Зоя смотрела на неё с фотографии, молодая, красивая, улыбающаяся, как будто говорила, «Я же знала, что всё будет хорошо».
Прошёл год. Марина стояла у окна, глядя на октябрьский дождь, и думала о том, как многое изменилось. Она по-прежнему работала в больнице, но теперь на полставки. Остальное время занималась домом и готовилась. «Марин!» — голос Димы донёсся из прихожей. «Я дома!» «Иду». Она вышла в коридор. Дима стоял у двери, стряхивая капли дождя с куртки. Увидел её, и лицо расплылось в улыбке. «Привет, мам!» «Привет, пап!» Он подошёл, обнял её. Осторожно, бережно положил руку на её округлившийся живот. «Как вы тут без меня?» «Скучали». И я скучал. Они прошли на кухню. Марина поставила разогревать ужин, борщ, настоящий, наваристый, по бабушкиному рецепту. Дима сел за стол, рассказывал про работу, про пациентов, про забавный случай в приёмном покое.
Марина слушала вполуха, помешивая борщ в кастрюле. смотрела на мужа, на кухню, на герань на подоконнике и чувствовала что-то странное. Полноту. Завершённость. Она вспомнила то утро полтора года назад. Мусорные пакеты в коридоре, бумаги на столе, голос Валентины Сергеевны. «Квартиру твою продаём». И себя. Со сковородкой в руках, с ледяной пустотой внутри. Тогда ей казалось, что жизнь кончена, что её предали, обманули, использовали, что она останется одна навсегда. — А теперь? — О чём задумалась? — спросил Дима. — Да так, о прошлом. — О чём именно? — она помедлила. — Помнишь, я рассказывала про бывшего, про его мать? — Помню, которые хотели квартиру отжать. — Да, я тогда думала, Всё, конец.
А оказалось, начало. Начало чего? Марина улыбнулась, положив руку на живот. Начало настоящей жизни. Дима встал, подошёл к ней, обнял сзади. «Я тебя люблю», — сказал он тихо. «И я тебя». Они стояли так, обнявшись, на маленькой кухне в старой панельной девятиэтажке, они молчали. За окном шёл дождь, на плите булькал борщ, на стене тикали часы. А на своём месте, на крючке у плиты, висела бабушкина чугунная сковородка. Тяжёлая, верная, надёжная. Как память, как талисман. Как напоминание о том, что иногда нужно взять в руки что-то тяжёлое, чтобы защитить своё.
