— Ну всё, теперь никаких соседей за стенкой.
Павел обнял Риту за плечи, и она прижалась к нему, вдыхая запах сирени от старого куста у забора. Полина носилась по траве босиком, подбирая одуванчики. Год назад они даже мечтать не могли — а теперь вот он, свой дом. Свой двор. Своя тишина.
— И никаких «сделайте музыку тише», — улыбнулась Рита.
— И никаких топающих в шесть утра.
За накрытым столом сидели обе матери. Людмила Васильевна, мать Риты, разливала чай. Зинаида Фёдоровна, свекровь, оглядывала участок цепким взглядом.
— Хорошо взяли, — кивнула она. — Десять соток, земля нормальная. Только запущено всё. Ничего, я завтра рассаду привезу, у соседки лишняя осталась. Помидоры, огурцы, перец…
— Зинаида Фёдоровна, мы пока не планируем огород, — мягко сказала Рита. — Хотим просто газон, чтобы Полина бегала.
— Газон? — свекровь подняла брови. — Земля пустует, а вы газон? У меня сердце кровью обливается!
— Мы хотели отдохнуть первое лето, осмотреться… Да и помощь не нужна, мы сами справимся. Зачем вам утруждаться?
— Риточка, — свекровь улыбнулась снисходительно, — вы молодые, неопытные. Я тридцать лет дачу поднимала. У меня рука лёгкая — палку воткну, она зацветёт. Вы без меня загубите всё.
Людмила Васильевна кашлянула.
— А может, и правда грядочку у забора? Морковка своя, огурчики…
— Мам, — Рита повернулась к ней, — мы сами разберёмся. Правда.
Людмила Васильевна пожала плечами, отпила чай. Больше не настаивала.
Зинаида Фёдоровна покачала головой.
— Ну смотрите. Только потом не жалуйтесь, что ничего не растёт.
Вечером, когда гости разъехались, Рита мыла посуду и смотрела в окно. Полина уснула ещё в семь — набегалась. Павел возился в гараже, перекладывал инструменты.
Хороший день. Правильный. Свой дом, свой двор, своя жизнь.
Через неделю Зинаида Фёдоровна приехала снова. Без звонка.
Рита работала за ноутбуком, когда услышала хлопок двери машины. Вышла на крыльцо — свекровь уже доставала из багажника большие чёрные мешки.
— Зинаида Фёдоровна, вы бы предупредили…
— А чего предупреждать? Я мимо ехала. Вот, смотри — рассада помидорная, от Нины Ивановны, бывшей соседки, у неё лишняя была. А это перец, от Петровича, он через дом живёт, мне ещё с прошлого года должен был. И удобрение вот, мешок, — она кивнула на багажник. — Тоже от него.
— Зинаида Фёдоровна, мы же говорили — не надо огород…
— Риточка, — свекровь выпрямилась, держа ящик с рассадой, — это не огород. Так, несколько кустиков. Я сама посажу, тебе даже делать ничего не надо. Полиночка свежие помидоры будет есть, не магазинную резину.
Полина выбежала на крыльцо, обняла бабушку за ногу.
— Бабуля!
— Вот, видишь, — Зинаида Фёдоровна погладила внучку по голове. — Хоть кто-то рад.
Рита промолчала. Мешки остались лежать у сарая.
Вечером она рассказала Павлу.
— Ну и что такого? — он пожал плечами, переодеваясь после работы. — Мать хотела как лучше.
— Паш, я же сказала — не надо. Она не слышит.
— Рит, она нам с машиной помогла. Четыреста тысяч. Без этих денег я бы до сих пор на дядю работал.
Рита замолчала. Это был аргумент, который она не могла перебить. Два года назад Зинаида Фёдоровна продала свою дачу — ту самую, которую тридцать лет поднимала. Сил уже не хватало, одной тяжело. Деньги поделила между детьми: сыну и дочери поровну. На эти четыреста тысяч Павел купил фургон, начал работать на себя. Сейчас у него свои заказы, свой график, нормальный доход.
Без этих денег ничего бы не было.
— Я помню про машину, — тихо сказала Рита. — Но это не значит, что она может решать, как нам жить.
Павел вздохнул.
— Просто не обращай внимания. Порассадит чего-нибудь, успокоится.
Через два дня — снова шум машины во дворе.
Рита отложила ноутбук, вышла на крыльцо. Зинаида Фёдоровна уже открывала багажник.
— Вот, Риточка, кабачки и патиссоны. Нина Ивановна позвонила — хотела уже выбросить, представляешь? Я говорю — не вздумай, я заберу. Вам тоже не помешает.
— Зинаида Фёдоровна, мы же…
Свекровь поставила ящик на землю, выпрямилась.
— Риточка, ты не дуйся. Я же как лучше хочу. Вы молодые, многого ещё не понимаете, пока сами не попробуете. — Она подошла ближе, положила руку Рите на плечо. — Вот когда сама вырастишь — поймёшь. Они же совсем другие, не магазинные. Вкус, запах… Потом ещё спасибо скажешь.
Рита смотрела на ящик с рассадой. Рядом с первым, который так и стоял у сарая.
— Я к Нине Ивановне на неделе заеду, — продолжала свекровь, — у неё ещё клубника есть. Сорт хороший, сладкая. Для Полиночки самое то.
Рита кивнула, не находя слов. Свекровь посидела ещё час, попила чай, поиграла с Полиной и уехала. Ящики остались стоять у сарая — рядом с первыми. Целая горка.
Вечером, когда Полина уснула, Рита молча убирала со стола. Павел заметил.
— Что случилось?
— Твоя мама опять приезжала.
— И что привезла?
— Кабачки. Патиссоны. На следующей неделе обещала клубнику.
Павел вздохнул.
— Рит, ну она же от души…
— Паш, я ей говорю — не надо. Она не слышит. Вообще.
— Может, просто дать ей посадить? Посадит — успокоится.
Рита повернулась к нему.
— А потом поливать надо. Полоть. Собирать. А потом она скажет — вот видишь, а ты не хотела. И на следующий год привезёт в два раза больше.
Павел потёр переносицу.
— Рит, ну она же дачу свою продала, тридцать лет там вкалывала. Скучает по земле, вот и ностальгирует. Не стоит из-за рассады…
— Это не из-за рассады, — тихо сказала Рита. — Это из-за того, что моё «нет» ничего не значит.
Она вышла на веранду, села на ступеньки. Через дорогу у соседей горел свет. Там жила молодая семья — Костя и Вера, с сыном Тёмой. Полина с ним днём играла, подружились сразу.
Хороший посёлок. Хорошие соседи. Свой дом.
Только вот покоя всё нет.
Через неделю позвонила мать.
— Как вы там? Обживаетесь?
— Нормально, мам. — Рита прижала телефон плечом, одной рукой помешивая суп. — Полина во дворе целыми днями, с соседским Тёмой подружилась. Паша работает, я тоже дома как обычно — отчёты, бухгалтерские дела.
— А свекровь как? Приезжает?
Рита помолчала.
— Приезжает. Часто.
— Ну и хорошо. Она же заядлая дачница, пусть выращивает. Вам хоть овощи свежие будут.
— Мам, — Рита отставила ложку, — за этим всем ухаживать надо. Поливать, полоть, собирать. А я вообще не планировала здесь дачу устраивать. Мы дом покупали, чтобы жить спокойно, а не грядки копать.
— Ну, Риточка, может, и правда попробуете? Своё-то вкуснее.
— Мам, ты же меня слышишь?
Людмила Васильевна вздохнула в трубку.
— Слышу, дочь. Ладно, вам виднее. Я просто сказала.
После разговора Рита долго стояла у окна. Даже мать не до конца понимает. Но хотя бы не лезет сама.
В пятницу Рита ездила в город за продуктами, Полину взяла с собой. Подъехали к дому — у забора стояла знакомая машина свекрови.
— Бабушка приехала! — Полина выскочила из машины и побежала во двор.
Рита пошла следом. И остановилась.
Зинаида Фёдоровна стояла с лопатой посреди газона. Вокруг неё темнела свежевскопанная земля — метра три в ширину, почти до яблони.
— О, вы уже! — свекровь воткнула лопату в землю, вытерла лоб. — Я тут пока вас ждала, решила начать. Земля хорошая, жирная. Грех не использовать.
Рита смотрела на изуродованный газон. На тот самый газон, по которому Полина бегала босиком. На котором они хотели поставить качели.
— Зинаида Фёдоровна… — голос сел. — Мы же говорили. Много раз говорили.
— Риточка, да что говорить-то? Делать надо! — свекровь подошла к ящикам у сарая. — Вон рассада стоит, пропадает. Ещё день-два — и всё, выбрасывать. Жалко же.
Полина подбежала к бабушке.
— Бабуль, а что ты делаешь?
— Грядку копаю, внученька. Хочешь помочь? Вот тебе совочек, будешь ямки делать.
Рита стояла и смотрела, как дочь радостно берёт совок. Как свекровь показывает ей, куда копать. Как обе смеются.
Сказать сейчас — испортить ребёнку момент. Промолчать — потерять ещё кусок своего двора.
Она молча ушла в дом.
Вечером, когда свекровь уехала, а Полина заснула с землёй под ногтями, Рита вышла на крыльцо. В сумерках свежая грядка выглядела как шрам на газоне.
Через дорогу у Веры тоже горел свет на веранде. Рита видела, как там мелькают силуэты — кажется, к ним приехали родители. Вера смеялась, кто-то накрывал на стол. Легко им.
На следующий день Рита столкнулась с Верой у калитки. Та несла пустую кастрюлю.
— Свекровь гостила? — спросила Рита.
— Угу, уехала утром. Пироги вот оставила, наготовила на неделю вперёд.
— Небось в огороде порядки навела?
Вера удивлённо подняла брови.
— В смысле? Нет, конечно. Она говорит — это ваш дом, сами решайте. Иногда с Тёмкой сидит, когда нам надо куда-то. И всё.
— А твоя мама?
— Мама цветы помогала сажать. Но сначала спросила — можно, куда, какие. Мы вместе выбирали.
Рита кивнула, чувствуя, как внутри что-то сжимается.
— А у тебя что? — Вера заметила её лицо. — Свекровь?
— Да. Вчера приехала и полгазона вскопала. Пока меня не было.
— Ого, — Вера присвистнула, — вот это она у вас здоровенькая. Мне только муж копает, если нужно. Ну и я сама могу, но только если ему некогда. А ты ей говорила, что не надо?
— Сто раз. Да она же всю жизнь дачу поднимала, привычка осталась. Для неё это в удовольствие.
Вера покачала головой.
— Сочувствую. Моя свекровь сначала тоже пыталась командовать, но Костя один раз с ней поговорил — и всё. Главное, чтобы муж понимал.
Вечером Рита не выдержала.
— Паш, у Кости мать приезжает — пироги привозит, с Тёмкой сидит. И всё. Не копает, не командует, не учит жить.
Павел поднял глаза от телефона.
— Опять ты про это.
— Да, опять. Потому что твоя мать вчера приехала и без спроса вскопала мне газон. Тот самый, где Полина бегает. Где мы качели хотели ставить.
— Ну она же не со зла…
— Паш! — Рита повысила голос. — Я ей сто раз говорила — не надо. Она не слышит. Вообще. Для неё моих слов не существует.
— Ну у них другая ситуация, у Кости…
— Какая другая? — Рита встала. — Такая же. Просто его мать понимает, что это ИХ дом. А твоя решила из нашего дома советскую дачу устроить, которая мне не нужна.
Павел молчал.
— Ты вообще на чьей стороне? — тихо спросила Рита.
— Я не хочу выбирать стороны.
— А придётся. Потому что если ты не скажешь ей — скажу я. И ей это не понравится.
Она ушла в спальню, закрыла дверь. Легла, уставившись в потолок.
В понедельник Рита работала за ноутбуком, Полина играла у соседей с Тёмой. Услышала шум машины, выглянула в окно — у забора стоял старый прицеп. А рядом — свекровь с каким-то мужиком в робе.
— Риточка! — Зинаида Фёдоровна махнула рукой. — Знакомься, это Петрович. Он мне бочку с настоем отдал. У него корова, настоящий навоз. Это же золото для огорода!
Рита смотрела, как мужик стаскивает с прицепа огромную пластиковую бочку. Синюю, грязную, с потёками по бокам.
И запах. Тяжёлый, густой, тошнотворный.
— Куда ставим? — спросил Петрович.
— Вот сюда, у сарая, — распорядилась свекровь.
Рита почувствовала, как внутри что-то лопнуло.
— Стойте, — Рита шагнула к ним. — Не надо сюда. Увозите обратно.
Петрович замер, держа бочку на весу. Свекровь обернулась, всё ещё улыбаясь.
— Риточка, да ты что? Это же настоящий навоз, от коровы. Золото для огорода! Петрович еле согласился отдать.
— Зинаида Фёдоровна, — Рита старалась говорить спокойно, но голос дрожал, — хватит уже моим домом и участком командовать. Не нужно здесь устраивать советскую дачу.
Свекровь застыла.
— Что ты сказала?
— Мы не делаем огород. Я вам сто раз говорила. Это наш дом, не дача. Мы здесь жить хотим, а не в навозе копаться.
Петрович переминался с ноги на ногу, глядя то на одну, то на другую.
— Так куда бочку-то?
— Обратно, — сказала Рита. — Извините, что вас погоняли зря.
Зинаида Фёдоровна побледнела.
— Вот значит как. Я к вам со всей душой, стараюсь, а вы… — она махнула рукой. — Ладно. Делайте что хотите. Больше не приеду.
Она села в машину, хлопнула дверью. Петрович пожал плечами, загрузил бочку обратно на прицеп и уехал следом.
Рита стояла во дворе одна. Руки дрожали.
Вечером Павел вернулся с работы мрачнее тучи.
— Рита, что ты устроила? — он бросил ключи на тумбочку. — Мать звонила. В слезах.
— А что я устроила? — Рита скрестила руки на груди. — Попросила увезти бочку с навозом от нашего крыльца.
— Она говорит, ты её выгнала.
— Я её не выгоняла. Я сказала, что мы не делаем огород. Сто первый раз сказала.
Павел сел на диван, потёр лицо руками.
— Она обиделась. Сильно.
— Паш, — Рита села рядом, — она дала денег на машину. Я помню. Я благодарна. Но это не даёт ей права решать, как нам жить. Это наш дом. Мой и твой. Не её.
Он молчал.
— Ты сам посмотри, — продолжала Рита. — Газон вскопала без спроса. Рассаду таскает каждую неделю. Теперь бочку с навозом. А завтра что — курятник поставит?
— Она может, да, — Павел вздохнул. — С этим соглашусь.
Он помолчал, глядя в окно.
— Ладно, попробую с ней поговорить. Завтра позвоню.
Позвонил. Зинаида Фёдоровна ответила коротко: «Всё нормально, занята» — и сбросила. На следующий день то же самое. Через неделю перестала брать трубку совсем. Павел ходил хмурый, каждый вечер проверял телефон.
— Переживаешь? — спросила Рита.
— Она же мать. Обиделась — молчит. Характер у неё такой.
— Мы ничего плохого не сделали. Чего обижаться?
— Ну, для неё это… — он не договорил.
Рита посмотрела на ящики с рассадой у сарая. Помидоры уже вытянулись, листья пожелтели. Кабачки выглядели не лучше. Ещё пара дней — и всё засохнет.
— Паш, — сказала она, — давай высадим. Всё равно пропадает.
Он удивлённо посмотрел на неё.
— Ты же не хотела.
— Не хотела, чтобы без меня решали. А так… — она пожала плечами. — Не выбрасывать же. И маме твоей будет приятно.
В выходные они вместе вскопали ещё кусок земли — рядом с тем, что начала свекровь. Посадили помидоры, перец, кабачки. Полина помогала — носила воду маленькой лейкой, утаптывала землю вокруг кустиков.
К вечеру всё было готово. Рита разогнула спину, посмотрела на ровные ряды рассады. Полина бегала между грядками, проверяя «свои» кустики.
— Поедем к маме? — спросил Павел. — Расскажем. Чтобы не расстраивалась.
Рита кивнула.
— Поедем. Давно пора.
На следующий день они загрузили Полину в машину и поехали в город. Всю дорогу Рита думала, что скажет. Как объяснит. Найдёт ли свекровь силы услышать.
Зинаида Фёдоровна открыла дверь и молча посторонилась, пропуская их в квартиру. Лицо каменное, губы поджаты.
— Мам, мы посадили всё, что ты привозила, — сказал Павел. — Помидоры, перец, кабачки. Полина помогала.
— Бабушка, я поливала! — Полина обняла её за ногу.
Свекровь чуть оттаяла, погладила внучку по голове.
— Молодец, внученька.
Рита набрала воздуха.
— Зинаида Фёдоровна, простите. Я не хотела вас обидеть. Просто… этот участок — я хочу сама решать, что там будет. Мы покупали дом, чтобы жить спокойно. Не хочу из него дачу устраивать.
Свекровь долго молчала. Потом вздохнула.
— Ладно. Делайте как знаете. Я просто хотела как лучше.
Не извинение. Не признание. Но хотя бы не ссора.
Посидели ещё немного, выпили чай. Свекровь расспрашивала Полину про соседского Тёму, нравится ли ей в новом доме, есть ли во дворе качели. С Ритой почти не разговаривала, но хотя бы не отворачивалась. Уже что-то.
Обратно ехали молча. За окном мелькали поля, потом начался лес. Полина заснула на заднем сиденье, обняв плюшевого зайца.
— Хорошо, что съездили, — сказал Павел, не отрывая глаз от дороги.
— Да, — Рита смотрела на проплывающие деревья. — Хорошо.
Дома уложили дочку и вышли на крыльцо. Вечер был тёплый, тихий. Где-то стрекотали кузнечики, за забором лениво лаяла соседская собака. Пахло свежей травой и землёй после полива.
Павел достал бутылку вина — ту самую, которую хотели открыть ещё месяц назад, на новоселье. Всё время было не до того.
Разлил по бокалам.
— За что пьём?
Рита посмотрела на тёмный двор. На свежие грядки у забора. На куст сирени, который так и не выкорчевали.
— За тишину, — сказала она. — За нашу тишину.
Они чокнулись. Вино было терпким и чуть тёплым.
Не всё решилось. Не все обиды отпустили. Отношения со временем наладятся. Возможно, свекровь ещё попробует давать советы — куда без этого. Но теперь Рита знала: иногда приходится ставить границы, даже если близкие обидятся. Даже если не сразу простят.
Либо ты устанавливаешь свои границы, либо подстраиваешься под чужие.
Рита отпила вино и прислонилась к плечу Павла.
Они выбрали первое.
