Дождь в ноябре всегда кажется личным оскорблением от природы. Он не просто мочит, он просачивался под воротник, под кожу, прямо в душу, напоминая о том, что зима близко и тепло — это роскошь, которую не купить даже на распродаже. Я поправила пакет с продуктами, который больно врезался в пальцы, и ускорила шаг, мечтая только об одном: сухом бокале красного вина и тишине моей квартиры.
Автоматические двери супермаркета «Азбука Вкуса» разъехались с ленивым жужжанием, выпустив меня в промозглые сумерки. Я почти добежала до своей машины, когда голос, хриплый и скрипучий, словно ржавая петля, остановил меня.
— Елена?
Я замерла. Никто здесь не звал меня полным именем. Для коллег я была Леной, для друзей — Ленкой, для подчиненных — Еленой Викторовной. Просто «Елена» звучало как обращение из другой жизни. Я обернулась, скорее от неожиданности, чем от желания говорить.
У стены, прижавшись к кирпичной кладке в попытке укрыться от косого дождя, сидел бродяга. Типичный городской призрак: слои грязной одежды, превратившейся в бесформенный кокон, лицо, скрытое за спутанной бородой цвета дорожной пыли, и глаза, которые обычно смотрят сквозь тебя. Но эти глаза смотрели на меня.
— Ты все еще носишь тот кулон? — спросил он.
Инстинкт самосохранения кричал: «Беги! Садись в машину и жми на газ!». Это был безумец, городской сумасшедший, который, возможно, подслушал мое имя. Моя рука невольно потянулась к шее, нащупывая холодный металл под шарфом. Серебряная капля с крошечным сапфиром. Безделушка, которую я не снимала уже двадцать лет.
Я хотела пройти мимо, отмахнуться, бросить дежурное «нет мелочи», но его голос… Этот тембр, даже искаженный годами пьянства или болезни, пробил брешь в моей броне. Он звучал до боли знакомо. Как старая пластинка, которую поцарапали, но мелодия все еще узнаваема.
Я сделала шаг ближе, вглядываясь в грязь на его лице. Под слоем копоти и морщин, под спутанными волосами проступали черты, которые когда-то печатали в светской хронике. Высокий лоб, чуть изогнутый нос с горбинкой, волевой подбородок, теперь скрытый щетиной.
Мир качнулся. Пакет с продуктами выскользнул из рук. Банка маринованных огурцов разбилась с глухим стуком, расплескивая рассол по асфальту, но я этого даже не заметила.
— Андрей? — выдохнула я. Звук собственного голоса показался мне чужим. — Андрей Волконский?
Человек в лохмотьях криво усмехнулся, обнажая плохие зубы.
— Надо же, узнала. А я думал, маскировка идеальна.
Двадцать лет назад Андрей Волконский был не просто человеком. Он был явлением. Наследник огромной строительной империи, гениальный архитектор, плейбой, за которым охотились все незамужние девушки города (и половина замужних). Он был воплощением успеха: безупречные костюмы, ослепительная улыбка, аромат дорогого парфюма и уверенность, граничащая с наглостью. Мы не были парой в классическом смысле. Мы были… сложным уравнением, которое так и не удалось решить.
— Это невозможно, — прошептала я, чувствуя, как ледяная вода стекает за шиворот. — Тебя похоронили. Пятнадцать лет назад. Авиакатастрофа над Альпами.
— Хорошие были похороны? — спросил он, пытаясь подняться. Его движения были скованными, старческими. — Много цветов? Плакали искренне?
— Андрей, что происходит? — Я отступила на шаг, когда от него пахнуло смесью застарелого пота, дешевого алкоголя и сырости. Контраст между образом в моей памяти и реальностью был настолько чудовищным, что мозг отказывался это обрабатывать.
— Жизнь происходит, Лена. Жизнь, — он закашлялся, глубоко и надрывно. — Ты все такая же. Стоишь под дождем, мокнешь, но держишь спину прямо. Помнишь наш выпускной?
Конечно, я помнила. Именно тогда он подарил мне этот кулон. «Чтобы ты всегда помнила, что ты — моя полярная звезда», — сказал он тогда. Красивые слова двадцатилетнего романтика, у которого весь мир лежал у ног. Через месяц он уехал учиться в Лондон, а я осталась здесь, строить карьеру юриста с нуля. Мы переписывались, созванивались, потом реже, а потом… потом пришло известие о том, что частный самолет его отца пропал с радаров.
— Ты мертв, — повторила я упрямо, пытаясь убедить в этом саму себя. — Это розыгрыш? Кто ты такой?
Он сунул грязную руку за пазуху. Я напряглась, ожидая увидеть нож, но он вытащил что-то маленькое и блестящее. Это была зажигалка Zippo. Серебряная, с гравировкой. Он щелкнул крышкой, высек огонь и поднес к лицу. В неровном свете пламени я увидела шрам над левой бровью — след от падения с лошади, когда нам было по двенадцать. Такой шрам подделать невозможно.
— Мне нужна помощь, Лена, — сказал он тихо, и в этом голосе уже не было иронии. Только усталость и отчаяние. — Я не ел два дня. И мне нужно место, где можно спрятаться. Хотя бы на ночь.
Ситуация была абсурдной. Я, успешный адвокат, стою у супермаркета и разговариваю с бомжом, который утверждает, что он мой давно погибший друг детства и первая любовь. Здравый смысл вопил о том, что нужно вызвать полицию или психиатрическую бригаду. Но сердце… сердце колотилось где-то в горле.
— Спрятаться от кого? — спросила я.
Он огляделся по сторонам, словно ожидая, что из теней выскочат убийцы.
— От тех, кто организовал ту самую авиакатастрофу. Они знают, что я вернулся.
Я посмотрела на разбитую банку огурцов, на его дрожащие руки, на дождь, смывающий грязь с дороги, но не с его жизни. Если я сейчас уйду, я никогда себе этого не прощу. Если я возьму его с собой, я могу разрушить свою жизнь.
— Садись в машину, — скомандовала я, открывая заднюю дверь своего внедорожника. — Но предупреждаю: если ты испачкаешь обивку больше, чем это необходимо, я вычту химчистку из твоего наследства. Которого у тебя нет.
Он издал звук, похожий на смешок, и неуклюже забрался в салон. Запах ворвался внутрь вместе с ним, тяжелый и удушливый. Я села за руль, заблокировала двери и посмотрела на него в зеркало заднего вида.
— Куда мы едем? — спросил он.
— Ко мне. У меня есть гостевой душ и старая одежда моего бывшего мужа. А потом ты расскажешь мне всё. Каждую чертову деталь того, как ты «умер» и почему воскрес в виде бродяги у моего супермаркета.
Мы ехали молча. Город мелькал за окнами размытыми пятнами огней. Я пыталась сопоставить факты. Семья Волконских владела половиной недвижимости в центре. После гибели Андрея и его отца империя перешла к его дяде, Игорю Волконскому. Тот быстро распродал активы, перевел деньги в офшоры и теперь жил где-то в Монако, изредка мелькая в новостях о благотворительных балах. Если Андрей жив, то… Боже, это значило, что наследство было присвоено незаконно. Это значило уголовное дело, пересмотр прав собственности, скандал федерального масштаба.
Но сейчас меня волновали не юридические казусы. Меня волновал человек на заднем сиденье.
— Почему ты не пришел раньше? — спросила я, глядя на дорогу. — Пятнадцать лет, Андрей. Пятнадцать лет!
— Я не мог, — ответил он глухо. — Память вернулась ко мне только полгода назад. До этого я был просто «Немой». Бродяга без имени и прошлого в какой-то богом забытой деревне под Новосибирском.
— Амнезия? — скептически переспросила я. Это звучало как сюжет дешевого сериала.
— Травма головы. Меня нашли в лесу охотники. Выходили. Я не помнил даже, как говорить. Учился заново. Жил в сторожке, колол дрова, таскал воду. А потом… потом я увидел по телевизору репортаж о сносе «Дома Волконских» — нашего старого особняка. И меня накрыло. Картинки, звуки, боль. Всё вернулось. Я добирался до города на попутках, в товарных поездах.
Мы подъехали к моему дому. Это был современный жилой комплекс с охраной и подземным паркингом. Охранник на въезде подозрительно покосился на фигуру на заднем сиденье, но, узнав меня, поднял шлагбаум.
В квартире я первым делом отправила его в ванную. Выдала стопку полотенец, спортивный костюм (единственное, что осталось от Сергея, моего бывшего) и новый зубную щетку. Пока вода шумела за дверью, я налила себе того самого вина, о котором мечтала, и села на кухне, уставившись в темное окно.
Что, если он врет? Что, если это аферист, который изучил мою биографию? Но шрам… И кулон. О кулоне знал только Андрей. И о том, что он называл меня Полярной звездой. Это не было в газетах. Это было только между нами.
Дверь ванной открылась. В облаке пара вышел человек. Он сбрил бороду моей одноразовой бритвой (видимо, нашел в шкафчике), и хотя лицо его было худым, изможденным, с глубокими тенями под глазами, это был он. Андрей. Постаревший на две жизни, но он.
Он стоял в дверном проеме, неловко одергивая слишком широкую для его нынешнего тела футболку.
— Спасибо, — сказал он. — Я забыл, как это… быть чистым.
Я кивнула на стул напротив.
— Ешь. Я разогрела рагу. И рассказывай. С самого начала. С того дня, когда самолет упал.
Андрей сел, взял вилку, но рука его дрожала так сильно, что он положил её обратно.
— Самолет не падал, Лена. Нас сбили. Но не ракетой. На борту был взрыв. Кто-то заложил бомбу. Я помню вспышку, потом холодный воздух, разрывающий легкие. Меня выбросило. Я не знаю как, но парашют… видимо, я успел накинуть его, или меня выкинуло вместе с креслом… это всё в тумане. Я очнулся в тайге. Один.
— Отец? — тихо спросила я.
Он покачал головой. В его глазах стояли слезы.
— Никто не выжил. Только я. И дядя Игорь знал это. Он не просто знал, Лена. Я уверен, он это организовал.
— Это серьезное обвинение, Андрей.
— Я знаю. Но послушай. Сегодня утром я попытался подойти к нашему старому офису. Просто посмотреть. Меня узнал начальник охраны. Старый Петрович. Он побледнел, как смерть, и кому-то позвонил. Через пять минут приехали какие-то люди в штатском. Они не выглядели как полиция. Они выглядели как чистильщики. Я еле ушел дворами. Они ищут меня. И теперь, когда я здесь… — он поднял на меня взгляд, полный ужаса. — Я подверг тебя опасности. Они придут и за тобой.
В этот момент в дверь позвонили. Настойчиво, резко. Три коротких звонка.
Мы оба замерли. Я посмотрела на домофон. Экран был темным — кто-то внизу заклеил камеру или отключил питание.
— Ты никому не говорил, что идешь сюда? — прошептала я.
— Никому.
Звонок повторился, на этот раз сопровождаемый тяжелым стуком кулака в бронированную дверь.
— Открывайте! Полиция!
Я посмотрела на Андрея. В его глазах читалась паника затравленного зверя.
— У тебя есть черный ход? — спросил он одними губами.
— Нет. Десятый этаж.
— Тогда спрячь меня. Пожалуйста.
Стук становился громче.
— Елена Викторовна, мы знаем, что вы дома! Открывайте, или мы будем ломать дверь!
Это не был голос участкового. И это точно не был голос дружелюбного полицейского. Я поняла, что моя спокойная жизнь юриста закончилась ровно в тот момент, когда я услышала свое имя у супермаркета.
Я схватила Андрея за руку и потащила в спальню, к гардеробной.
— Внутри есть люк вентиляции, старый, еще от застройщика, я его не заделала, — быстро зашептала я. — Залезай туда и сиди тихо. Что бы ты ни услышал — не выходи.
Я захлопнула за ним дверь гардеробной, пригладила волосы, сделала глубокий вдох и пошла открывать дверь, на ходу придумывая легенду о том, почему я так долго не открывала. Но когда я повернула замок, я поняла, что легенды мне не понадобятся.
На пороге стояли трое. Двое в форме ОМОНа в масках, и один в дорогом кашемировом пальто. Мужчина в пальто улыбнулся, и от этой улыбки у меня внутри всё похолодело.
— Добрый вечер, Леночка, — сказал Игорь Волконский, дядя Андрея, человек, который, по слухам, жил в Монако. — Говорят, у тебя гости?
В моей профессии адвоката есть одно золотое правило: никогда не показывай страх, даже если у тебя подкашиваются колени. Особенно если у тебя подкашиваются колени.
Игорь Волконский стоял на моем пороге, излучая ту самую опасную, лощеную уверенность, которая приходит с большими деньгами и полной безнаказанностью. Кашемировое пальто песочного цвета сидело на нем безупречно, скрывая возраст, а легкий запах дорогого одеколона с нотками сандала на мгновение перебил запах сырости, который принес с собой Андрей.
— Игорек, — сказала я, намеренно используя уменьшительное имя, которым звала его двадцать лет назад, когда он был всего лишь «младшим братом отца» Андрея. — Не знала, что ты в городе. И уж точно не ожидала, что ты придешь ко мне с группой поддержки.
Я кивнула на двух амбалов в масках за его спиной. Мое сердце колотилось где-то в районе солнечного сплетения, но лицо я держала. Годы судебных тяжб научили меня делать «покерфейс» даже перед судьями, которые меня ненавидели.
— Времена сейчас неспокойные, Леночка, — Игорь шагнул вперед, вынуждая меня отступить вглубь прихожей. Он не спрашивал разрешения войти, он просто захватывал пространство, как привык захватывать компании. — А мы с тобой старые друзья. Я беспокоился.
— О чем? О моем одиночестве? — я скрестила руки на груди, стараясь не смотреть в сторону спальни, где в гардеробной затаился человек, которого мы оба считали мертвым.
— О твоем благоразумии. — Он прошел в гостиную, скользнув взглядом по моему интерьеру. Его глаза задержались на двух бокалах, которые я по привычке достала, но наполнить успела только один. — Мило. Уютно. Чисто женская берлога. А где же… гость?
— Какой гость? — я подняла бровь, изображая искреннее удивление.
— Тот, что оставил грязные следы в твоей идеальной прихожей.
Я посмотрела на пол. Действительно, на светлом паркете остались влажные, темные отпечатки кроссовок. Черт. Андрей.
— А, это… — я небрежно махнула рукой, проходя к кухонному острову и беря в руки бокал с вином. Мне нужно было занять руки, чтобы они не дрожали. — Сантехник. Представляешь, прорвало трубу в ванной. Аварийная служба работает отвратительно, прислали какого-то забулдыгу. Пришлось выгнать его пять минут назад.
Игорь улыбнулся. Это была улыбка акулы, которая почуяла кровь, но пока не решила, стоит ли нападать прямо сейчас.
— Сантехник, говоришь? В такой дождь? И он, конечно, ушел через парадную дверь? Мои ребята внизу никого не видели.
— Значит, твои ребята плохо смотрят, — отрезала я. — Или он вышел через пожарную лестницу покурить и сбежал, не доделав работу. Игорь, давай начистоту. Ты ворвался в мой дом. Ты пугаешь меня своими телохранителями. Что тебе нужно?
Волконский медленно подошел ко мне. Он взял со стола второй, пустой бокал, повертел его в руках, разглядывая свет через хрусталь.
— Мне нужно знать, что прошлое остается в прошлом, Лена. Ты умная женщина. У тебя безупречная репутация, партнерство в фирме, эта квартира… Ты ведь так долго к этому шла. Было бы обидно потерять всё из-за приступа неуместной сентиментальности.
Он подошел почти вплотную. Я почувствовала исходящий от него холод. Это был не уличный холод, а внутренний лед человека, который давно продал душу и даже не попросил сдачи.
— Если ты увидишь кого-то… похожего на моего покойного племянника, — тихо произнес он, глядя мне прямо в глаза, — знай: это мошенник. Самозванец. Психически больной человек, который может быть опасен. Для тебя. Для общества. Мы просто хотим его… подлечить.
— Я поняла тебя, Игорь.
— Надеюсь. — Он резко поставил бокал на стол. Звон хрусталя прозвучал как выстрел. — Обыщите квартиру.
— Что?! — я задохнулась от возмущения. — У тебя нет ордера! Я вызову полицию!
— Лена, не будь наивной. Мои люди и есть полиция, когда мне это нужно. Парни, быстро. Спальня, ванная, балкон.
Я стояла, оцепенев от бессилия, и смотрела, как чужие грязные сапоги топчут мои ковры. Они открывали шкафы, заглядывали под кровать. Я молилась только об одном: чтобы Андрей догадался не просто залезть в гардеробную, а втиснуться в тот самый узкий вентиляционный короб, о котором я ему сказала.
Один из амбалов вышел из спальни.
— Чисто, Игорь Сергеевич. В ванной мокрые полотенца, но никого нет. Окно на кухне приоткрыто.
Игорь поморщился. Видимо, версия с побегом через окно или пожарную лестницу показалась ему правдоподобной. Или он просто решил, что запугивания на сегодня достаточно.
— Что ж, — он поправил перчатки. — Извини за беспокойство. Это для твоего же блага. Если он появится — звони мне. Лично.
Он положил на столешницу визитку. Черный картон, золотые буквы. Ничего лишнего.
— И, Лена… — он обернулся уже у двери. — Ты ведь помнишь, как быстро сгорают дома? Особенно старые. Особенно, когда проводка неисправна. Береги себя.
Дверь захлопнулась. Я услышала, как удаляется лифт. Только тогда я позволила себе выдохнуть. Ноги все-таки подкосились, и я сползла по кухонному шкафу на пол, сжимая в руке бокал так, что побелели костяшки.
«Как быстро сгорают дома». Это была не метафора. Это была прямая угроза.
Я просидела так минут пять, собирая себя по кускам. Я не была героиней боевика. Я была обычной женщиной, которая хотела покоя, предсказуемости и, возможно, немного любви, на которую уже давно перестала надеяться. А теперь я оказалась в эпицентре войны за наследство, о котором даже не просила.
Собрав волю в кулак, я встала и пошла в спальню. В гардеробной пахло дорогим парфюмом, которым пропиталась моя одежда, и страхом.
— Андрей? — позвала я шепотом. — Они ушли.
Тишина.
Сердце пропустило удар. Неужели нашли? Неужели был еще один выход, о котором я не знала?
Я отодвинула вешалки с платьями. Крышка вентиляционного люка была сдвинута. В темном проеме никого не было.
— Андрей!
— Я здесь, — глухой голос раздался откуда-то сверху, из недр вентиляции. — Я застрял, Лена. Кажется, я немного шире, чем двадцать лет назад.
Я не сдержала истерического смешка. Ситуация была настолько жуткой, что становилась смешной.
— Вылезай. Я помогу.
Через пару минут, перемазанный пылью и паутиной, он вывалился на пол моей гардеробной, прямо на кучу моих туфель от Manolo Blahnik. Он тяжело дышал, лицо было серым, а на лбу выступила испарина.
Я опустилась рядом с ним на пол. Мне было плевать на брендовую одежду, на чистоту пола, на всё. Передо мной сидел человек, которого я оплакивала полтора десятилетия. Живой. Теплый. Настоящий.
Он поднял глаза. В них было столько боли и вины, что мне захотелось завыть.
— Прости меня, — прошептал он. — Я не должен был приходить. Я втянул тебя в это. Игорь не остановится.
— Замолчи, — я протянула руку и коснулась его щеки. Кожа была грубой, обветренной, совсем не такой, как у того лощеного мальчика из прошлого. Но под пальцами билась та же жилка. — Ты жив. Это единственное, что имеет значение.
Он накрыл мою ладонь своей. Его рука была огромной, мозолистой, с обломанными ногтями. Рука человека, который выживал в аду.
— Лена, у меня ничего нет, — сказал он, глядя на наши переплетенные пальцы. — Ни имени, ни денег, ни документов. Я бомж, за которым охотятся убийцы. Что я могу тебе дать, кроме проблем?
Я посмотрела на него — на мужчину, который когда-то обещал мне весь мир, а теперь сидел у моих ног в чужом спортивном костюме. И поняла одну вещь, которую понимаешь только с возрастом. Любовь — это не тогда, когда тебе дарят бриллианты и возят в Париж. Любовь — это когда ты готова спрятать человека в вентиляции и врать ради него дьяволу в лицо, потому что без этого человека твой мир снова станет черно-белым.
— Ты можешь дать мне правду, Андрей, — сказала я твердо. — И мы придумаем план. Но здесь оставаться нельзя. Игорь вернется. Или пошлет кого-то поджечь квартиру. Нам нужно уходить. Прямо сейчас.
— Куда?
Я задумалась. Гостиницы — опасно, там нужны паспорта. К друзьям — подставить их.
— У меня есть дача, — вспомнила я. — Старый дом бабушки в глуши, в ста километрах отсюда. Я не была там три года, никто не связывает это место с моим нынешним статусом. Оформлена она до сих пор на девичью фамилию матери.
Андрей попытался встать, но покачнулся. Я подставила плечо.
— Держись за меня.
Мы вышли в коридор. Я схватила сумку, сгребла в неё все наличные из сейфа, ключи от машины и, подумав секунду, тот самый кулон с полки, куда положила его перед сном.
— Погоди, — Андрей остановился у зеркала в прихожей. Он смотрел на свое отражение рядом с моим. Ухоженная женщина в шелковой блузке и бродяга с глазами мученика. — Ты понимаешь, что назад дороги не будет? Если мы выйдем за эту дверь вместе, ты потеряешь свою прежнюю жизнь.
Я посмотрела на квартиру. На идеально подобранные шторы, на дипломы на стенах, на уют, который я создавала годами, пытаясь заполнить пустоту внутри. Всё это было ценно. Но всё это было мертвым.
Я повернула ключ в замке.
— К черту прежнюю жизнь, Андрей. Она была слишком одинокой. Пошли.
Мы вышли на лестничную клетку, в темноту и неизвестность, но впервые за пятнадцать лет я не чувствовала себя одинокой. Я чувствовала себя живой.
Однако, когда мы спустились на подземную парковку и подошли к моей машине, Андрей резко дернул меня за руку назад, за бетонную колонну.
— Тихо, — прошипел он.
У моего внедорожника стоял человек. Он копошился у колеса. В тусклом свете лампы блеснул металл.
Игорь не просто угрожал. Он перешел к действиям быстрее, чем мы думали.
В фильмах герои в такие моменты ловко вырубают злодеев и угоняют их автомобили. В реальности мы с Андреем стояли, вжавшись в холодный бетон колонны, и боялись дышать. Мои легкие горели, а в висках пульсировала мысль: «Если я сейчас чихну, мы умрем».
Мужчина у моего внедорожника закончил свое дело. Он не просто резал тормозные шланги. Он что-то крепил к днищу. Маленькая черная коробочка. GPS-трекер? Или, что вероятнее, учитывая любовь Игоря к «случайным возгораниям», взрывчатка.
— Нам нужно уходить, — одними губами прошептал Андрей. — К выходу. Пешком.
— Нет, — я судорожно соображала. — Пешком мы далеко не уйдем. Камеры на выезде зафиксируют нас. На улице дождь, мы привлечем внимание. Нам нужна машина.
— Угонять умеешь? — в его глазах блеснула горькая ирония.
— Нет. Но я умею поливать цветы.
Я порылась в недрах своей бездонной сумки. Где-то между запасными колготками и папкой с делом о разводе олигарха должны были лежать ключи. Соседка с седьмого этажа, милейшая Софья Марковна, улетела в Израиль лечить суставы и оставила мне ключи от своей старенькой «Тойоты», чтобы я раз в неделю прогревала двигатель. Машина стояла в дальнем углу паркинга, в «мертвой зоне» камер, покрытая чехлом.
— За мной, — скомандовала я.
Мы двигались перебежками, от тени к тени. Я чувствовала себя глупо и в то же время невероятно собранно. Мои дорогие туфли стучали по бетону слишком громко, поэтому я, не раздумывая, скинула их, оставшись в одних чулках. Ледяной пол обжигал ступни, но это отрезвляло.
«Тойота» завелась с третьей попытки, издав звук, похожий на кашель курильщика. Мы оба замерли. Человек у моей машины резко обернулся.
— Жми! — рявкнул Андрей.
Я вдавила педаль газа. Старенький седан рванул с места с неожиданной прытью. Мы пронеслись мимо моего внедорожника и ошарашенного диверсанта. Я увидела, как он выхватывает телефон, но шлагбаум уже был перед нами. К счастью, брелок от ворот был универсальным.
Мы вылетели на ночную улицу, под проливной дождь, и растворились в потоке машин.
Первые полчаса мы ехали молча. Я смотрела только в зеркало заднего вида, ожидая погони, а Андрей сидел, закрыв глаза и откинув голову на подголовник. В салоне пахло старой обивкой, ванильным ароматизатором и нами — моим страхом и его усталостью.
Когда городские огни сменились темнотой трассы, меня начало отпускать. Адреналин уходил, оставляя место дрожи.
— Ты босиком, — тихо заметил Андрей.
Я посмотрела на свои ноги, нажимающие на педали. Чулки порвались, пальцы посинели.
— Ерунда. Куплю валенки у какой-нибудь бабушки на трассе.
Он вдруг рассмеялся. Тихо, хрипло, но искренне.
— Ты невероятная, Ленка. Двадцать лет прошло, а ты все так же командуешь парадом. Знаешь, в том лесу, когда я лежал и думал, что умираю, я вспоминал не балы и не приемы. Я вспоминал, как ты отчитывала меня за то, что я гоняю на мотоцикле без шлема. Твой голос… он держал меня здесь.
Я сглотнула комок в горле.
— Не романтизируй, Андрей. Я просто старая, циничная стерва, которая не хочет, чтобы её бывшего убили второй раз.
— Ты не старая, — он повернулся ко мне, разглядывая мой профиль в свете встречных фар. — У тебя появились морщинки у глаз. Но они тебе идут. Ты стала… настоящей. Раньше ты была как фарфоровая кукла, которую я боялся разбить. А теперь ты — сталь.
— Сталь ржавеет, Андрей. И устает.
Мы заехали на заправку в ста километрах от города. Нам нужен был бензин и горячий кофе. Я вышла из машины, накинув плащ поверх блузки, и пошлепала в своих драных чулках к кассе. Кассирша, грузная женщина с фиолетовыми тенями, посмотрела на меня как на сумасшедшую, но деньги взяла. Я купила две самые большие порции кофе, сэндвичи, которые выглядели так, будто умерли своей смертью неделю назад, и пару дешевых резиновых сланцев.
Вернувшись в машину, я протянула Андрею еду. Он ел жадно, стараясь сдерживаться, чтобы не выглядеть животным, но голод был сильнее. Я отвернулась, чтобы не смущать его. Смотреть на то, как некогда самый богатый наследник города давится дешевым бутербродом, было физически больно.
— Куда мы едем? — спросил он, допив кофе.
— В «Медвежий угол». Так дед называл нашу дачу. Это глушь. Туда даже навигатор дорогу не всегда находит. Сотовой связи там почти нет.
— Идеально.
Дорога стала хуже. Асфальт сменился грунтовкой, размытой дождями. «Тойоту» мотало из стороны в сторону. Лес обступал нас черной стеной.
— Расскажи мне, — попросила я, крепче сжимая руль. — Что ты вспомнил? Почему они убили твоего отца?
Андрей помолчал, глядя, как дворники сражаются с потоками воды.
— Это не было просто бизнесом, Лена. Отец узнал, что Игорь отмывает деньги картеля через нашу строительную фирму. Огромные суммы. Наркотрафик, оружие. Отец собрал доказательства. Папку с документами. Он собирался идти в ФСБ на следующий день после возвращения из Альп.
— Где эта папка? — мой юридический мозг мгновенно включился в работу. — Она сгорела в самолете?
— Нет. Отец не был идиотом. Он не взял оригиналы на борт. Перед вылетом он спрятал их. Он сказал мне только одну фразу: «Там, где начинается фундамент». Я тогда не понял. Думал, речь о бизнесе. Но теперь…
— Теперь ты знаешь, где это?
— Кажется, да. Но это место… оно изменилось.
Внезапно машину тряхнуло так, что я прикусила язык. Правое переднее колесо с глухим стуком провалилось в яму. Двигатель чихнул и заглох.
— Приехали, — констатировала я.
Мы вышли под дождь. Вокруг была непроглядная тьма, только слабый свет фар выхватывал кусты и грязь. До дачи оставалось километра три пешком через лес.
— Идти сможешь? — спросила я, глядя на его худую фигуру в мокром спортивном костюме.
— Я прошел пешком пол-Сибири, Лена. Справлюсь. Давай руку.
Он взял мою ладонь. Его пальцы были ледяными, но хватка — железной. Мы шли по щиколотку в жиже, скользя и спотыкаясь. Я в резиновых шлепанцах на три размера больше, он — в кроссовках моего бывшего мужа. Странная пара, идущая в никуда.
Через час, когда я уже не чувствовала ног, впереди показался темный силуэт дома. Старый сруб, покосившийся забор. Дом выглядел мертвым, как и все в этой истории.
Мы взломали дверь (ключи я, конечно же, не нашла). Внутри пахло пылью, мышами и застывшим временем. Я нащупала свечу на полке и зажгла её.
Пламя осветило комнату: старый диван, ковер с оленями на стене, фотографии в рамках. На одной из них была я — десятилетняя, с бантами, смеющаяся.
— Мы в безопасности, — выдохнула я, опускаясь на диван. Сил не было даже снять мокрую одежду.
Андрей подошел к печке-буржуйке. Привычными, скупыми движениями он нашел старые газеты, щепки, дрова. Через пять минут в печи загудел огонь. Тепло начало медленно, неохотно расползаться по комнате.
Он сел на пол у огня, протягивая к нему руки. Я смотрела на его спину, на ссутуленные плечи.
— Лена, — сказал он, не оборачиваясь. — Я должен тебе кое-что сказать. То, о чем я молчал в машине.
— Что?
— Когда память вернулась… я вспомнил не только аварию. Я вспомнил наш последний разговор перед отлетом. По телефону.
Я напряглась.
— И?
— Ты сказала, что у тебя есть для меня новость. Но не захотела говорить по телефону. Сказала: «Скажу, когда вернешься».
Он повернулся ко мне. В его глазах плясали отсветы огня, делая взгляд почти безумным.
— Я так и не вернулся, Лена. Что это была за новость?
В комнате повисла тишина, тяжелая, как могильная плита. Я закрыла глаза. Двадцать лет я хранила этот секрет. Я похоронила его вместе с пустым гробом, в котором, как нам сказали, лежали его останки. Я научилась жить с этой дырой внутри. Но теперь прошлое стояло передо мной и требовало ответа.
— Это уже неважно, Андрей, — тихо сказала я.
— Для меня важно. Пожалуйста.
Я глубоко вздохнула, чувствуя, как старая рана открывается, кровоточит, причиняя боль, о которой я забыла.
— Я была беременна, Андрей.
Треск полена в печи прозвучал как взрыв. Он замер.
— Была?
— Я потеряла ребенка через два дня после того, как объявили о твоей гибели. Нервный срыв. Врачи не смогли ничего сделать.
Он закрыл лицо руками. Я увидела, как его плечи затряслись. Беззвучно. Страшно.
Я сползла с дивана на пол, подползла к нему и обняла. Впервые за двадцать лет. Я прижала его голову к своей груди, гладила спутанные, седые волосы, и мы сидели так, два осколка разбитой жизни, качаясь в такт завываниям ветра за окном.
Мы не знали, что в этот самый момент, в сотне километров от нас, Игорь Волконский сидел в своем кабинете и слушал запись с «жучка», который его человек успел прикрепить не к моей машине, а к моему пальто, когда мы столкнулись в прихожей.
— «Медвежий угол», — повторил Игорь, глядя на карту области. — Найти. И сжечь. Вместе с ними.
Тишина после такого признания не бывает пустой. Она весит тонну. Она давит на плечи тяжелее, чем промокшее пальто. Мы сидели на полу старой дачи, угасающий огонь в буржуйке отбрасывал длинные тени, которые плясали на стенах, словно призраки нашего неродившегося ребенка.
Андрей не сказал ничего банального. Он не стал говорить «мне жаль» или «все будет хорошо». Он просто сидел, глядя в одну точку, и его рука, грубая, огрубевшая от тяжелой работы, продолжала сжимать мою ладонь. В этом молчании было больше близости, чем во всех наших разговорах двадцать лет назад. Тогда мы были детьми, играющими во взрослых. Сейчас мы были стариками в телах сорокалетних людей, пережившими собственные смерти.
— Мальчик, — вдруг тихо произнес он. — Я всегда хотел сына.
— Я не знаю, кто это был, — ответила я, глядя на огонь. — Срок был слишком маленький. Но я назвала его про себя Мишей. В честь твоего отца.
Андрей резко втянул воздух, словно ему не хватало кислорода. Упоминание отца подействовало на него как пощечина, возвращающая в реальность. Он медленно поднялся, колени хрустнули. Подошел к окну, за которым бушевала ночная буря.
— Мы должны закончить это, Лена. Ради них обоих. Ради отца и ради… Миши.
Я встала, отряхивая пыль с юбки, которая когда-то стоила целое состояние, а теперь годилась только для мытья полов.
— Ты сказал, что знаешь, где документы. «Там, где начинается фундамент». Ты понял, что это значит?
Андрей повернулся ко мне. В полумраке его глаза горели лихорадочным блеском.
— Я архитектор, Лена. Я думал о зданиях. О небоскребах, которые строил отец. О нашем старом особняке. Но отец мыслил иначе. Он был сентиментальным человеком, как бы ни скрывал это. Для него фундамент — это не бетон. Это семья.
— Склеп? — предположила я. — Семейное захоронение?
— Нет. Место, где он сделал предложение маме. Старая ротонда в парке, на окраине того самого участка, где стоял наш дом. Дом снесли, землю перепродали под элитный ЖК, но парк… парк принадлежит городу. Ротонду не тронули, она памятник архитектуры.
— Ты думаешь, документы там? Спустя пятнадцать лет?
— Отец заложил их в капсулу времени. Он любил такие вещи. Под одной из плит основания. Я знаю, какой именно. Там выбит наш фамильный герб, но с ошибкой — волк смотрит не в ту сторону. Это была наша с ним тайна.
План казался безумным, хрупким, как карточный домик на ветру. Но другого у нас не было.
— Хорошо, — кивнула я, чувствуя, как во мне просыпается та самая «стальная леди», которую боялись конкуренты в суде. — Завтра мы поедем туда. А сейчас нам нужно…
Я осеклась. Мой взгляд упал на мое пальто, небрежно брошенное на спинку стула. В кармане что-то мигнуло. Едва заметный, слабый красный огонек, пробивающийся сквозь ткань.
В животе скрутился ледяной узел. Я медленно подошла к пальто. Андрей напрягся, перехватив мой взгляд.
— Что там?
Я сунула руку в карман. Пальцы нащупали подкладку. Там, в шве, было что-то твердое, размером с монету. Я рванула ткань. На ладонь выпала маленькая черная «таблетка».
GPS-маячок.
Мы смотрели на него, как на ядовитого паука.
— Когда? — только и спросил Андрей.
— В прихожей, — прошептала я, чувствуя, как кровь отливает от лица. — Когда мы столкнулись с Игорем. Он или один из его горилл… Пока они изображали обыск, кто-то прицепил это.
— Значит, они знают, где мы.
Андрей выхватил маячок из моей руки и швырнул его на пол, занося ногу, чтобы раздавить.
— Стой! — я схватила его за локоть. — Не ломай. Если сигнал пропадет, они поймут, что мы его нашли. И начнут действовать быстрее.
— Лена, они уже действуют! — его голос сорвался на крик. — Ты думаешь, они просто следят? Они едут сюда убивать. «Медвежий угол» — идеальное место. Пожар, несчастный случай, неисправная печь. Никто не будет разбираться.
Я посмотрела на часы. Три часа ночи. От города досюда — два часа езды по хорошей дороге, три — по размытой. Если они выехали сразу, как только мы остановились…
— У нас есть минут двадцать, может, полчаса, — подсчитала я холодно. Паника ушла, уступив место расчету. Мозг работал четко, как компьютер. — Мы не можем бежать в лес. В такой ливень, в темноте, без теплой одежды мы замерзнем насмерть раньше, чем они нас найдут. А на машине мы не проедем мимо них — дорога здесь одна, узкая колея. Мы встретимся лоб в лоб.
— И что ты предлагаешь? Ждать их с кочергой в руках?
— Нет. Мы устроим им встречу. Ты ведь умеешь строить ловушки? Ты жил в лесу.
Андрей посмотрел на меня с удивлением, переходящим в уважение.
— На медведя — умею. На людей — не пробовал.
— Принцип тот же. Зверь идет на приманку.
Я подняла маячок с пола.
— Это приманка. Мы оставим его здесь, в доме. А сами уйдем. Но не далеко.
— В сарай? — Андрей кивнул в сторону окна. — Там есть старый погреб. Если завалить крышку сеном…
— Отлично. Но нам нужно, чтобы они поверили, что мы внутри. Свет. Нужно оставить свет.
Мы действовали быстро и слаженно, без лишних слов, словно прожили вместе всю жизнь. Я нашла старый удлинитель и настольную лампу, поставила её так, чтобы тень от кресла падала на занавеску, создавая иллюзию силуэта. Андрей тем временем возился у входа. Он нашел в кладовке канистру с остатками бензина для газонокосилки.
— Это жестоко, — сказал он, откручивая крышку.
— Они убили твоего отца. Они убили моего нерожденного ребенка своим бездействием и ложью. И они едут убить нас. Жалость осталась в прошлой жизни, Андрей.
Мы вылили бензин на крыльцо и на коврик у двери. Это не остановит профессионалов, но это даст нам время и создаст хаос.
Мы выскользнули через заднюю дверь, в темноту и проливной дождь. Холод мгновенно пробрал до костей, но я уже не чувствовала его. Мы добежали до покосившегося сарая. Внутри пахло гнилым деревом и старым сеном. Андрей с трудом поднял тяжелую дубовую крышку погреба.
— Лезь, — скомандовал он.
Я спустилась по шаткой лестнице в земляную яму. Там пахло сыростью и картошкой. Андрей спустился следом, прикрыв крышку, но оставив щель, чтобы мы могли видеть двор.
Мы ждали. Время тянулось вязко, как патока. Я слышала только стук собственного сердца и тяжелое дыхание Андрея рядом. Он обнял меня, пытаясь согреть, и я прижалась к его мокрой куртке.
— Лена, — шепнул он мне на ухо. — Если мы выберемся… я хочу, чтобы ты знала. Я вернулся не за деньгами. Я вернулся, потому что вспомнил твои глаза.
Я хотела ответить, но вдалеке, сквозь шум дождя, прорезался звук мотора.
Два черных внедорожника медленно, крадучись, выползли из леса. Они двигались с выключенными фарами, ориентируясь, вероятно, на приборы ночного видения. Машины остановились у ворот.
Из них вышли четверо. Крепкие, профессиональные движения. В руках — оружие. У одного — канистра. Они не собирались разговаривать. Они приехали исполнять приговор.
— Смотри, — прошептал Андрей, и его тело напряглось, как струна.
Двое подошли к окну, заглядывая внутрь. Двое других направились к крыльцу. Тот, что с канистрой, начал поливать стены дома.
Они даже не собирались заходить внутрь. Они просто хотели сжечь нас заживо.
В этот момент, глядя на то, как человек в черном чиркает зажигалкой, я испытала не страх, а холодную, кристальную ярость. Это был мой дом. Память о моей бабушке. Мое убежище. И эти ублюдки собирались стереть его с лица земли.
Огонь вспыхнул мгновенно. Бензин, который разлили мы, и тот, что добавили они, соединились в огненном поцелуе. Пламя с ревом взметнулось вверх, охватывая сухое дерево веранды.
Люди Игоря отступили, довольные работой. Они стояли и смотрели, как разгорается пожар. Они ждали криков. Ждали, что мы выбежим, чтобы пристрелить нас на пороге.
Но дом молчал. Только треск дерева и вой огня.
— Проверь периметр! — рявкнул один из них. Кажется, это был старший. — Они должны были выскочить.
— Может, угорели? Дым сразу пошел.
— Проверь, идиот!
Один из боевиков направился в сторону сарая. Луч его фонарика заплясал по мокрой траве, приближаясь к нам.
Я сжала руку Андрея. Он нащупал на полу погреба тяжелый, ржавый гаечный ключ.
Луч света ударил в щель крышки погреба. Шаги затихли прямо над нами.
— Здесь следы! — крикнул боевик. — Свежие следы в грязи ведут к сараю!
В ту же секунду Андрей толкнул крышку вверх со всей силой, на которую был способен. Тяжелое дерево ударило боевика по ногам, он охнул и повалился на спину.
— Бежим! — заорал Андрей, выпрыгивая из погреба как демон из преисподней.
Он ударил упавшего ключом — не насмерть, но так, чтобы тот не встал. Я выкарабкалась следом. Трое у дома развернулись на шум. Раздались хлопки выстрелов — глухие, с глушителями. Пули взбили грязь у моих ног.
— В лес! — Андрей схватил меня за руку и рванул к деревьям.
Мы бежали так, как никогда в жизни. По колено в грязи, сквозь колючие кусты, хлещущие по лицу. За спиной полыхал мой дом, освещая лес зловещим багровым светом. А позади слышался топот тяжелых ботинок и злобные крики.
— Разделиться! — услышала я голос преследователя. — Окружайте их! К реке!
Река. Бурная, холодная, осенняя река была в полукилометре. Это был тупик. Или единственный шанс.
— К машине! — задыхаясь, крикнула я. — К их машине!
— Ты с ума сошла? — Андрей на бегу посмотрел на меня безумными глазами.
— Они все вышли! Они оставили машины у ворот! Ключи наверняка в замке! Это наш единственный шанс!
Мы сделали резкий крюк, нырнув в овраг и обходя горящий дом с другой стороны. Это был риск, граничащий с самоубийством. Боевики ломились в лес, думая, что мы бежим туда. А мы ползли в грязи обратно, к свету пожара, к темным силуэтам джипов.
Дверь водителя первого джипа была открыта. Салон подсвечивался приборной панелью. Ключ был в замке зажигания.
Я влетела на водительское сиденье. Андрей запрыгнул на пассажирское.
— Господи, помоги, — прошептала я и повернула ключ.
Мощный мотор взревел. Я включила фары — дальний свет, ослепительный, как сверхновая. Из леса выскочили двое, закрывая лица руками.
Я вдавила газ в пол. Тяжелый бронированный монстр рванул вперед, сбивая ворота. Я не смотрела в зеркала. Я смотрела только вперед, в темноту дороги, которая вела нас прочь от пепелища моей жизни.
— Мы сделали это, — выдохнул Андрей, откидываясь на кожаное сиденье. — Лена, ты… ты просто чертова валькирия.
— Не расслабляйся, — мои руки на руле тряслись мелкой дрожью. — Мы угнали машину людей, которые убивают свидетелей. Теперь мы не просто жертвы. Теперь мы — проблема, которую нужно устранить любой ценой.
— Зато у нас есть преимущество, — Андрей вдруг рассмеялся, нервно и отрывисто. — У нас есть полный бак, пистолет в бардачке — я проверил — и мы знаем, где искать правду.
Я посмотрела на него. В свете приборов его лицо казалось молодым и дерзким. Таким, каким я его помнила.
— В ротонду, — сказала я.
— В ротонду, — согласился он.
Впереди был рассвет. И финальная битва.
Город просыпался в серой дымке. Мы въехали в центр, когда первые дворники лениво мели мокрый асфальт. Угнанный черный «Гелендваген» выглядел на этих улицах как хищник, вернувшийся с охоты: грязный, с поцарапанным бампером, но все еще угрожающий.
Я остановила машину в переулке, в двух кварталах от того, что теперь называлось «ЖК Королевский Парк». Двадцать лет назад здесь был старинный особняк Волконских с садом, где пахло сиренью и старыми деньгами. Теперь здесь высились безликие башни из стекла и бетона. Но парк, как и говорил Андрей, остался. Крошечный островок зелени, зажатый между элитными высотками, с той самой ротондой, чудом уцелевшей под напором урбанизации.
— Проверишь оружие? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Я, адвокат по гражданским делам, спрашивала об этом так, словно всю жизнь занималась разбоем.
Андрей достал из бардачка пистолет. Матовый, тяжелый «Глок». Он проверил обойму, передернул затвор. Движения были неуверенными, но решительными.
— Надеюсь, не пригодится, — сказал он. — Но если Игорь там…
— Он будет там, — перебила я. — Он понял, куда мы едем. Трекер был в моем пальто, пальто сгорело, но он знает, что мы живы. И он знает, что единственный компромат, который мог оставить твой отец, находится здесь. Он просто не знал точного места.
Мы вышли из машины. Я натянула на себя найденную на заднем сиденье куртку — велика на три размера, зато сухая. Андрей шел чуть впереди, сутулясь, пряча лицо в поднятый воротник. Для прохожих мы были просто странной парой, возможно, перебравшей вчера лишнего.
Парк встретил нас тишиной и запахом прелой листвы. Ротонда стояла на холме, белея колоннами сквозь туман. Она казалась призраком из прошлой жизни, неуместным и хрупким.
— Та плита, — Андрей указал на основание. — С восточной стороны. Видишь трещину?
Мы подошли ближе. Я огляделась. Пусто. Слишком пусто. Ни охраны, ни случайных бегунов.
Андрей опустился на колени перед старой мраморной плитой. Герб Волконских был почти стерт временем, но волк действительно смотрел влево, а не вправо, как полагалось по геральдике.
— Помоги, — попросил он.
Я присела рядом. Мы уперлись пальцами в сырой камень, срывая ногти, напрягая все силы. Плита поддалась с неохотным скрежетом, сдвинувшись на пару сантиметров. Под ней чернела пустота.
Андрей сунул руку в темноту. Секунда, показавшаяся вечностью.
— Есть, — выдохнул он.
Он вытащил металлический тубус, покрытый слоем патины и грязи. Герметичный контейнер для чертежей. Его руки дрожали, когда он отвинчивал крышку.
Внутри лежал свернутый рулон бумаг и флешка — старая, громоздкая, из тех, что были в ходу в начале нулевых.
— Вот оно, — прошептал Андрей. — Смертный приговор Игорю.
— Браво, — раздался голос за нашими спинами. — Я всегда знал, что мой брат был сентиментальным идиотом. Но спрятать компромат под носом у всех — это даже красиво.
Мы резко обернулись. Игорь стоял у входа в ротонду. Один. Без охраны. В том же кашемировом пальто, теперь забрызганном грязью. В руке он держал пистолет с глушителем, направленный прямо в грудь Андрею.
— Опусти пушку, племянничек, — сказал он лениво, заметив движение Андрея. — Ты архитектор, а не убийца. Ты промахнешься. А я — нет.
Андрей медленно положил пистолет на пол и оттолкнул его ногой.
— Ты пришел один? — спросил он, вставая и закрывая меня собой.
— Мои люди оцепляют парк. Но я хотел лично увидеть этот момент. Воссоединение семьи, так сказать. Отдай тубус, Андрей. И, возможно, я позволю Лене уйти. Она здесь ни при чем.
— Ни при чем?! — я шагнула из-за спины Андрея. Страх исчез. Осталась только холодная, звенящая ненависть. — Ты сжег мой дом. Ты убил его отца. Ты украл у нас двадцать лет жизни!
— Бизнес требует жертв, Леночка. Ничего личного. Отдай тубус.
Игорь взвел курок.
Андрей посмотрел на дядю. Взгляд бродяги исчез. Передо мной снова стоял Андрей Волконский — гордый, сильный, непобедимый.
— Ты проиграл, дядя, — сказал он спокойно. — Даже если ты убьешь нас, ты проиграл.
— Почему же?
— Потому что я не просто архитектор.
В этот момент воздух разорвал вой сирен. Не одной, не двух — казалось, выла вся полиция города. Из-за деревьев, со всех сторон, к ротонде бежали люди в форме и бронежилетах. Спецназ ФСБ.
Игорь дернулся, на секунду отведя взгляд.
— Что за?..
— Угнанная машина, Игорь, — сказала я, чувствуя вкус победы на губах. — В «Гелендвагене» твоих головорезов был не только пистолет. Там был спутниковый телефон. Пока мы ехали, Андрей позвонил старому другу отца. Генералу Соболеву. Тому самому, к которому твой брат не успел дойти двадцать лет назад.
Лицо Игоря посерело. Он понял, что это конец. Его рука с пистолетом дрогнула, нацеливаясь на меня. Последний жест отчаяния — забрать кого-то с собой.
— Нет! — крикнул Андрей.
Он бросился на дядю. Выстрел хлопнул глухо, как пробка от шампанского. Андрей пошатнулся, но не остановился. Он сбил Игоря с ног, они покатились по мокрым ступеням ротонды.
— Всем лежать! Оружие на пол!
Спецназ смял их через секунду. Игоря скрутили лицом в грязь. Я бросилась к Андрею.
Он лежал на нижней ступени, прижимая руку к боку. Сквозь пальцы сочилась темная кровь.
— Андрей! — я упала рядом, разрывая свою куртку, пытаясь зажать рану. — Врача! Сюда врача!
Он смотрел на меня, и его губы тронула слабая улыбка.
— Ты все еще носишь тот кулон? — прошептал он, повторяя вопрос, с которого все началось.
— Ношу, идиот, — слезы застилали мне глаза, капая на его лицо, смывая многолетнюю грязь. — И буду носить, пока ты не подаришь мне новый. Ты слышишь? Не смей умирать! Мы только начали!
— Полярная звезда… — выдохнул он и закрыл глаза.
Полгода спустя.
Я стояла у панорамного окна своего нового офиса. Старый я закрыла, как и старую жизнь. Теперь на табличке двери было написано: «Волконская и партнеры. Юридическое бюро».
Дело «Волконский против Волконского» стало самым громким процессом десятилетия. Документы из капсулы, показания Андрея и, главное, найденные счета оффшоров похоронили Игоря и его подельников. Он получил пожизненное.
Я поправила шелковый шарф на шее. Под ним, на тонкой цепочке, висел новый кулон — золотой ключ. Старый, с сапфиром, лежал в шкатулке дома.
Дверь открылась. В кабинет вошел мужчина. В идеально сидящем темно-синем костюме, гладко выбритый, с тростью в руке. Он немного прихрамывал — пуля задела нерв, но врачи обещали, что это пройдет.
Андрей подошел ко мне и обнял со спины. Я откинула голову ему на плечо, вдыхая знакомый запах дорогого парфюма, который теперь снова был его естественным ароматом.
— Ты готова? — спросил он. — Благотворительный бал начинается через час. Весь город хочет увидеть «восставшего из мертвых».
— Пусть подождут, — ответила я, поворачиваясь к нему. — Я ждала тебя двадцать лет. Час они точно потерпят.
Он улыбнулся — той самой улыбкой, от которой у меня подкашивались колени в двадцать лет, и от которой замирало сердце в пятьдесят.
— Знаешь, — сказал он, убирая прядь волос с моего лица. — Я тут подумал. Тот дом, в лесу… Мы ведь так и не достроили его.
— Мы его сожгли, Андрей.
— Я не про бабушкину дачу. Я про наш дом. Я набросал эскиз. Большой, светлый, с огромной детской… для внуков, когда они появятся. И с фундаментом, в котором мы ничего не будем прятать. Кроме бутылки вина на нашу золотую свадьбу.
Я посмотрела в его глаза — ясные, живые, любящие.
— Строй, — сказала я. — А я обеспечу юридическую чистоту участка.
Он поцеловал меня, и в этом поцелуе не было привкуса дождя и горечи. Только вкус будущего, которое мы вырвали у судьбы зубами.
Жизнь, как выяснилось, действительно начинается не в двадцать и не в тридцать. Она начинается тогда, когда ты перестаешь бояться и позволяешь себе быть счастливой. Даже если для этого нужно пройти через ад и вернуться обратно.
